Канымгуль бросилась к мужу.
— Стой, Каратай! — взмолилась она, цепляясь за стремя. — Стой! Зачем ты сказал так? Почему — мой Сабырбек?..
Каратай резко отпихнул жену, стегнул лошадь и с места рванул галопом. За ним вдогонку помчался хвост пыли. А Канымгуль так и осталась стоять с беспомощно простертыми руками, как одинокая березка в холодном, осеннем поле, которую разметал набежавший вихрь.
— Каратай! Каратай…
Никто не отозвался. Никто не откликнулся. Только ветерок с гор пахнул в мокрое разгоряченное лицо женщины и принялся играть подолом ее платья.
Канымгуль шла по двору, и плечи ее зябко подергивались.
С гор наползала ночь. Где-то далеко-далеко прокричала ночная птица. Прокричала и смолкла. Звезды зажглись в небе. Землю клонило ко сну.
В этот день Каратай немного опоздал на совещание мирабов и бригадиров полеводов. Просторный кабинет председателя райисполкома не мог вместить всех участников. Люди примостились на подоконниках, сидели на корточках, прислонившись к стене, толпились в коридоре, заглядывая в дверь кабинета. Каратай тоже пристроился у дверей.
Все собравшиеся говорили, что в районе с поливами дела обстоят плохо, что посевы во многих колхозах горят. Главный агроном МТС больше всего ругал колхоз «Беш-Таш», там как раз мирабом Каратай. В передовых колхозах уже по второму разу убирают люцерну, ставят новые скирды, а в колхозе «Беш-Таш» после первого укоса люцерна осталась неполитой. Вот корни и отмерли, не дали молодых побегов. Значит, бешташевцы останутся без второго покоса, и опять нечем будет кормить скотину, и опять они будут клянчить у соседей сено в долг. А с кукурузой у них и того хуже. Посеяли ее много, лето в разгаре, а поливали всего один раз, да кое-где и вовсе не поливали. По совести говоря, с поливами других культур тоже не лучше.
Каратай слушал выступление агронома с невозмутимым видом. У него на этот счет были свои соображения. И не сейчас, и не сегодня сложились у него эти самые соображения, а уже давно. И никто его ни в чем не разубедит.
Во-первых, он, как мираб, исполняет свои обязанности добросовестно. А обязанности его ясны, и мудрить тут нечего. Он должен своевременно получить положенное количество воды и, соблюдая очередность, распределить ее по арыкам на поля. На этом кончаются его обязанности. А что будет потом — это не его забота. Пусть ломают головы председатель колхоза и бригадиры, на то они и существуют. Это — во-первых.
А во-вторых, с поливами в колхозе действительно дела плохи, и никто этого не отрицает. Но разве он, Каратай, в этом виноват? Что он может сделать, если воды не хватает, не может же он сам превратиться в воду? На нет и суда нет. Да мало ли чего не хватает у них в колхозе! А сводят ведь как-то концы с концами. Конечно, бывает, что и воды достаточно, порой дают ее сверх нормы, но тут кинешься — людей нет, некому поливать… Кто в этом виноват? Правление! И в первую голову председатель. Мираб тут ни при чем. И то сказать, в колхозе кругом люди нужны, и это важно, и то не бросишь. Везде не поспеешь. А то, о чем говорит сейчас агроном, так это не ново, разве только в одном колхозе таковы дела? Найдутся и другие колхозы не лучше «Беш-Таша». Эти болячки из года в год за колхозами тащатся… Говорят-то о них много, да толку чуть… Пусть себе говорят. Не привыкать слушать. И оправдываться не стоит, самое лучшее смолчать. Вот если бы он добился, чтобы воды прибавили… Тогда бы дело другое. А от болтовни воды не прибавится…
Возможно, и на этот раз все обошлось бы, как обычно, и Каратай, оставшись при своих убеждениях, с легкой душой вернулся бы к себе в аил. Но тут произошел непредвиденный случаи. Совещание уже подходило к концу, когда кто-то подал голос, что необходимо увеличить норму воды, что тогда, мол, и с колхозов спрос будет другой, а иначе — нечего и гадать — все останется по-прежнему… Каратай встрепенулся, это ему пришлось по душе. Ведь он сам постоянно твердит, что надо прибавить воды на тридцать, а то и на пятьдесят процентов каждому колхозу… Многие мирабы одобрительно зашумели: «Верно! Правильное предложение!..»
Когда шум утих, слово взял Сабырбек, мираб соседнего колхоза имени Жданова. Большеголовый, крепкого сложения человек, он шел к столу легкими шагами, по-солдатски одергивая чистую парусиновую гимнастерку. Сразу бросились в глаза его длинные сильные руки. Такие руки бывают у людей, когда они с малых лет занимаются таким серьезным делом, как орошение земли. На вид ему можно было дать лет тридцать — тридцать пять. Его широкое, с мягкими чертами, безбородое лицо и в особенности доверчивый прищур глаз выдавали в Сабырбеке человека смирного, незлобивого. В районе все хорошо знали, что Сабырбек и в самом деле добряк, но в работе решителен и настойчив. Знал об этом и Каратай, может быть лучше других…
Зачастую даже у близких люден складываются очень сложные отношения. Сейчас, например. Каратай старался уверить себя, что его совершенно не интересует, о чем будет говорить Сабырбек. Они друг о друге никогда ничего не говорят — ни дурного, ни хорошего. Они словно бы заключили друг с другом молчаливый договор о взаимной неприкосновенности — мол, ты меня не трогай, а я тебя не буду, ты в мои дела не вмешивайся, а я в твои не буду. Так случается иногда с близкими друзьями, когда дороги их расходятся, когда их разделяет межа разлада. Как глухая тропа, зарастает их дружба, и они уходят, удаляются друг от друга, все дальше и дальше, оба затаив обиду, может быть, даже на всю жизнь. Они еще не враждуют, но только до тех пор, пока один из них не поднимет руку на другого, а если это случится — трогается лед молчания и бывшие друзья становятся открытыми врагами…
Так вот, Каратай с намеренным равнодушием приготовился слушать Сабырбека.
— Тут предполагают пересмотреть расчеты орошения, — спокойно начал Сабырбек. — Конечно, — вреда не будет, всё надо проверять, и гидротехники, наверно, займутся этим. А нам, мирабам, надо бы подумать о другом. А то мы только и знаем одно: не хватает воды, давай больше, прибавят, — давай еще. Понятно, в наших краях без воды — значит без хлеба. Чем больше ее, тем лучше. Да и то, как сказать, иному мирабу поверни на поля весь Чуй, а он все равно будет плакаться, ему и тогда не хватит! Тут, товарищи, не до смеха, тут впору заплакать. Для кого вода просто вода, а для нас она — золото. Скажем, едешь весной, и глаз не нарадуется, у всех всходы на диво, а осенью, глянешь, — урожаи никудышные. Вот и сейчас хлеба сохнут, не дозрев. А почему? От безводья страдаем, не можем досыта напоить посевы? Так, что ли? Нет, мне думается, не в том суть. Воды в колхозах достаточно. Так в чем же дело? Вот об этом и давайте говорить!
Сабырбек нашел глазами Каратая, глянул ему в лицо и задумался, потирая ладонью бритую голову, словно не зная, с чего начать.
— Аилы у нас с Каратаем по соседству, — наконец выговорил Сабырбек. И голос его прозвучал твердо и уверенно. — Берем мы воду из одного распределителя. Дурное говорить о Каратае мне не хочется, но и молчать не могу. Давно я собирался высказать ему правду, да все как-то откладывал… Так вот, Каратай, ты мираб и я мираб… Враг и польстить может, а друг правду скажет, хотя бы и горькую.
Но горькое горькому — рознь. Каратай слушал и ушам своим не верил. Все, что говорил Сабырбек, было правдой, но Каратай воспринимал его слова по-своему. Нет, так просто Каратая не проведешь. Он знает, почему Сабырбек взял к примеру его работу, а не других мирабов. Сабырбек решил ему мстить. Он хочет унизить, опозорить Каратая на весь район.
— Да, — говорил Сабырбек, — у тебя вечно одно оправдание: воды не хватает. Брось ты эту привычку, Каратай. Тебе дают триста литров воды, по старому счету — шесть крестьянских мер… И это немало. Я тоже получаю триста литров, а у нас земли не меньше, чем у вас. Если эту воду по-хозяйски, с толком использовать, поверьте мне, вот как ее хватит, даже с лихвой. — И Сабырбек провел пальцем под горлом. — Но всю ли воду, которую дает государство твоему колхозу, ты используешь, Каратай? Вот в этом соль! Я тебе скажу сейчас точные цифры. — Сабырбек достал из кармана тетрадь. — Если подсчитать площадь политых у тебя земель за это время, то на деле получится, что ты использовал только сто семьдесят литров воды. Куда же девались остальные сто тридцать? Ты, Каратай, выпустил вожжи, а вода, она как необъезженный конь, ее надо держать в руках… Забыл ты заповедь мираба: коль по земле струится ручеек, пусть он питает корни. А у вас вода идет мимо полей. За водой у вас никто не следит, — целыми
