пустяками (имеется в виду готовящийся бал). Не знаю уж, о чем идет речь, да и выяснять не хочу, в надежде, что все это действительно только слухи… Тем не менее я направил Вам как своему личному другу письмо, смысл которого сводится к следующему: дальнейшая задержка с отплытием нанесет непоправимый ущерб Вашей репутации».
Подстегнутый этими словами, влюбленный муж хоть и неохотно, но отослал домой «взбитое тесто» и поспешил на борт флагмана «Лондон», чем весьма порадовал Нельсона, выразившего свое удовлетворение тем, что на бал «наплевали», а «офицеры, вместо танцев с юными красотками, вышли в море». И тем не менее до сих пор, сетовал он, до конца не ясно, какая же задача поставлена перед флотом. «Торжественно заявляю — мне так и не известно, иду я в Балтику или нет, — пишет Нельсон Александру Дэвнсону, — и это еще не самое плохое. Сэр Хайд ходит мрачнее тучи. Стюарт утверждает, всем бросается в глаза, как он со мной обращается. Ему вторит Диксон — сегодня он заходил ко мне только затем, чтобы сказать, как флот буквально скандализован тем небрежением, какое он ко мне проявляет. Уничтожьте мое письмо… Это позволит Вам утверждать, будто сведения получены из другого источника».
Разумеется, Нельсон знал из газет о существовании так называемого Вооруженного нейтралитета Севера, созданного по инициативе известного почитателя Наполеона, полоумного русского царя, союза государств, куда входили Россия, Швеция, Пруссия и Дания (вместе с Норвегией, бывшей тогда ее частью). Эти страны, не желающие долее терпеть положение, когда английские корабли останавливают и обыскивают их торговые суда, а порой и вовсе захватывают груз, предназначенный для Франции, — объединили свои усилия, намереваясь прорвать блокаду Франции со стороны Англии. Но Нельсон не знал, что сэр Хайд Паркер получил приказ направиться в Данию и во что бы то ни стало — действуя либо силой, либо путем «дружеского убеждения» — уговорить датчан выйти из Вооруженного нейтралитета Севера и только потом атаковать русский флот. А сэр Хайд не торопился обсуждать приказ с ближайшим помощником, опасаясь со стороны последнего каких-нибудь безрассудных действий, могущих привести к катастрофе. Главное, считал сэр Хайд, — осторожность. Да, в его распоряжении имеется сильный флот — пятнадцать военных кораблей и еще три на подходе. Но страны Северной Европы могут собрать против него куда большее количество, пусть даже все говорят, будто их суда гораздо хуже вооружены и команда на них поменьше. Ко всему прочему, один из направлявшихся в распоряжение сэра Паркера кораблей сел невдалеке от Норфолка на мель и под мощными ударами волн затонул почти со всем экипажем.
В попытке — как впоследствии выяснилось, успешной — завоевать большее доверие командующего Нельсон, по свидетельству служившего на «Святом Георгии» лейтенанта Уильяма Леймена, послал на «Лондон» отличного палтуса, выловленного по его приказанию одним из офицеров корабля. Нельсон с удовольствием осмотрел добычу и распорядился: «Отправьте это сэру Хайду». Отмахнувшись от чьих-то предостережений, что, мол, рискованно посылать шлюпку в такую погоду и при таком волнении, да еще и в темное время, его светлость с нажимом добавил: «Я знаю, Чиф любит поесть: палтус ему придется по вкусу».
Сэр Хайд, действительно известный гурман, не замедлил с ответом — Нельсона пригласили на ближайшее совещание. «Теперь, когда стало окончательно ясно, что предстоят сражения, послали и за мной, — сообщает Нельсон леди Гамильтон. — Пока играли в бумажные кораблики, я оставался в тени. Надеюсь, завтра наступит день, которым Англия сможет гордиться».
На самом же деле, поднявшись на борт «Лондона», Нельсон убедился, что ничего еще «окончательно не ясно». Среди участников совещания находился Николас Ванситтарт — молодой адвокат, депутат парламента от Гастингса, в будущем канцлер казначейства. Первоначально именно ему поручили довести до датского двора позицию Англии и заставить датчан выйти из Вооруженного нейтралитета. Миссия эта, сообщил он, окончилась неудачей. Собственно, это Нельсон с надеждой и предвидел. Датчане были готовы силой защищать свое законное право на торговлю и уже вовсю укрепляли оборонительные сооружения Копенгагена и Эльсинора. Получив такие новости, сэр Хайд еще больше насторожился. С его точки зрения, самым мудрым решением было бы оставаться в проливе Каттегат и отсюда блокировать морские пути в Балтику. Тот самый офицер, доставивший подарок Нельсона со «Святого Георгия» на «Лондон», отмечает — «вид у всех присутствующих оставался весьма мрачным».
Нельсон же так и вообще кипел от ярости. «Ненавижу героев бумаги и пера, — пишет он леди Гамильтон. — Британский флот — вот лучший переговорщик в Европе… Замыслы твоего Нельсона смелы и решительны — и очень масштабны».
Призывая к немедленным действиям, Нельсон, однако же, внешне сохранял невозмутимость. Вернувшись к себе на корабль, он написал вполне сдержанное, при всей своей прямоте, письмо командующему, где обосновывал свою позицию.
«Чем больше я размышляю, тем сильнее укрепляюсь во мнении, что мы должны атаковать противника незамедлительно, не теряя ни минуты. С каждым днем, с каждым часом враг будет становиться сильнее и сильнее, и такого удачного момента, как сейчас, может и не быть… Вам выпала честь, которая никогда еще не выпадала на долю английского офицера. От Вашего решения зависит, упадет ли наша страна в глазах всей Европы или высоко, как никогда, поднимет голову.
Повторяю, никогда еще наша страна не зависела в такой степени от успешных действий своего флота, как сегодня…
С моей точки зрения, самые решительные действия — одновременно действия самые надежные. Нация требует наиболее энергичного и разумного использования своей силы. В выполнении Вашей высокой и трудной миссии, дорогой мой сэр Хайд, Вы всегда можете рассчитывать на поддержку Вашего верного и покорного слуги Нельсона-и-Бронте».
Командующему пришлось уступить такому напору. Одобрив идею прямого нападения на Копенгаген, он отдал флоту распоряжение пройти узким проливом, отделяющим Эльсинор от шведского побережья в районе Христианстада. Далее Нельсону во главе отряда судов с мелкой осадкой предстояло, лавируя между отмелями, пересечь канал и выйти непосредственно к Копенгагену. Самому же Паркеру с оставшимися силами следовало поддерживать наступление с севера. Прежде чем рассечь флот таким образом на две части, Паркер с Нельсоном отправились на шхуне разведать городские укрепления — как природные, так и рукотворные. Они производили внушительное впечатление, пожалуй, даже более сильное, чем могло сложиться из доклада Николаса Ванситтарта. За растянувшейся вереницей пришвартованных кораблей, килекторов (плавучих грузоподнимателей) и пушек на плавающих платформах на некотором возвышении стояла береговая артиллерия и примерно семьдесят орудий форта Трекронер, прикрывающего северный фланг датского флота. Калибр орудий был больше британского, а иные пушки могли, по слухам, стрелять сорокафунтовыми ядрами. Но Нельсон и бровью не повел. Его расчеты были обучены вести бортовой огонь с такой скоростью, какая береговым батареям и не снилась. Да, оборонные сооружения, признавал он, выглядят устрашающе, но «только в глазах новичков в военном деле, но я, имея в своем распоряжении такие боевые корабли, справлюсь с ними». Тем более Паркер собирался усилить его еще двумя фрегатами, тем самым, правда, ставя себя в исключительно опасное положение в случае подхода русских или шведских кораблей.
Сам Нельсон перебрался со «Святого Георгия» на «Слона», корабль с более низкой посадкой и потому не так сильно рискующий ободрать дно в узком проходе к востоку от отмелей, где швартовались датские суда. «Наконец-то Паркер понял: твой Нельсон именно тот человек, на которого можно положиться, когда дело плохо, — самодовольно писал он леди Гамильтон. — Если он когда и отзывался обо мне дурно — с легким сердцем прощаю. Нельсон должен либо быть среди первых, либо пасть в бою».
В полдень 1 апреля 1801 года Нельсон пригласил на обед капитанов подчиненных ему кораблей. За столом собрались: Томас Фоли, командир флагмана «Слон», оказавшегося в свое время в авангарде английского наступления на Ниле; Томас Томпсон, командир «Беллоны», также участник Нильского сражения; Томас Харди со «Святого Георгия»; Томас Фримантл с «Ганга», еще один член нельсоновского «Братства»; контр-адмирал Томас Грейвз, как и Нельсон, сын приходского священника, первый после него по старшинству офицер этой половины флота — командир «Яростного». Помимо них в кают-компании «Слона» находились начальник отряда морской пехоты подполковник Стюарт; командир десантников из 49 -го полка полковник Хатчингс; наконец, морской офицер, с которым Нельсона военная судьба свела впервые, — Эдвард Риу, капитан «Амазонки», умелый моряк, прославившийся На флоте как командир судна, налетевшего на айсберг при перевозке заключенных из Ньюфаундленда в Сидней и, несмотря на значительные поломки, прошедшего после этого более четырехсот лиг до мыса Доброй Надежды. Эрудиция
