– Роман Евгеньевич? – осведомляется в трубке незнакомый глухой голос. Получив утвердительный ответ, собеседник переходит на шепот: – Друзья просили вам передать пожелания скорейшего выздоровления. И если вы желаете, чтобы оно все-таки наступило, забудьте все недавние печальные события и подумайте о семье. – Свистящий шепот резко меняет интонацию. – А теперь от меня лично, Рома… Если вдруг вспомнишь кого, запомни мое слово: долго не протянешь… И напоследок совет – поставь замки в палате, не ровен час, забудешь проснуться.
Раздался глухой смех как из преисподней. Трубку повесили.
На следующий день вопреки бурным протестам врачей Плешков выписался из клиники домой…
Вернувшись в реальность, Роман с удивлением осознал, что посетителей в тренажерном зале уже не осталось. Он сошел с беговой дорожки. Пот катил с него градом, а сердце бухало, казалось, где-то в горле.
«Надо бы расслабиться. Нервы ни к черту», – подумал он. В самом деле, не накинутся же они на него в зале судебных заседаний. Там будут присутствовать судья, прокурор, адвокаты. В конце концов в тюрьме надежные засовы и высокие стены, а конвой не дремлет…
Роман зашел в турецкую парную. Уютно устроившись на мраморной полке, он почти вернул себе душевное равновесие. Влажный пар приятно обволакивал тело. В приятной истоме он смежил глаза.
– Эй, приятель, подвинься, – услышал он вдруг.
Какой-то тип с волосатой грудью и рябым лицом бесцеремонно толкнул его, присаживаясь рядом. Нелепость ситуации состояла в том, что, кроме Романа и нахального незнакомца, в тот поздний час в парной никого не было. Здесь без труда могли бы поместиться еще десять человек, но рябому глянулось почему-то место рядом с Плешковым.
– Это чтобы тебя лучше видеть, детка.
Наглец, видать, обожал сказку про Красную Шапочку.
Роман пожал плечами и попытался встать. Он достаточно отдохнул. Можно было и уходить, тем более что его сосед с лицом, меченным оспой, как-то уж больно пристально разглядывал его неприятными водянистыми глазами.
– Сидеть! – рявкнул незнакомец, будто бы обращаясь к сторожевой псине.
Роман машинально выполнил команду. Рябой успокоился.
– Не дергайся! Разговор у меня к тебе будет недолгий. Александра Петровича помнишь?
Роман непонимающе уставился на рябого, потом нерешительно замотал головой.
– Суворова! – пояснил странный собеседник.
Несмотря на одуряющую жару, от ног к сердцу пошел пронзительный холод. Роман во все глаза смотрел на незнакомца не в силах ничего вымолвить.
– Ты что, немой? – удивился тот. – Ну ладно, слушай. Короче, если что в суде скажешь не того или кого узнаешь, найдем и убьем. Понятно?
– Д-да, – просипел Роман.
– Ну и молоток! – обрадовался мужчина и, хлопнув обалдевшего Плешкова по плечу, вышел из парной.
Раздался негромкий щелчок, и вокруг Романа разлилась прежняя блаженная тишина. Он поднялся на ватных ногах, подошел к двери, толкнул ее, но она почему-то не поддавалась. Он попробовал еще. Безрезультатно!
«Он запер меня!» – решил Плешков. В панике он окинул взглядом парную. Мраморные полки, такие же стены. Разумеется, нет окон, да и дверь всего одна. Кричи не кричи – никто не услышит. А нестерпимый жар уже дурманил голову. Сердце зашлось в бешеном галопе. Скоро он потеряет сознание. Тепловой удар, а потом – смерть… Роман подскочил к двери. Он барабанил в нее что есть мочи.
– На помощь! Помогите! – орал он дурным голосом. От крика стало еще хуже. Сбилось дыхание. Закружилась голова. Он плюхнулся на полку, и горючие слезы полились у него из глаз. Он представил, как спустя некоторое время здесь, на мраморном полу, обнаружат его бездыханное тело. Как будет убиваться жена. А дочка останется круглой сиротой…
– Эй, соколик! Давай выметайся потихоньку. Мне убирать нужно, – раздался женский голос.
– Подите прочь!
У Романа еще хватило сил отмахнуться. Но гаснущее сознание все же зацепилось за какое-то несоответствие. Голос! Вот оно! Значит, он свободен. Плешков выскочил из парной. Зацепив ногой ведро, он плюхнулся в объятия рослой бабенки со шваброй в руках.
– Вы спасли меня!
Баба, видимо, не была настроена на патетический тон. Она как следует тряхнула Романа за плечи. Обессиленный не то от жары, не то от пережитого ужаса, он соображал не больше тряпичной куклы.
– Меня хотели убить… убить, – лепетал он.
– Эй, да что с тобой? Может, позвать врача? – Уборщица проявила наконец некоторое участие.
– Они убьют меня…
– Да что стряслось-то?
– Меня закрыли там… Они хотели, чтобы я умер.
Баба, отставив в сторону швабру, подошла поближе к Плешкову, заглянула в глаза, потянула носом воздух:
– Слышь-ка, соколик, а ты, часом, не пьян? Кому нужно тебя убивать? Дверь не была заперта…
– Клиент готов. Все в ажуре! – доложил Рябой, усаживаясь на заднее сиденье «Мерседеса».
– Что-то уж больно быстро, – подозрительно проговорила Ольга.
– Главное – доходчиво объяснить.
– Надеюсь, ты подробно изложил ему все, что мы от него ждем в суде?
– А как же… Вот ваша инструкция. – Рябой вытащил из кармана листок бумаги и помахал им в воздухе. – Я все разложил по полочкам. Как и на какой вопрос будет отвечать. Он парень понятливый. Усек все с полуслова.
– Хорошо. Поглядим.
– Ольга Ивановна, – обратился к Голицыной шофер. – Едем по адресу Громова?
– Навестить вдову, – хохотнул Рябой. – Жаль, старовата, а то бы я с ней пообщался.
– К Громовой не поедем, – пояснила Ольга. – Ее уже посетили наши люди. Дополнительного вмешательства не потребуется. Она все равно ничего не скажет. А вам неплохо уяснить следующее: не всегда нужно действовать силой, хитрость и смекалка иногда понадежней будут.
Рябой пожал плечами. Что до него, то он верил твердо: лучше пистолета может быть только автомат. Если, конечно, говорить об аргументах…
В судебное заседание явилась Клавдия Степановна Громова. Осунувшаяся, постаревшая после смерти супруга, она была безучастна ко всему происходящему. Воспоминания причиняли ей боль, и она хотела побыстрее, выполнив свой долг, уйти. Женщина скупо дала показания, никого не обвиняя и не оправдывая. Подобное мало устраивало государственного обвинителя.
– Клавдия Степановна, – начал Спиридонов. – Вот вы так все связно рассказываете, но, между прочим, ваш супруг погиб насильственной смертью.
– Спасибо, что напомнили. – Женщина горько усмехнулась.
– Значит, у него были неприязненные отношения с кем-нибудь. Ведь так?
– Георгий был очень принципиальным человеком, твердым и несгибаемым. Конечно, у него были недоброжелатели. Он последовательно выступал против приватизации «Сокола».
– Ага! – встрепенулся прокурор. – А Суворов выступал за то, чтобы прибрать предприятие к рукам. Значит, у них могли быть неприязненные отношения?
Председательствующий поднял брови «домиком» и постучал по столу карандашом.
– Прошу прокурора воздержаться от наводящих вопросов! – предупредил он.
– Хорошо, ваша честь! Я задам вопрос по-другому. Возникали ли у вашего супруга конфликты с Суворовым по поводу приватизации комбината?
– Возникали…
Прокурор удовлетворенно кивнул головой.
– Но с моим мужем работал не только Суворов, но и другие лица. Смею заверить, что с каждым из них были подобные неприятные разговоры.
– Ну а как же Суворов? Он давил на вашего супруга?
– Не больше других… А вообще надо отдать ему должное, когда все это произошло, он первый навестил Георгия в больнице. Волновался, советовал подстегнуть следствие. Он хотел, чтобы виновных нашли.
– Вот их и нашли, – угрюмо прогудел прокурор.
Судья вопросительно уставился на обвинителя и уже поднял вверх карандаш.
– Извините, ваша честь. Больше вопросов не имею.
– Защитник! Ваши вопросы?
– Всего только один. Клавдия Степановна, – вкрадчиво обратился к Громовой Грановский. – Я понимаю, каким испытанием для вас является этот процесс, но все же ответьте: вы связываете гибель вашего мужа с виновностью Суворова?
– Нет, – прозвучал твердый ответ.
– Что-то на следствии вы были менее категоричны, – вмешался прокурор.
– Следователь хотел слышать то, что хотел. А я, размышляя уже не один год, пришла к единственному выводу. Я не могу взять грех на душу и обвинить Суворова в том, что произошло.
Уходя со свидетельского места, Клавдия Степановна встретилась взглядом с Суворовым. Красивое живое лицо героя грандиозного судебного процесса не выражало сострадания. Помнится, она всегда говорила Георгию, что этот молодой человек плохо кончит. Жаль, конечно, что она не сможет убедить его в справедливости своих слов. Вот уже несколько лет как он лежит в сырой земле крупного городского кладбища.
Вдова в мельчайших подробностях помнила тот злосчастный поздний вечер февраля.
