Тут в дело вмешался Виктор, и Николас Вулф понял, что он свободен.
Тихий голос отвлек Ника от драмы Виктора и Сибил.
Хоуп стояла перед ним; глаза ее были сухими, в них не было слез – только решимость и твердость. Без сомнения, каждое произнесенное здесь слово навсегда отпечаталось в ее памяти.
Неужели она поверила в то, что сейчас услышала? Нет, конечно, нет. Но…
– Иди домой, Хоуп.
– Куда?
– Домой с Виктором. Возьми с собой Молли.
– Я не могу, не могу…
– Можешь, – сказал он мягко. – Увидимся завтра.
– Нет.
Она вся дрожала: в уходящем осеннем солнце уже не чувствовалось прежнего тепла, и хотя его свет все еще был золотистым, но на закате становилось холодно.
– Тебе нужно уехать из Напа, Ник. Сейчас же.
Конечно, Хоуп была права; она понимала, что Сибил, полная злобы, жаждет его крови.
– Ни в коем случае, – отрезал Ник. – Я остановлюсь в мотеле «Вайнленд» и буду ждать твоего звонка.
– Я не смогу позвонить. Я ведь тоже скоро уезжаю – в колледж. Пожалуйста, уезжай и ты, Ник. Пожалуйста.
Два дня спустя Хоуп Тесье покинула долину, и Николас Вулф тоже уехал из Напа.
Глава 16
– Браво! – воскликнула Джейн Периш, обнимая Хоуп и улыбаясь. – Так приятно сознавать, что гадкие мальчики иногда получают по заслугам.
– Ну, я бы сказала, хорошо, когда правовая система действует исправно.
– Аминь. Я так рада, что ты приехала. Ник тоже будет рад.
Сердце Хоуп невольно забилось, но она не спешила делать из этого какие-либо выводы. Ее даже удивило собственное волнение. А ведь тогда, в последнюю их встречу, она была переполнена горечью и печалью и долгое время потом ощущала только пустоту. Сейчас в ней наконец возродилась надежда.
– Мы не виделись девять лет.
– Друзья есть друзья. Ник говорит, что вы были настоящими друзьями.
– Так он здесь?
– Еще нет. По правде говоря, он может и запоздать. Пойдем-ка лучше посмотрим картины. Ты удивишься, какой талантливый у тебя друг.
Джейн не ошиблась. Это действительно был настоящий талант. Хоуп чувствовала себя потрясенной. Небо на картинах Ника сияло так ярко, что от его синевы резало глаза, а виноградники выгорели и казались пепельными. Хоуп видела в них величие рождающегося дня и горечь прощания с днем уходящим. А еще она увидела свою Напа, пережившую искушения и муки, разоренную, но сохранившую надежду, мечту и воспоминание о древних духах, населявших когда-то залитый лунным светом рай.
От следующей картины на нее пахнуло дуновением весны и ничем не запятнанной радости. Хоуп увидела свою долину, затопленную золотистым светом, окутавшим теплым облаком поля цветущей дикой горчицы. Воспоминания наплывали одно за другим. Сердце ее сделало предательский скачок, так что вся она затрепетала от радостного предчувствия, в то время как что-то теплое и тоже трепещущее завозилось поблизости. Оно нетерпеливо терлось о ее ноги – милое, доверчивое существо.
– Молли, – прошептала она, – Молли…
– Привет, Хоуп.
Она выпрямилась, повернулась лицом к Нику и улыбнулась. Пожалуй, он был теперь еще красивее, чем прежде, но красота его стала резче, жестче. В нем словно жила какая-то затаенная страсть. Глаза же его оставались по-прежнему нестерпимо синими, как яркое небо на его полотнах.
– Привет, – сказала Хоуп. – Значит, теперь ты здесь.
– Как и ты, – тихо ответил Ник.
Хоуп перевела взгляд на его картины:
– Это великолепно, Ник, все твои картины…
– Я написал то, что ты подсказала мне.
– Но тебе ведь еще не доводилось видеть весну в нашей долине?
– Нет.
Ник пробыл в долине менее двух месяцев. Он вернулся в Напа – к своим кошмарам и мечтам, к своим снам – после девяти лет упорного сопротивления соблазну. Он мог бы заставить себя держаться в стороне, но в конце концов решил больше не убегать от воспоминаний. Больше всего Ник хотел сейчас знать, что случилось с девчонкой-сорванцом, внезапно превратившейся в балерину. Должно быть, она вышла замуж, решил он, а значит, счастлива, весела и
