его, что ему на какое-то мгновение изо всех сил пришлось сдерживаться, чтобы не поставить свою квартирную хозяйку на место. В результате он только улыбнулся и сделал движение, которое мисс Пройслер могла принять за пожатие плечами или за то, что она там хотела.
Еще через секунду в глаза мисс Пройслер вернулась насмешливая улыбка, и она снова подняла указательный палец, чтобы шутливо погрозить ему.
— Но дорогой мой профессор. Разве это признак хорошего воспитания — обманывать старую приятельницу?
У Могенса вертелось на языке сказать, что в ее высказывании верно одно-единственное слово — «старая», но ему в самом деле помешало хорошее воспитание. Не говоря уж о том, что было бы неразумно портить хорошие отношения с мисс Пройслер, по меньшей мере, до того как он узнает, кто все-таки его таинственный гость и чего тот от него хочет. Посему он не ответил и на этот вопрос.
Мисс же Пройслер явно не была расположена так быстро сдаваться — что Могенса ничуть не удивило. Если и было в его квартирной хозяйке то, чем он — пусть и против своей воли — восхищался, так это ее настойчивость. С первого же дня мисс Пройслер не оставляла ему сомнений, что она так или иначе постарается заманить хорошо сложенного, приятной наружности долгосрочного постояльца в свою мягкую постель и, вероятно, еще более мягкие объятия — от одной только мысли об этом Могенса бросало в холодную дрожь. Предполагаемая им мягкость объятий мисс Пройслер основывалась отнюдь не на ее алебастровой коже или нежной душе, а скорее на несколько чрезмерном количестве фунтов, которые отложились на ее фигуре за те годы, на которые она опережала его. Могенс никогда не спрашивал ее о возрасте уже потому, что один этот вопрос создал бы между ними некую близость, которой он определенно не желал, но сам оценивал ее возраст приблизительно так, что она могла бы быть его матерью. Ну, может, не совсем, но приблизительно.
С другой стороны, были неоспоримые преимущества в том, чтобы не слишком отбиваться от преследований мисс Пройслер. И хотя она порядочно действовала ему на нервы, тем не менее проявляла о нем прямо-таки трогательную материнскую заботу, что отражалось в кусочке-другом особого пирога по воскресным дням, особенно большой порции в его тарелке, когда готовилось мясо, или в корзине возле камина, всегда наполненной дровами, — знаки внимания, далеко не само собой разумеющиеся для других постояльцев. Мисс Пройслер — убежденная протестантка — даже как-то примирилась с его радикальным неприятием церкви. Одобрять такое кощунство она не одобряла, но молчаливо смирилась. Одно это обстоятельство уже являлось доказательством смятения ее чувств и безответной любви к нему — если ему были нужны еще доказательства.
А Могенс… Ну не то чтобы мисс Пройслер была ему противна, но близко к тому. Он был уверен, что ее чувство к нему искренне, и даже раз или два пытался найти в себе искру симпатии — но безуспешно. То, что он тем не менее извлекал выгоду из ее расположения, приводило не только к мимолетным укорам совести — временами он себя просто презирал, что еще сильнее обостряло его неприязнь к мисс Пройслер. Люди все-таки сложные создания!
— Мисс Пройслер, — начал он, все еще раздумывая, как бы по возможности дипломатично выпроводить ее так, чтобы это не слишком отразилось на его рационе. — Не думаю, что…
Мисс Пройслер невольно сама пришла ему на помощь. Ее око Аргуса обнаружило наглого нарушителя, вторгшегося в Храм Чистоты, который она воздвигла в своем доме — хлопья золы от недавно вырвавшихся из камина искр. Не удостоив начатое Могенсом предложение ни малейшим вниманием, она развернулась через плечо в сложном тяжеловесном пируэте, одновременно приседая, так что Могенсу показалось, что она как-то растеклась, а потом снова собралась в более приземистую, но расширившуюся фигуру. С ловкостью, которая вырабатывается только долголетним упорным трудом, она выхватила из кармана фартука тряпку и молниеносно стерла с пола микроскопические частицы пепла, потом пружиной выпрямилась с почти невероятной легкостью и осияла Могенса такой сердечной улыбкой, что остаток заготовленной фразы буквально застрял у него в горле.
— Да, дорогой мой профессор? Вы хотели что-то сказать?
— Ничего, — буркнул Могенс. — Просто… ничего.
— Я вам не верю, — возразила мисс Пройслер.
Внезапно, без всякого перехода, она посерьезнела. Она приступила к нему на шаг, задрала голову, чтобы посмотреть ему прямо в лицо, придвинулась еще ближе. В ее глазах появилось выражение, от которого в мозгу Могенса забило множество набатных колоколов. Он воззвал к небесам: только бы мисс Пройслер не выбрала как раз этот момент, чтобы изменить свою тактику и штурмом взять крепость его добродетели. Он инстинктивно замер. Если бы он мог, то отступил бы, но его спина уже упиралась в дверь.
— Я понимаю, что момент весьма не подходящий, чтобы говорить об этом, профессор… — начала мисс Пройслер.
Могенс мысленно согласился с ней. Момент действительно был неподходящим, что бы она там ни собиралась ему сказать.
— …но не могу не признать, что я ознакомилась с содержанием этой телеграммы. И я… немного испугана, честно говоря.
— Да? — сухо ответил Могенс.
— Профессор, позвольте быть с вами откровенной, — продолжала мисс Пройслер.
Она еще ближе подступила к нему. Ее колышущиеся груди почти касались груди Могенса. Он почувствовал, что она только что надушилась. Назойливый, но немного затхлый запах, отметил он.
— Вы живете здесь уже больше четырех лет. Но вы для меня с первого же дня далеко не заурядный постоялец. Мне трудно в этом признаться, но я испытываю к вам… истинную симпатию…
— Разумеется, я это заметил, мисс Пройслер, — не дал ей договорить Могенс, спрашивая себя, не совершает ли он тем самым большую ошибку. — Только дело в том, что…
— Вы же не вынашиваете мысль покинуть Томпсон? — перебила его мисс Пройслер. Слова сопровождались глубоким вздохом, который подтверждал, как тяжело они ей дались. — То есть я имею в виду: мне, конечно, ясно, что человек вашего уровня и образования не может полностью реализоваться в университете вроде нашего. У нас всего один факультет, на котором уж точно осуществляются не самые феноменальные исследования. И все-таки в Томпсоне есть свои бесспорные преимущества. Жизнь катится по размеренным рельсам, и женщина до сих пор может без страха выходить на улицу, когда стемнеет.
Могенс задался вопросом, сколько еще аргументов найдет мисс Пройслер в пользу города, в чью пользу не было вообще ни одного аргумента. С ним стало происходить что-то странное, на что мисс Пройслер явно не рассчитывала, а скорее ужаснулась бы, если бы об этом узнала: чем больше сомнительных доводов она приводила, превознося достоинства Томпсона, тем более противоположное действие оказывали ее слова. Могенсу вдруг стало, как никогда за прошедшие четыре года, ясно, в какое действительно безвыходное положение загнала его судьба. До сих пор ему с большей или меньшей убедительностью удавалось себя уговорить, что, по сути, у него здесь есть все, что надо для жизни, а теперь он внезапно осознал: под этим он подразумевал выживание, а не жизнь. И еще кое-что стало ему понятно: он, в сущности, уже решился принять то интересное деловое предложение, о котором шла речь в телеграмме.
Его мысли вернулись назад, в то время, которое казалось ему бесконечно далеким, хотя таковым и не было, когда его будущее представало пред ним таким блестящим, каким только может быть. В Гарварде он защитился в числе троих лучших своего выпуска, что, впрочем, никого не удивило, и еще накануне выпускного вечера было ясно, что ему предстоит большое будущее. И один-единственный вечер, да нет, одно-единственное мгновение все переменило! Могенс испытывал искушение винить в этом только судьбу. Он совершил ошибку, страшную, непростительную ошибку, но было просто несправедливо заставить его за это так расплачиваться!
— …Мне, конечно, понятно, — вещала в этот момент мисс Пройслер.
Могенс вздрогнул, что не укрылось от взгляда мисс Пройслер. Задним числом он сообразил, что все это время она не переставала говорить, а он не помнил ни единого слова.
— …но возможно… я имею в виду, быть может… вы примете в расчет… чтобы придать нашим отношениям более… личный характер? Я знаю, что я старше вас и по физическим признакам уже не могу равняться с теми юными дамами, которых вы время от времени посещаете в окружном городе, но, может,
