допустим,— мысленно продолжил Виктор этот спор.— Но там писали о преступлении. А как тут, вот с этой девушкой? Кто виноват, что она читает такую книгу? Она сама? Условия, старик, штука сложная. Это и большое и самое малое, самое пустяковое на первый взгляд, из чего складываются взгляды человека, вкусы, интересы, потом поступки и, наконец, привычки. Уж поверь мне, от этого, старина, нельзя отмахиваться»,— мысленно обратился он к Устинову.
Виктор снова посмотрел на девушку. Сверху ему были видны только платок на голове и выбившаяся прядь рыжеватых волос на чистом и нежном, без единой морщинки лбу.
В этот момент над головой его прозвучал металлический голос вожатого, объявившего следующую остановку. И Виктор стал пробираться к выходу.
Теперь он думал о деле, ради которого ехал, о котором думал весь сегодняшний день, после утреннего разговора с Мариной Васильевной.
Итак, Толя Карцев, его друзья, его мысли и поступки. Обычный для Виктора круг вопросов. И даже «страшный» человек, о котором говорила Марина Васильевна, тоже довольно обычная фигура в таких случаях,— вероятно, судимый и отбывший «срок» и уж, конечно, парень сильный, волевой. Группирует вокруг себя ребят из соседних домов. Такую группу нетрудно выявить, гораздо труднее ее ликвидировать, отколоть всех от главаря, не дать им дойти до преступления. Тут способов много, но выбор зависит от того, что собой представляет главарь да и другие члены группы. Но особенно главарь. А найти его, как правило, тоже не так уж трудно. Такую компанию «своих» хулиганов знают все и в доме и в окружающих дворах.
Вот этим и собирался прежде всего заняться Виктор. Предстояло первое знакомство с «натурой», с обстановкой. И ему не терпелось поскорее добраться до этого двора.
...Вообще-то как удивительно на первый взгляд сложилась у него судьба! Выпускник исторического факультета, затем комсомольский работник — и прямо из райкома сюда, в милицию. Это же надо! С вершин исторической науки, от грандиозных событий, потрясавших когда-то мир, вдруг спуститься к какому-нибудь Федьке, пьянице и вору, к драке в темной подворотне, к удару ножом... Но путь этот был не случаен.
Оказывается, события прошлого волновали Виктора лишь умозрительно. Они волновали его мысль, будили пытливость, сердце же оставалось спокойным.
Но стоило ему на четвертом курсе попасть в районный оперативный отряд, как судьба первого подопечного, отчаянного Славки из Марьиной Рощи, перевернула ему душу.
Было много споров с друзьями. «Ты же научный работник, ты склонен к анализу и обобщениям фактов! — кричал Валя Шутиков, их комсорг на последнем курсе.— У тебя золотая голова! И наконец, ты обязан. Нужны кадры молодых ученых! Ты думаешь, Все так благополучно на нашем фронте? И нет борьбы?» Все это Виктор, конечно, знал. «Значит, я не ученый»,— сказал он тогда упрямо и чуть обиженно. «Врешь!» — завопил Валя. «Путь наименьшего сопротивления,— вставила Лида Рощина.— А через три года у тебя уже диссертация может быть готова. Если не через два. Федор Ипполитович знает, что говорит». Федор Ипполитович был их любимый профессор.
«Я еще напишу диссертацию»,— сказал им тогда Виктор. Но он и сам не представлял себе, о чем будет эта диссертация, если он станет работать в милиции. Зато он, наивный человек, надеялся, что у него окажутся для этого время и силы. Да, он не представлял себе своей будущей работы. Сейчас у него были горы фактов, редких по своей силе, глубине, драматичности. Но Виктор прекрасно понимал: эти факты следовало еще изучить, найти в них скрытые закономерности. Но тут у него не оказалось главного — сил и времени.
А ведь каждое дело, которым пришлось заниматься Виктору, упиралось в важнейшие проблемы. Как причудливо порой переплетаются влияния семьи, школы, друзей, окружающей жизни, черты характера — наследственные и благоприобретенные. Какие же рычаги надо пустить в ход, к каким средствам прибегнуть, чтобы воздействовать на формирование характера подростка? Над этим Виктор часто думал, писал в докладных записках, говорил на собраниях и совещаниях. Но подготовка диссертации... Куда там! Вот он должен был написать всего лишь статью в газету о работе с подростками. И как раз сегодня собирался сесть за нее. Бескудин сто раз уже напоминал. Но пришла Марина Васильевна. Как же тут сядешь за статью?..
Да, группа там есть или, во всяком случае, складывается. И вот сейчас он должен найти первые следы ее, нити, которые потом приведут его к главарю, этому «страшному» человеку.
Первые сведения о группе Виктор надеялся получить в местном отделении милиции. Уж кто-кто, а участковый уполномоченный должен был кое-что знать на этот счет. Но тут Виктора ждало не очень приятное для него открытие: участковым оказался его старый знакомый, капитан Федченко, который в свое время «обслуживал» район, где жил сначала школьник, а затем студент Витька Панов.
«Все такой же»,— с неприязнью подумал Виктор, разглядев в комнате участковых уполномоченных знакомую плечистую фигуру и круглую, коротко остриженную седоватую голову с большими оттопыренными ушами. Только добавилось седины в лихих запорожских усах, паутинка красных склеротических жилок выступила на толстых скулах, а глаза остались все те же, с прищуром, насмешливые и настороженные.
— Здравствуйте. Я к вам,— сказал Виктор.
Федченко встал во весь свой великолепный рост, как обычно, выпятил грудь и нерешительно протянул громадную красную ручищу.
Он явно не узнал Виктора. А мог бы и узнать. И не потому, что Витька Панов был из тех, кем приходилось заниматься милиции, нет. Но в отношениях Федченко с ребятами из дома, где жил Витька, с обычными шалунами и сорвиголовами, было столько враждебности и взаимного неуважения, так часто устраивал им Федченко «выволочки», что Витька Панов однажды не выдержал. В тот день Федченко отобрал у них футбольный мяч, просто вырвал его из Витькиных рук, хотя никто из жильцов и не думал жаловаться на ребят. И вот тогда Витька Панов организовал делегацию к начальнику отделения милиции. Безбоязненно выступив вперед в большом холодноватом кабинете, он дрожащим от волнения голосом все изложил молчаливому худощавому майору. А затем уже загалдели, осмелев, и другие ребята. Майор, хмурясь, выслушал их и коротко обещал разобраться.
После этого Федченко впервые появился в квартире Пановых. Он принес мяч. Но предупредил растерянных родителей, что в следующий раз, если будет нарушено обязательное постановление Моссовета — он не счел нужным объяснить, что это за постановление,— он заберет не мяч, а их сына, и тогда уже поздно будет его воспитывать, тогда уже останется только передачи носить. Федченко говорил раскатисто и уверенно, зло поглядывая на набычившегося, молчавшего Витьку. Отец не нашелся что. ответить, он только нервно потирал тонкие пальцы и вздыхал. А мать все повторяла: «Конечно, конечно... Мы понимаем...»
А потом до Витьки дошло, что Федченко продолжает интересоваться им и его товарищами, даже собирает какой-то «материал». И надолго тогда поселилась тревога в мальчишечьих душах.
Встречался Виктор с ним и потом, когда поступил в университет. Однажды Федченко увидел его со Светкой и проводил их долгим, подозрительным взглядом.
Потом Федченко исчез. Его перевели в какой-то другой район.
И вот спустя столько лет эта встреча...
— Не узнаете? — усмехнулся Виктор.
Федченко, разглядывая его, неуверенно спросил:
— Неужто Панов Виктор?
— Он самый.
— Изменился ты, милый человек. Сразу и не узнать. Ну, приседай, раз такое дело. Потолкуем.
Он уже пришел в себя, зарокотал уверенно, с привычными, хозяйскими интонациями. Резким движением развернул к себе стоявший рядом стул, указал на него Виктору, расправил усы большим корявым пальцем и снова, уже заинтересованно и настороженно, оглядел Виктора. Вопросы у него были все те же — про мать, про отца, про университет и даже, с хитрой усмешкой, про Светку.
«Такой же»,— досадливо подумал опять Виктор. Отвечал он коротко и сухо. Про мать сказал, что она на пенсии, что болеет — гипертония и с глазами плохо. Про отца сказал — «умер» и закусил губу. Про университет сказал, что кончил. Ну, а про Светку ничего не сказал, только нахмурился, дав понять, что уж это собеседника и вовсе не касается.
Когда же Виктор сообщил, где сейчас работает, Федченко изумленно посмотрел на него, потом с насмешливым сочувствием спросил:
— Выходит, осечка по линии науки произошла?
