отдельном конверте.
По крайней мере часть из того, что я говорила, было правдой.
Сверкнул ряд фонарей, освещавших въезд на дорожку, ведущую к дому. Дурацкие высокие фонари. Папашка выключил двигатель и повернулся ко мне. Пора хорошенько проверить на прочность мою способность заливать.
— Я так испугалась, папа! Мне показалось, он хочет меня убить.
Никогда я не была плаксой. Даже ребенком. Ничто — ни содранные коленки, ни громкие звуки, ни темная комната, — не способно было меня испугать. Поэтому, решив на полную мощность включить водопровод, я совсем не была уверена, что краник откроется.
Что попробовать? Вспомнить холодное, мертвое выражение на лице Моны? Или подумать о Дэксе — когда он слушал рассказ Кейла о Монике? Не пойдет! А может, подумать о том, как мы с Алексом были в одной комнате после стольких месяцев, вспомнить его голос, а потом ту девицу из колледжа? Нет, не пойдет.
Вот! Нашла! Кейл! Этот его слегка испуганный взгляд, эти волосы, ниспадающие на лоб. То, как он защищал меня от Алекса и Дэкса. Странный, чем-то травмированный, может, даже без надежды на полное выздоровление — было в нем что-то, что наполняло меня ощущением полноты бытия. Гораздо больше, чем все мои тусовки и дешевые развлечения, за которыми я гонялась. Мне было больно оттого, что папашка сделал с ним. И я скучала по нему.
Слезы с легкостью навернулись на глаза.
12
Я вся в маму. Это папашка может проспать весь концерт «Пауэрмэн 5000». Прямо на сцене. Под башмаком Первого Паука. Бессчетное число раз я использовала эту его особенность, когда мне нужно было среди ночи либо выбраться из дома, либо забраться домой. Я совсем не такая. Урони булавку посреди мостовой напротив дома, и я уже на ногах.
Не открывая глаз, я потянулась под покрывалом. В открытое окно задувал легкий ветерок, но не звук ветра привлек мое внимание. В комнате кто-то был. Первой мыслью было — папашка, но эту мысль я отогнала. Я заперла комнату изнутри, а потому из коридора он войти не мог.
Кто-то тихо дышал в углу. Похоже, как раз у окна, через которое он пробрался в комнату. Сколько раз в это окно влезал Алекс, когда мы были вместе! Но это был не Алекс. Я это чувствовала.
И вдруг я поняла. И у меня не было теперь никаких сомнений. Это Кейл!
Меня всю затрясло. Алекс как-то говорил, что любил пробираться в мою комнату и наблюдать, как я сплю. Я всегда знала, что он здесь, но притворялась спящей — мне нравилось, что он глазеет на меня. Был в этом какой-то особый кайф. Время от времени я вытягивала голую ногу из-под одеяла — до той тонкой линии, за которой начиналась моя опасная зона.
Теперь все было по-другому. Я чувствовала взгляд Кейла, слышала его дыхание — учащенное, не такое, как обычно. Я представила, как он гладит мою ногу от колена к бедру, вспомнила вкус его поцелуя — там, в отеле. Встающие в моем сознании образы заставили и мое дыхание участиться; в висках бешено стучало.
Все еще с закрытыми глазами, я перевернулась на спину, стянув одеяло вниз, к самым ногам. Кейл тоже изменил положение, придвинувшись ближе. Он двигался совершенно бесшумно, хотя я знала — он здесь.
Изогнувшись, я повернулась на бок, лицом к окну. Как бы невзначай зацепила пальцем нижнюю кромку ночного топа и потянула вверх. Я знала, что Кейл смотрит на меня, что он медленно приближается, и это придавало мне смелости. Я забросила правую руку за голову, на подушку, а левой откинула прядь волос, закрывавшую мне лицо. Кейл сделал еще один шаг. Теперь он стоял прямо надо мной.
Сколько нужно было силы воли, чтобы не произнести ни звука и не открыть глаз! Я не знала, что он сделал бы, если бы понял, что я не сплю. Я не хотела, чтобы он убежал. Не хотела, чтобы он отвел взгляд.
Холод ночи ледяным дыханием коснулся моей обнаженной кожи. К моему удивлению и безграничному счастью, Кейл присел на кончик кровати. Мгновение спустя прикосновением, легким как пух, он проложил дорожку от моей ступни вверх по голени до самых шортов.
Я не выдержала. Глубоко вздохнув, повернулась на спину, все еще не открывая глаз. Пальцы Кейла по-прежнему меня касались; замерев на мгновение, они снова двинулись вверх, по ткани. Рука Кейла скользнула по моему животу и остановилась у самой кромки моего топа, как раз над сердцем. В какое-то безумное мгновение я подумала, что его пальцы скользнут под ткань, и меня бросило в жар. Тогда я бы наверняка открыла глаза и проверила, на что способна.
Но он этого не сделал.
Мгновение помедлив, он отвел руку.
— Дез! — услышала я его голос.
Слегка разочарованная, я подняла руки к лицу и стала тереть глаза:
— Кто это?
Кейл стоял в нескольких дюймах от кровати.
— Кейл? — спросила я, садясь и поправляя топ. — У тебя все хорошо?
Он отодвинулся немного назад и покачал головой:
— Я все думал о том, что ты говорила про плохих людей, про то, что их запирают.
— Ну?
Он выглядел страшно усталым, он еле стоял на ногах.
— Они что, знали, что я буду делать плохие вещи? И поэтому держали меня взаперти?
Что?
Я не сразу поняла, что он имел в виду. Когда же до меня дошло, меня словно кирпичом по голове ударило.
— Да что ты, Кейл! Конечно нет!
Я подалась назад, упершись спиной в спинку кровати и позвала его сесть рядом. Мгновение поколебавшись, Кейл забрался ко мне на кровать.
— После того как ты ушла, я говорил с разными людьми, даже читал газету. Оказывается, я страшный человек. Я заслуживаю наказания. Так же, как те люди, которых я наказывал. Я ведь убивал. Убивал, понимаешь! Именно поэтому меня держали запертым в «Деназене» — я это заслужил.
Он отвернулся к окну.
— Все это не так! — сказала я.
— Вначале, — продолжал он, — когда они только начали меня готовить, они по нескольку дней не давали мне есть, если я не делал того, что им было нужно. Давали только стакан воды. Выливали воду на пол и говорили, что плохие дети должны слизывать ее. Когда мне наконец приносили поесть, я уже едва мог стоять.
Он покачал головой, его губы зло искривились.
— Племянница Дэкса никогда не будет нормальной. И я никогда не буду нормальным. Они изолировали нас, они нас ломали. Они рылись в наших головах, пока не находили то, что помогало нам жить и бороться, и потом вырывали это с мясом. Большинство ломались. Просто переставали существовать. Становились орудиями «Деназена». Других, слабых, «Деназен» делал тем, что ему было нужно. В обмен на человеческий облик им давали некое подобие свободы.
Он сделал глубокий вдох. С минуту мне казалось, он больше ничего не скажет.
— Я думал, я совсем другой. У меня была Сью. Она говорила, что я справлюсь, если буду держаться за то человеческое, что во мне есть. Они не смогут разрушить меня, пока я буду помнить, что она меня любит. Но Сью ошибалась.
Он посмотрел на меня заблестевшими глазами и покачал головой:
— Когда мне исполнилось десять, они заставили меня совершить первое убийство. Они умеют
