– Вот всегда так, – слышали Лиза и адвокат ее ворчливый голос. – Хочешь сделать людям добро, а в итоге получаешь черную неблагодарность…
– Семен Иосифович, я своего решения менять не буду, – слабым голосом заявила Лиза.
Ее боевой настрой исчез без следа. Она покорно пила черную, обжигающую жижу и даже не морщилась.
– Послушай-ка меня, милая, – вздохнул адвокат. – Судя по твоей отповеди, ты неверно поняла ситуацию. Я сам решил защищать тебя. Твоя мама ко мне не обращалась.
Дубровская во все глаза смотрела на него и отказывалась что-либо понимать.
– Да-да, дорогая. Можешь не верить, но я совершенно искренен с тобой. Ты все еще предпочитаешь мне Ромашкина?
– Но, Семен Иосифович, мне нечем вам заплатить, – произнесла Лиза, не надеясь на удачу.
Сейчас Грановский поставит в разговоре точку. Должно быть, он рассчитывал на то, что у некогда богатенькой семейки найдется в загашнике хоть что- нибудь, что можно обратить в деньги. Но его надежды призрачны, и Лиза уже успела его разочаровать.
И тут произошло неожиданное. Адвокат вдруг громко рассмеялся. Дубровская подозрительно глядела на него, не зная, как понимать это веселье. Может, он находит ее забавной?
– Так, значит, дело в этом! – воскликнул он. В его голосе слышалось облегчение. – Ты боишься, что я пущу твоих родственников по миру?
Лиза не отвечала. Что она могла сказать?
Поэтому Дубровская молчала, надеясь, что Семен Иосифович сам выберется из той ситуации, в которую попал по собственной и не совсем понятной прихоти.
– Клянусь, милая Лиза! Я не возьму ни копейки с вашей матушки, даже если она приставит к моей голове револьвер и потребует забрать с собой мешок с валютой.
Девушка помимо своей воли заулыбалась, но потом, вспомнив о чем-то, она опять насупилась:
– Тогда скажите, зачем вам это надо?
– Зачем? – продолжал веселиться Грановский. – Просто обожаю вытаскивать людей из глупого положения. Лиза Дубровская – убийца! Нет, это достойно пера Ильфа и Петрова.
– А все-таки. Скажите мне правду.
Семен Иосифович вдруг посерьезнел:
– Правду? Я просто хочу тебе помочь. Не знаю почему. Но не чувствуй себя моей должницей. Это нужно не тебе. Это нужно мне.
Елизавета кожей чувствовала, что старый адвокат не лукавит. Ему можно было верить…
– Теперь, когда между нами восстановлен мир, соблаговоли рассказать все по порядку. Но имей в виду, от того, насколько ты будешь со мной искренна, зависит успех защиты. Впрочем, зачем я тебе это объясняю? Ты же сама адвокат…
Рассказ Лизы о пережитых ею злоключениях оказался долгим. Должно быть, эмоции, на которые девушка не скупилась, искажали реальную картину происшествий. Мстительный адвокат хмурил брови, несколько раз предпринимал попытку прервать сумбурный поток жалоб, истерических восклицаний и совершенно неправдоподобных предположений. В конце концов Грановский махнул рукой, предоставляя Елизавете возможность говорить все, что ей хочется. Время от времени он делал записи в блокнот, ставил рядом какие-то загадочные значки. Он слушал внимательно, и несколько раз Дубровская поймала на себе его изучающий взгляд. Чего было в нем больше, удивления или недоверия, Лиза так и не разобрала. Грановский умел скрывать свои мысли. Когда девушка закончила повествование, он тяжело вздохнул, словно водрузил на плечи неподъемную ношу.
– У тебя есть какие-то предположения относительно виновника всех этих преступлений?
Дубровская пожала плечами:
– Ну, во-первых, им мог быть этот самый Данилкин, которого я никогда не видела.
– Постой-ка, ты ведь что-то говорила о том, что он мертв?
– Да. Об этом мне первым сообщил юрист Афонин. О том же кричала дочь Данилкина, грымза.
– У тебя есть основания им не доверять?
– Конечно! Я говорила с «мертвецом» по телефону. Он вполне внятно объяснил мне, что его смерть – есть не что иное, как инсценировка, спектакль. Его сильно беспокоили конкуренты, вот почему он пошел на такие меры. Кроме того, главной свидетельницей его «земного» существования является Павловская. Алина его хорошо знает, во всяком случае, голос, принадлежащий Данилкину, она бы не перепутала. Именно он просил Павловскую найти адвоката для защиты его интересов в арбитражном суде.
– Ты, верно, забываешь одну маленькую деталь, – напомнил девушке Грановский. – Алина мертва. Таким образом, уместнее будет говорить о ней в прошедшем времени. Кстати, в ее гибели обвиняют тебя. Ты также полагаешь, что это дело рук Данилкина?
– Не знаю, что и думать. Но вывод напрашивается сам собой. Если Павловская была единственной свидетельницей, способной разоблачить мистификацию смерти Данилкина, может, по этой причине ее и убили?
– Возможно, – пробормотал Семен Иосифович. – Но господину бизнесмену было проще не городить огород из могил, а сидеть себе тихо в теплом месте, если, конечно, он – не маньяк-убийца…
– Не думаю, – содрогнулась Дубровская. – Здесь что-то иное. Ясно лишь одно: если в наших предположениях что-то не стыкуется, значит, мы идем по ложному следу.
– Если бы убийства всегда совершались сообразно логике и здравому смыслу… Но, как я понял, у тебя есть на примете еще один подозреваемый?
– Почему вы так решили?
– Элементарно, дорогая. Рассуждая о возможных виновниках преступлений, ты «во-первых» назвала Данилкина. Теперь говори «во-вторых».
Лиза даже рассмеялась. Надо же! Она совсем не следит за своей речью, зато Грановский это делает за нее превосходно.
– Я думала, не причастен ли к злодеяниям адвокат Афонин?
Семен Иосифович даже поперхнулся от неожиданности:
– О, ради всего святого! Он-то тут при чем?
Дубровская даже обиделась. Если прохвост-юрист выглядит безгрешной овцой, то почему ее виновность не вызывает сомнений?
– Афонин знал о встрече на озере. Напомню, этой информацией обладали только четверо: я, Данилкин, Плешак и его юрист.
– А кроме вас, начальник турбазы, бухгалтер и много кто еще.
– Но Афонин появлялся на местах всех преступлений! – воскликнула Лиза.
– Позволь тебе напомнить, милая. В квартире Павловской он появился многим позже тебя и в сопровождении милиции! Еще есть аргументы?
Дубровская надулась.
– В детективах виновным всегда оказывается тот, на кого меньше всего падают подозрения! – Это был ее последний козырь.
– Если бы я писал детектив про это скользкое дельце, виновной бы оказалась ты! Ну да ладно, не хмурься, я, конечно, шучу. За что ты, кстати, хлопнула беднягу по голове?
– Я его не била! Это подлая ложь! – воскликнула возмущенная Лиза.
– Не думаю, что это удачная линия защиты, если учесть то, что в материалах дела имеются данные судебно-медицинской экспертизы. Может, его ударил фантом?
– Я уже начинаю верить в привидения.
– А что ты можешь сказать о грабеже кроссовок?
– Я взяла их поносить. Не идти же мне было босиком! Между прочим, я попросила разрешения у хозяйки!
– И она тебе его дала! – с ехидцей произнес Грановский. – Спасибо, что ты не отрицаешь очевидные факты.
– Плохи мои дела? – спросила Дубровская, и голос ее дрогнул.
Адвокат вздохнул. Встреча с Дубровской не внесла в обстоятельства дела ни малейшей ясности. Однако положительный итог все же был.
Грановский ободряюще улыбнулся Лизе на прощание.
– Не горюй. Прорвемся! – Затем он взглянул на рыжую надзирательницу. – Я требую, чтобы мою подзащитную немедленно препроводили в камеру, а не мариновали в «стакане».
«Стаканами» назывались крохотные помещения для кратковременного содержания заключенных. Правильнее было бы назвать их отделениями шкафа, где среднестатистический человек мог бы поместиться в полный рост. Сидеть там было невозможно. Свет проникал в этот стоячий гроб только через небольшие отверстия на уровне глаз. В таком положении заключенный мог находиться продолжительное время, ожидая, когда его, согласно очередности, отведут в камеру. Если с затекшими ногами еще можно было как-то справиться, то моральное унижение от этой малоприятной процедуры было колоссальным. Стоять запертым в ящике, как грязная швабра, – это испытание не столько тела, сколько духа.
– У меня выводных нет! – осерчала толстуха. – Мне что, самой ее конвоировать? Вот ребята вернутся, тогда и отведут ее, куда требуется.
– Вы не видите, в каком она состоянии? – возмутился адвокат. – Я требую особого отношения. Она еще не осуждена, стало быть, преступницей ее называть рано. Она ничуть не хуже нас с вами.
– Ой-ой! – запричитала надзирательница. – Может, мне еще ей кофе подать да модный журнал, чтобы не скучала? Это тюрьма, а не салон красоты. Впрочем, если вы такой чувствительный, можете побыть здесь с ней еще часок, пока не кончится пересменка. Ведь она ничуть не хуже вас, не так ли?
– Один – один, – пробормотал Грановский, усаживаясь на свое место. – Рыжим сегодня везет.
Ничего не попишешь, но обед с давнишним приятелем придется перенести на час позднее. Последовательность – редкая добродетель, но она требует жертв…
– Меня переводят…
Этим известием Роза огорошила подругу, которая только что вернулась со свидания с адвокатом. Женщина уже собрала свои вещи в сумку. Она указала Лизе на место рядом с собой:
– Присядь-ка. У нас не так много времени, а я хотела с тобой кое о чем поговорить.
