Бросив беглый взгляд на рану адмирала, Битти не захотел усугублять боль тщательным ее осмотром. «Сейчас-то сильно болит?» — осведомился он. «Сначала показалось, — ответил Нельсон, — будто пуля пробила позвоночник, потом нижняя часть тела полностью онемела». Он с трудом дышал, постоянно ощущая в груди «толчки крови». Нельсон жаловался на жар и жажду. Тут же соорудили нечто вроде веера и принялись обмахивать лицо раненого, поднесли к губам стакан с лимонадом, потом с разбавленным вином. «Машите, машите, — с трудом шевелил губами Нельсон, — пить, пить».
Время от времени он заставлял себя собраться и повторял один и тот же вопрос: что за радостные возгласы доносятся с орудийных палуб? Лейтенант Паско, тоже раненый, предположил — наверное, артиллеристы видят, как вражеские корабли один за другим поднимают белые флаги. Где Харди? Почему никто не приведет сюда Харди? Он что, убит? После того как желание адмирала видеть своего флаг- капитана в очередной раз передали на квартердек, некий мичман по всей форме доложил: «Обстоятельства требуют присутствия капитана Харди на палубе. При первой же возможности он спустится к его светлости».
«Кто передал сообщение?» — прошептал Нельсон и, услышав, что это Балкли, сын армейского офицера, с которым он много лет назад воевал в Никарагуа, заметил, что узнает голос. «Передайте от меня привет отцу», — сказал он Балкли. Услышав еще один знакомый голос, принадлежавший мичману с оторванной ядром ногой, Нельсон с трудом выдохнул: «Позаботьтесь об этом юноше».
Капеллану он повторял, как сильно беспокоится за тех, кого оставляет: «Умираю… Кланяйтесь от меня леди Гамильтон. Поцелуйте Горацию. Привет всем друзьям. И мистера Роуза не забудьте. Скажите ему — в завещании я доверяю леди Гамильтон и Горацию опеке государства». И с Уолтером Бэрком, корабельным казначеем, помогавшим Скотту поправлять подушку у него под головой, Нельсон говорил о неотвратимо надвигающейся смерти, а когда тот попытался отвлечь его, заметив, что он еще станет свидетелем собственного триумфа при возвращении в Англию, слабо отмахнулся: «Ну что вы Гакое говорите? Страдания мои ужасны, но скоро они кончатся».
Наконец, примерно в половине третьего, через час после того, как Нельсона ранило, наверху лестницы, ведущей в кубрик, показалась внушительная фигура капитана Харди. Он подошел к группе людей, сгрудившихся при слабом свете фонаря вокруг койки, где лежал адмирал, и взял его за руку. Впоследствии Битти записал их разговор:
«— Ну, Харди, рассказывайте, как там дела?
— Отлично, милорд. Мы уже захватили двенадцать или четырнадцать вражеских кораблей. Правда, пять из их авангарда переменили галс и навалились было на «Викторию», так что пришлось вызвать на подмогу два-три наших судна. Ну и задали мы им трепку!
— Надеюсь, у нас потерь нет?
— Нет, милорд, не беспокойтесь.
— Со мной покончено, Харди. Умираю. Скоро меня не будет. Наклонитесь пониже».
Услышав его слова, Бэрк счел за лучшее отойти: видимо, Нельсон хотел конфиденциально переговорить с Харди. Он попытался выпростать руку из-под подушки, но адмирал удержал его, и до него донесся едва слышный шепот:
— Умоляю, Харди, передайте дорогой моей леди Гамильтон прядь моих волос и вообще все мои вещи.
— Очень больно, сэр?
— Да, но более получаса это не продлится.
Подобно Бэрку, капитану Харди трудно было смириться с тем, что надежды никакой не осталось, и, когда Битти, проведя очередную операцию, вернулся к Нельсону, он оптимистически заметил: все еще может повернуться в другую сторону.
— Да о чем вы? — Нельсон даже не дал возможности врачу ответить. — Ни малейшей надежды. У меня прострелена спина. Битти вам лучше объяснит. Знаете, мистер Битти, ниже груди я ничего не ощущаю, как будто все соки ушли, пальцем пошевелить не могу.
В тот момент Битти позвали к очередному раненому, хотя, как он сам говорил, двое других врачей с помощниками вполне могли бы справиться и без него. Несколько минут спустя он вернулся.
— Это я позвал вас, мистер Битти, — проговорил Нельсон, — совсем забыл сказать: ниже груди ничего не ощущаю, пальцем пошевелить не могу.
— Вы уже сообщили мне об этом, милорд, — откликнулся Битти, и, желая хоть как-то успокоить умирающего, принялся осматривать нижнюю часть тела. Но Нельсон остановил его:
— Не надо, Скотт и Бэрк уж пытались… Совсем немного мне осталось, уж вы лучше любого другого все понимаете. Уж вы-то знаете — мне конец.
— Милорд, — с трудом проговорил Битти и, едва сдерживая чувства, отвернулся, — к несчастью для нашей страны, помочь вам нечем.
— Знаю, — прошептал Нельсон. — Чувствую, как в груди что-то поднимается и говорит, что мне конец… Слава Богу, долг свой я выполнил…
И в ответ на вопрос, сильно ли болит, сказал:
— Да, скорее бы умереть.
И еще добавил с чувством:
— И все-таки неплохо бы еще пожить хоть немного… Жизнь — такой подарок для любого… Что станет с бедной леди Гамильтон?
Очередной орудийный залп заставил его встрепенуться:
— О, победа! Победа! Никак ты меня не отпустишь…
Пальба немного утихла, и к группе людей, окружающих умирающего адмирала, вновь приблизился, держа шляпу в руках, капитан Харди. Скотт и Бэрк по-прежнему придерживали подушки, свободной рукой Скотт мягко поглаживал грудь Нельсона — вроде бы это хоть немного облегчало боль. У измятого края простыни, покрывающей нижнюю часть тела, стояли на коленях стюард Нельсона Шевалье и Уильям Битти, а чуть поодаль — слуга адмирала, которого он взял к себе еще в Неаполе, и мичман Фрэнсис Коллингвуд — юный родич адмирала. Капитан Харди, почти прикасаясь лысым черепом к руке Нельсона, негромко доложил — одержана «блистательная победа». Правда, сколько в точности вражеских судов захвачено в плен, четырнадцать или пятнадцать, сказать он пока не может.
— Хорошо, — прошептал Нельсон, — правда, я рассчитывал на двадцать. — И, не в силах отделаться от ощущения, преследующего его все это время, будто поднялся шторм, добавил: — На якорь, Харди, на якорь!
— Сэр, полагаю, команду теперь примет на себя адмирал Коллингвуд.
— Нет, нет, Харди, пока я жив, нет, — с неожиданной живостью возразил Нельсон, приподнимаясь на локте. — Становитесь на якорь, Харди.
— Дать сигнал, сэр?
— Да, на вашем месте я бы опустил якорь. — И, помолчав немного, Нельсон добавил: — Не выбрасывайте мое бренное тело за борт, Харди.
— Да что вы такое говорите, сэр?!
— Вот и хорошо. И позаботьтесь о леди Гамильтон. Не оставляйте бедную леди Гамильтон. А теперь поцелуйте меня, Харди.
«Капитан опустился на колени, — вспоминает Битти, — и поцеловал его в щеку. Его сиятельство сказал: «Вот так, теперь все хорошо. Благодарению Богу, я выполнил свой долг»».
Минуту-другую Харди простоял молча, думая о чем-то. Затем, словно испугавшись, что Нельсон может подумать, будто он поцеловал его всего лишь раз только по его просьбе, снова опустился на колени и прижался губами к его лбу.
— Кто здесь? — спросил его светлость.
— Я, Харди, — откликнулся капитан, и его светлость прошептал:
— Да благослови вас Бог, Харди.
Канонада окончательно смолкла, и невнятный шепот Нельсона «машите, машите… пить, пить» теперь вполне можно было расслышать. Он попросил слугу перевернуть его на правый бок, но легче от этого не стало, просто кровь потекла из одного легкого в другое.
Голос его сделался почти не слышен.
