присутствие жены капитана флота не сочли бы неуместным при дворе Ее Высочества. Впрочем, я осмеливаюсь лишь высказать предположение, оставляя вопрос на суд Вашего Высочества».
Увы, это письмо, отправленное уже после отъезда Нельсонов из Лондона, разделило судьбу обращений к лорду Хау. Поначалу они отправились в Бат, где миссис Нельсон прошла курс водных процедур. Оттуда переехали к одной из ее теток, под Бристоль, затем в Эксмут, что в Девоне, и наконец в Норфолк, где их, изрядно нервничая, ожидал отец Нельсона. Он боялся, как бы после мягкого климата Невиса Фанни не нашла погоду в Восточной Англии сырой и неприятной, разочаровавшись, увидев «на месте рек — лужи, на месте гор — муравейники, а вместо лесов — кусты ежевики». Наверное, «знатную» даму сопровождает камеристка, и камеристке наверняка не понравятся его слуги. «По правде говоря, не так уж мне хочется их видеть», — делился Нельсон-старший с дочерью Кейт.
«То есть, пробудь они здесь день-другой, — прекрасно, милости просим, но когда в дом больного и капризного старика, не способного без посторонней помощи ни есть, ни пить, ни говорить, ни видеть, заявляется незнакомая женщина, — увольте… Я просил (Горацио) не привозить в Бёрнем свою леди со всей ее свитой до тех пор, пока не будут отданы остальные визиты. Право, мне вовсе не улыбается принимать и развлекать незнакомку. Может, ты на себя возьмешь представить ее соседям? По-видимому, она станет немаловажной частью нашей семейной жизни и Горацио ожидает от меня всяческих знаков расположения. Но у меня почти не осталось сил».
Чувствуя, как волнуется отец в предвидении встречи с невесткой, Нельсон решил вводить ее в семейный круг постепенно, шаг за шагом. Сначала они поехали к его старшей сестре, миссис Болтон, живущей теперь в Крэнвиче, неподалеку от Хилборо. Затем перебрались к Кейт, вышедшей замуж за некоего Джорджа Мэчема, осевшего в Бартон-Хилле и ведущего жизнь сельского джентльмена, сколотив неплохие деньги на службе Ост-Индской компании, когда приходилось подолгу путешествовать по Востоку и Леванту. И наконец, в декабре 1788 года состоялся столь долго откладывавшийся визит в дом приходского священника в Бёрнем-Торпе.
Старый пастор поладил с невесткой куда легче, чем предполагал. По правде говоря, ее порой действительно донимало нездоровье и суровая зима в Норфолке и сырость в доме, да и светской жизни не хватало, но «в открытую она никогда не жаловалась». Впрочем, пастор и сам сожалел (как явствует из его переписки с Кейт), что не может предложить ей какие-нибудь «развлечения, найти хоть небольшое общество, либо инструмент, за которым она могла бы провести час-другой. Ее музыкальные способности явно выше среднего… На недостаток внимания к моим нуждам пожаловаться никак не могу, и к доброму мужу своему она относится наилучшим образом».
Изначально гости задерживаться надолго не собирались — подумывали о поездке во Францию, где Горацио намеревался предпринять еще одну попытку овладеть французским языком. Но когда отец предложил пожить в Бёрнем-Торпе, пока Горацио не найдет новой службы, последний согласился — они останутся в Англии, на «нашем славном маленьком острове». Об этом решении миссис Нельсон предстояло пожалеть. Та зима выдалась особенно суровой, и в доме, практически отрезанном от внешнего мира, «одетом, — как говаривал пастор, — в промерзшую сутану», припорошенном снегом и увешанном блестящими сосульками, стоял страшный холод. Непрестанно дрожащей новобрачной приходилось, спасаясь от сквозняка, гулявшего по каменному полу, «принимать большие дозы постельного тепла». «Хорошо ей бывает только тогда, когда она закутывается в плотную шерстяную ткань, какая обычно идет на портьеры, — писал пастор дочери. — Я-то человек привычный, на такие пустяки внимания не обращаю. В эту холодную зиму и брату твоему, и его благоверной приходится нелегко. Они почти не выходят из спальни, а когда появляются, только и говорят, что в таком холоде им раньше жить не приходилось».
Когда они все же заставляли себя провести вечер в гостиной, Фрэнсис занималась шитьем, акварелями, играла с сыном, отпущенным на каникулы из школы-пансионата, куда его поместили по приезде в Англию. Ее муж изучал навигационные карты, погружался в любимые книги, в частности в описания путешествий и приключений знаменитого пирата Уильяма Дампье, писал письма в адмиралтейство, наконец, проглядывал местные газеты «Норфолк ньюс» и «Норфолк кроникл», читая некоторые публикации вслух отцу, глаза которого в его семьдесят шесть лет уже плохо разбирали шрифт, а очки он упрямо носить отказывался, ибо слабое зрение следовало воспринимать как наказание свыше.
Время от времени Нельсона вызывали в Лондон, где все еще тянулось разбирательство жалобы, поданной на него американцами, чей пруз он конфисковал в Вест-Индии. Однажды, когда он отправился на местную ярмарку, намереваясь приобрести лошадь, на пороге дома в Бёрнем-Торпе появились два решительных господина, «по виду полицейские из Лондона». Убедившись в том, что миссис Нельсон действительно жена капитана Горацио Нельсона, они вручили ей для передачи мужу документ, извещающий о вчинении ему иска на 20 тысяч фунтов стерлингов.
Перспектива судебной тяжбы не особенно обеспокоила Нельсона — в конце концов, правительство стояло на его стороне. Однако же его разгневало оскорбление, нанесенное «супруге морского офицера, состоящего на службе Его Величества». «Такого афронта я не заслужил», — сердито писал он в адмиралтейство, пересылая их светлостям копию документа, насильно врученного его жене. В гневе он пригрозил даже навсегда оставить Англию: он поступит на русскую службу! Он даже во Франции осядет при всей своей «ненависти к этой стране и принятому там образу жизни»!
К лету Нельсон немного успокоился и занялся работой на отцовском клочке земли и в саду. Первоначально идея принадлежала Джорджу Мэчему и заключалась в следующем: приходский сад следует несколько «облагородить» — напустить небольшой пруд, сделать низкое ограждение и посадить розы. Рассадой Мэчем обещал озаботиться. Более того, он сам («сильный Эм», как называл его тесть), призвав на помощь одного из своих слуг, принялся за работу. И вот теперь его сменил «чрезвычайно энергичный капитан», взявшийся за дело так, словно «решил довести себя до изнеможения». Страдая от ревматических болей в плече, Нельсон то и дело заходил в дом в сопровождении пса, пойнтера, которого купил, спасая от голодной смерти, а потом выезжал на вновь купленной лошади осматривать владения отца.
Сам пастор переехал из дома в скромный коттедж в Бёрнем-Ульфе, одном из приходов своей епархии. «В моей загородной резиденции, — как он называл это жилище в переписке с Кейт, — есть все, что только душа пожелает. Она расположена недалеко от часовни, внутри тепло, вокруг разбросано множество лавок, где можно купить еду и одежду. Есть где погулять и с кем общаться».
В Бёрнем-Торпе меж тем оставался, помимо старшего сына, а также капитана с женой, четвертый сын пастора, Эдмунд, вернувшийся домой из болтоновской конторы в Остенде в состоянии едва ли не предсмертном. Фанни Нельсон делала все от нее зависящее, но Эдмунд, судя по всему, утратил интерес к жизни и если и откликался на чьи-то знаки внимания, то исключительно деревенской сиделки Дейм Смит. Фанни и сама чувствовала себя неважно. Побаливали горло и грудь, донимал ревматизм, время от времени у нее случались нервные срывы. Свекр по-прежнему беспокоился за невестку. «К сожалению, миссис Н. приходится жить в таком не приспособленном для нее месте, как Бёрнем-Торп. Ей иногда не помешало бы разнообразие. Тем более судьба ей выпала не из легких».
Время от времени муж брал ее с собой поохотиться за птичьими гнездами. Но английские сельские забавы Фанни не особенно увлекали. Да, честно говоря, и самого Нельсона тоже. Когда-то ему нравилось гоняться за зайцами, но слишком часто он возвращался домой насквозь промокшим и, как следствие, простуженным. К тому же Нельсон никогда особенно не любил стрелять. Впрочем, порой он устраивал для мужчин, членов семьи, охотничьи вылазки. При этом основная добыча доставалась его зятю Тому Болтону, а брат Уильям, пастор, больше вспугивал громким криком птиц и кроликов, нежели стрелял по ним. Что же касается капитана, то, по свидетельству очевидца, он «однажды застрелил куропатку», но «привычка постоянно держать ружье со взведенным курком, словно он собирается взять на абордаж вражеский корабль, и стрелять, едва птица вспорхнет, даже не прикладывая ружье к плечу и не целясь, превращала его на охоте в опасного спутника»[14]. Поэтому удачный выстрел по куропатке, конечно, остался в памяти членов семьи как одно из ярких событий его жизни.
Шли недели, месяцы, годы. Во Франции 14 июля 1789 года состоялся штурм Бастилии. В июне 1791 года король Людовик XIV попытался бежать из страны, но был перехвачен и возвращен в Париж. А 20 сентября 1792 года, под Валь-ми, хорошо обученная прусская армия дрогнула, остановилась и отступила под напором мощных сил Революции. «В этот день и в этом месте, — сказал Гете, — началась новая эпоха всемирной истории».
Ну а Нельсон регулярно наведывался в Бёрнем-Маркет и дожидался на постоялом дворе, когда
