была резка и несдержанна на язык, и для посторонних такое ваше заявление не будет сюрпризом – все привыкли к ее манере общения. Вы не сдержались, поскольку, доведенный до ручки вечными придирками и оскорблениями, впали в так называемое состояние аффекта. Убийство, совершенное в такой ситуации, наказывается по закону совсем не строго – всего каких-то три года.
«Три года за убийство. Да это фантастика! Спорим, их даже могут дать условно…» – шепнул внутренний голос Дмитрия.
– И в этом случае нам не придется ломать голову над тем, как объяснить происхождение ваших отпечатков пальцев на орудии преступления и на посуде. Все окажется намного проще! Ну же, решайтесь…
«Решайся!» – подталкивал Дмитрия его дьявол-искуситель, внутренний голос.
Серебров исподлобья взглянул на девушку, своего нового адвоката.
– Значит, нужно признать факт совершенного мною убийства?
– Именно так, – подтвердила Лиза. – Иначе как я буду говорить о вашем состоянии?
– Но я не убивал Ингу!
– Опять вы за свое! – в сердцах заметила Дубровская.
– Да, не убивал! И не собираюсь признаваться в том, чего не совершал! – стоял на своем Дмитрий.
Елизавета вздохнула.
– Пусть будет по-вашему. Значит, оставляем все, как прежде: вас подставили. – Она пожала плечами. – Будем исходить из того, что корысть – не единственный мотив для убийства. Можно назвать еще ревность, месть, зависть. У вас нет на примете того, кто бы мог испытывать к Серебровой неприязнь?
Клиент выразительно вздохнул.
– Честно говоря, у меня найдется не менее полусотни кандидатур. Вы правильно заметили, Инга была непростым человеком. Ее считали невыдержанной и даже грубой. Разумеется, она вела себя, как хотела: от нее доставалось и прорабу, и домработнице. Конечно, ее многие недолюбливали, но чтобы кто-то из них решился на убийство… Знаете, мне как-то сложно такое вообразить.
– Вот в этом-то наша проблема. Если мы будем говорить о вашей невиновности, вопрос о настоящем убийце встанет обязательно. Кому была выгодна ее смерть? Кому, кроме вас…
Лиза осеклась. Похоже, ей следовало проявлять больше доверия к своему клиенту. Если общественное мнение уже сколотило для него эшафот, то негоже еще и адвокату забивать туда гвозди.
– Кстати, а вы уже определились с судом? – спросила она для того, чтобы заполнить неловкую паузу. – Вы ведь можете выбрать суд присяжных.
– Нет, никаких присяжных. Я хочу выслушать решение профессионального судьи, – твердо заявил Дмитрий.
Лиза мысленно перекрестилась. Спору нет, суд присяжных дает дополнительные возможности для защиты. Но отнесутся ли заседатели с пониманием к подсудимому? Ведь для них он – всего лишь альфонс, человек, который продал свое красивое молодое тело за возможность сладко есть и жить в довольстве. Если в подобных случаях речь идет о женщине, то общество, ругая содержанку, тем не менее проявляет к ней некоторое снисхождение. Но мужчина совсем другое дело! Подсудимый бросил вызов устоявшимся понятиям о том, в чем истинное предназначение представителей его пола. И любой мужчина на скамье присяжных сочтет своим долгом свести с ним счеты. Его не будут судить за убийство, его накажут только за то, что он посмел поставить себя выше общественной морали. Так что, похоже, на сострадание присяжных им надеяться не придется.
– Как вы думаете, мы победим? – спросил Серебров негромко.
Лизу порадовало, что он наконец объединил их двоих в своем «мы». Но глаза молодого мужчины по-прежнему смотрели настороженно.
– Конечно! – легкомысленно ответила она. – Ведь я не могу испортить свою безупречную репутацию…
Глава 5
Автоматические ворота отворились, пропуская автомобиль, и Елизавета с удовлетворением осознала, что наконец-то вернулась домой. Машина быстро миновала липовую аллею и, описав широкий полукруг, подкатила к крыльцу большого загородного дома. В окнах уже горел свет, что означало: семья скоро соберется на ужин. В гостиной уже наверняка зажжен камин, а на стол поставлены длинные белые свечи. Как приятно будет ощутить тепло домашнего очага и увидеть вокруг себя родные лица!
А ведь еще совсем недавно Елизавета чувствовала себя в этих стенах чужой. Впрочем, в том не было ничего удивительного. Андрей Мерцалов, муж Елизаветы, занимался фармацевтическим бизнесом и считался самым завидным холостяком города. Неудивительно, что его женитьба стала не только событием, но и интригой года. Почему удачливый и перспективный бизнесмен взял в жены ничем не примечательную девушку, оставалось загадкой со многими неизвестными. Конечно, Елизавета происходила из приличной семьи, была достаточно мила и образованна, но этих достоинств, как ни верти, было маловато, чтобы вот так, в одночасье, стать супругой влиятельного человека и получить в свое распоряжение огромный дом с целым штатом прислуги.
Досужие вымыслы, доходившие до ушей Лизы, и откровенно оскорбительные выпады недоброжелателей сделали молодую женщину мнительной и робкой. Она предпочитала отсиживаться в своей комнате, а в присутствии гостей делала героические попытки поддержать беседу. Однако мысль о том, что все приходящие в их с мужем дом посетители оценивают ее внешность и манеры, отнюдь не способствовали уверенности новой хозяйки в себе. Дубровской даже начало казаться, что ей никогда не удастся стать частью новой семьи.
Но время упорно шло вперед, и девушка стала привыкать к родственникам мужа, к тому, что все вопросы по хозяйству решают специально нанятые люди. Ее язык уже не прилипал к гортани, когда требовалось указать горничной на беспорядок в гардеробной или попросить ее почистить костюм. Конечно, до светской львицы ей было еще далеко, но на вечеринках она уже не пыталась слиться с обивкой кресел в гостиной, стараясь остаться незамеченной. Временами Лизе даже удавалось довольно остроумно отвечать на бестактные расспросы некоторых друзей семейства. И гости Мерцаловых находили, что молодая жена хозяина дома, несмотря на некоторую зажатость, все же может, в случае необходимости, выпустить коготки. Поэтому жизнь постепенно налаживалась, и наконец настал момент, когда Елизавета, вернувшись в особняк после утомительного судебного дня, сказала себе: «Как хорошо, что я дома!»
Однако надеждам Елизаветы на тихий семейный вечер не суждено было сбыться. В доме царило оживление, которое, как правило, свидетельствовало о скором приходе гостей. В столовой уже ярко горели люстры, а домоправительница, толстая Капитолина, доставала из комода серебряные приборы.
– Лиза, душечка! – окликнула девушку свекровь, Ольга Сергеевна, спускаясь по широкой дубовой лестнице вниз. – Ну-ка бегом переодеваться! Мы ждем к ужину Вощинского.
Дубровская тяжело вздохнула. Больше всего она сейчас мечтала о добром ужине и о собственной уютной кровати с ночником и книжкой…
– Надо же такое придумать: наносить визиты в понедельник! – заметила она с досадой.
Ее свекровь, не работавшая в своей жизни и месяца, искренне не понимала, чем понедельник отличается от всех иных дней недели. Поэтому она предпочла не разводить с невесткой дискуссии, а ограничиться коротким внушением:
– Поспеши, дорогая. И не забудь: гостя зовут Павел Алексеевич.
«Не знаю, кто он такой, но уже его ненавижу…» – подумала Лиза, поднимаясь к себе в спальню.
Впрочем, Павел Алексеевич Вощинский оказался милейшим человеком, галантным и обходительным. Для начала он рассыпался в извинениях за свой неожиданный визит и сообщил, что, если бы не обстоятельства, о которых рассказ последует позже, он бы ни за что не осмелился потревожить покой обитателей Сосновой виллы в столь неурочный час и тем более в самом начале недели. Причем смотрел мужчина преимущественно на Елизавету, словно просил прощения у нее лично. В конце концов Дубровская почувствовала себя неловко и даже испытала раскаяние за те нелестные эпитеты, которыми наградила нежданного гостя, переодеваясь к ужину.
– Так, может, сразу перейдем к делу? – предложил Андрей, и его отец Сергей Аркадьевич с ним согласился.
– Нет-нет! – замахал руками Вощинский. – Давайте поговорим после ужина. Я так понимаю, Елизавета Германовна совсем недавно вернулась с работы и морить ее голодом, заставляя выслушивать мою нудную семейную историю, было бы жестоко.
Пожелание гостя учли, а Лиза даже была польщена столь явно выраженным вниманием к своей скромной персоне.
За ужином говорили об общих знакомых, сетовали на слишком теплую и слякотную зиму. Павел Алексеевич говорил много, но тем не менее не утомлял собеседников. Слушать его было интересно. Он отличался своеобразной манерой общения: слова произносил немного нараспев, тягуче, как капризный ребенок, активно использовал жесты, делая всевозможные пассы руками, белыми и ухоженными, как у женщины. Лицо его казалось очень живым и эмоциональным. Глаза, выразительные, большие, были как бы полноправными участниками разговора: они то округлялись, показывая высшую степень удивления, то возводились к потолку, когда Вощинский, описывая нечто, его потрясшее, употреблял превосходные степени, то пытливо всматривались в лица его собеседников, стараясь понять, разделяют ли они точку зрения Павла Алексеевича. В общем, гость был явно натурой артистической, темпераментной.
На взгляд Лизы Дубровской, Павел Алексеевич немного перебарщивал по части эмоций. Складывалось впечатление, что все чувства, переживаемые им, достигают запредельной остроты, а между тем речь шла о самых банальных вещах. Елизавете такие манеры были в новинку, поскольку мужчины, окружавшие ее в профессиональной жизни, были скупы на проявление эмоций, казались иногда людьми чересчур деловыми, даже черствыми. Каково же было удивление Лизы, когда она узнала, что Вощинский работает не в театре, не на телевидении, где ему было бы самое место, на ее взгляд, а занимается бизнесом. Причем абсолютно обыденным: что-то связанное с металлоконструкциями и строительством…
После ужина Елизавета встала из-за стола и, полагая, что выполнила все предусмотренные этикетом условности, хотела было произнести заранее заготовленный предлог и удалиться к себе. Но Вощинский выразил столь искреннее огорчение, что ей не оставалось ничего другого, как плюхнуться назад на стул и надеть на лицо самую доброжелательную из своих улыбок.
– Ведь, собственно говоря, я надеюсь на вашу помощь, миленькая Елизавета Германовна, – признался Вощинский, чем до крайности удивил всех присутствующих. – Мне известно, что вы – адвокат.
– Павел Алексеевич, голубчик, что случилось в вашей жизни, если вам потребовался адвокат? – вскричала Ольга Сергеевна.
– Может, вам стоит поговорить с Елизаветой наедине? – деликатно осведомился Сергей Аркадьевич.
– Конечно, мы можем уйти, – поднялся с места Андрей.
Но Вощинский, сложив руки, как для молитвы, поспешил успокоить всех:
– Нет-нет, друзья. Прошу останьтесь. У меня нет от вас тайн.
Ольга Сергеевна с облегчением вздохнула. Признаться честно, идея мужчин удалиться из столовой тогда, когда речь коснулась самого интересного, не пришлась ей по душе.
– Слава богу, мне не грозит тюрьма, и мой бизнес, как вы знаете, вполне легален, – продолжал гость. – Но с моей родственницей произошла большая
