спрашивал купец.
– Не беспокоит спина. Правду о знахаре говорили – кудесник, каких поискать. И весть привез, Поликарпушка, хорошую весть! – ответил младший.
Они пошли вдоль перрона к выходу с вокзала. Чернобровая цыганка провожала их испуганным взглядом, что-то шепча пожилой своей напарнице.
У клуба господина Кречинского собралась огромная толпа. Внутрь пускали только по пригласительным билетам. Все они были распроданы еще утром, хотя цена была в рубль. Перекупщики уже торговали по два, но даже за такие деньги желающих увидеть игру оказалось гораздо больше, нежели могли вместить залы: Гриндерман постарался – статейка ажиотажу подбавила. Толпа расходиться не думала, а напротив, пополнялась новыми страждущими зрелищ и ставок. Поговорив за закрытыми дверями с хозяином букмекерской конторы Поленовым, Кречинский распорядился назначить человека на балкон. Он должен был объявлять публике у входа о забитых шарах и ходе игры. Ставки принимались повсюду – кассиры кружили по залу, караулили на лестницах, дежурили у входа.
Лука Сергеевич, удачно продавший стол и тем заслуживший личный пропуск, находился в самом центре событий. Он словно приклеился к колонне у главного бильярда предстоящего вечера. Никакая сила не могла бы сдвинуть его со столь удачного места. Рядом стоял Гриндерман. Они переговаривались, обсуждая присутствующих. Лука Сергеевич искал взглядом Дубинина. Ему не терпелось получить обещанные двадцать рублей и сделать ставку. На победу Кречинского принимали один к трем, как он и предполагал. Поликарп Матвеевич явился с братом. На младшего Дубинина смотрели как на часть представления. Его одежда, осанка и манеры вызывали интерес у всех: чины откровенно ухмылялись, разночинцы смешливо перешептывались. Иван Матвеевич, казалось, не обращал на то никакого внимания.
Явился Перро. За ним, словно оруженосец, с киями в черном кожаном чехле неуклюже шествовал приодетый во фрак слуга Гримонье. Одежка была не по персоне, и выглядел он совершенным индюком. Публика оживилась, шепот усилился до сплошного гула. В углу залы появился скрипач. Звуки скрипки немного сгладили всепроникающий гомон.
Лука Сергеевич вопросительно посмотрел на Дубинина, тот наконец вспомнил об уговоре: не говоря ни слова, вручил литератору четыре пятирублевых ассигнации. Гриндерман косился, пытаясь сосчитать, однако Желудев подставил ему спину.
Приняв деньги, Лука Сергеевич заметно засуетился. Ему непременно хотелось сделать ставку, но, как назло, кассира-букмекера рядом не оказалось. Теперь он стоял в нерешительности – покинуть столь выгодное место явно не желал.
– Ставь на француза! – шепнул ему купец. – Кречинский проиграет.
– Да бог с тобой, Поликарп Матвеевич! Как можно? Кречинский – ас бильярда! – заупрямился литератор.
– Ставь, говорю! – вновь шепнул купец.
Появился кассир – Лука Сергеевич помахал ему деньгами. Проворства этому человеку было не занимать – удивительно быстро он просочился сквозь толпу и возник перед литератором. Гриндерман с интересом наблюдал за ассигнациями, пока не говоря ни слова. Лука Сергеевич приметил его раскрытый рот и слегка ошеломленное выражение. Он протянул две ассигнации кассиру со словами: «На победу месье Перро», – а одну пятирублевку с улыбкой вручил Гриндерману, четвертая исчезла в кармане брюк. Кассир сделал запись, протянул квитанцию литератору и уставился на журналиста. Тот суетливо спрятал деньги во внутренний карман сюртука.
– Спасибо, я воздержусь, – проговорил он, похлопывая себя по груди.
К столу подошли игроки. Зал притих. Перро принялся фокусничать: он жонглировал шарами, как это делают циркачи, потом ловко бросал их на стол. Шары вращались, бились друг об дружку и раскатывались по лузам. Зал ликовал.
Кречинский несколько приуныл. От волнения он то и дело елозил по лбу платком, вытирая испарину.
Наконец партия началась. Каждый поставил на кон по тысяче золотом. Играли в «Русскую пирамиду». Кречинский выиграл биток. Разбил весьма неудачно: шар номер двенадцать подошел к угловой лузе. Перро не смазал. Следующим был забит номер второй. Четырнадцать – ноль – ход перешел к Кречинскому. Номер третий влетел в лузу с глухим шлепком, номер пять заупрямился, но от центральной лузы отошел. Началась тягучая партия. Оба осторожничали. Никто не желал подставляться.
Иван Матвеевич стоял теперь между литератором и братом. Лука Сергеевич, не отвлекаясь от игры, слушал комментарии русского американца, обращенные к Поликарпу Матвеевичу:
– Этот лягушатник на публику играет. Смотри, что выделывает! Нарочно прямые мажет! Готовит ротозеев к игре со Скобелевым. Кстати, он ведь сделал ставку на себя через подставное лицо – три тысячи! Умен, пройдоха!
– На генерала ставить будем? – тихонько спросил купец.
– Нет. Генерал слаб, да и однорук к тому же. Пусть ажиотажа подбавит, – ответил американец.
Лука Сергеевич отвлекся от бильярда и теперь весь обратился в слух.
– Так кто, если не он?
– Часовщик.
– Он же гол как сокол!
– А мы на что?
– И то верно! Ставки к двадцати поднимутся! Ох и умен ты братец, весь в меня!
Партия оказалось долгой. Счет скакал в пользу то одного, то другого. Когда на столе остался последний шар номер пять, в зале наступила полная тишина. При счете семьдесят против пятидесяти пяти в пользу француза бил Кречинский. Позиция была простой, и будь то обычная рублевая игра, то Кречинский вколотил бы шар не задумываясь. Теперь же на кону стояла тысяча, не говоря об игровом престиже. Кречинский сменил пятый за вечер платок, но пот всё равно застил глаза. Дрожащей рукой он намелил наклейку и сам кий.
– Пятый в угловую, – объявил он, прицеливаясь.
Удар получился не хлестким, и шар едва не застрял в узкой лузе. Когда же он нехотя свалился, у Кречинского навернулась слеза. Он плакал и смеялся, совершенно не стесняясь. Однако напряжение в зале не спадало. Согласно правилам «Русской пирамиды», к последнему забитому прицельному шару прибавили десять. В итоге счет сравнялся – семьдесят – семьдесят. Назначили розыгрыш.
Кречинский пробил из дома, но шар остановился на чужом поле. Француз оказался на высоте – он выиграл право на биток.
Удар, который произвел Перро, обсуждали долго. Он пробил из дома через поле в центр прицельного шара. Такого удара никто не ожидал, потому после объявления лузы зал зашумел, как пчелиный рой. Удар был великолепен! Прицельный шар, отскочив от заднего борта, вернулся к остановившемуся посреди поля битку, «чокнулся» и медленно, но верно закатился в назначенную лузу.
Кречинский расчувствовался и сгоряча сломал кий, после чего поспешно покинул зал. Перро принимал поздравления.
Лука Сергеевич облегченно выдохнул и поспешил получить приличный выигрыш. Гриндерман с завистью смотрел ему вслед. Дубинины вышли, о чем-то весело переговариваясь.
Андрей Петрович Уточкин был потомственным часовым мастером. Каких только часов ни ремонтировал он! И карманные, и настенные с кукушкой, и напольные маятниковые с колокольным перезвоном… Какие только люди ни просили взглянуть на драгоценные свои ходики, починить, отладить. Сам генерал-губернатор приглашал мастера настроить огромные напольные часы в прихожей своего особняка. Но больше всего нравились Андрею миниатюрные часики мисс Джейн Томпсон, дочери британского торгового атташе. Впрочем, не столько малюсенькая швейцарская безделушка пленила сердце часовщика, как сама хозяйка часов.
В день, когда юная англичанка впервые принесла в мастерскую часики в серебряном корпусе, Андрей собирался посетить игорный клуб господина Кречинского. Его давно приглашали туда друзья, но без отцовского позволения он пойти не решался. Наконец пришел тот день, когда Петр Алексеевич отпустил сына. В тот самый миг, когда родитель делал последние наставления, вошла она. Забыв обо всем, Андрей принялся расспрашивать барышню о часах, при этом не спуская глаз с миленького личика. Петр Алексеевич
