непривлекательную изнанку.
Спиридонову не хотелось делиться даже лучиком славы.
– Вы говорите о Грановском? – хмыкнул он. – А где же он теперь? Что-то я не заметил у него желания давать интервью. Что касается молодой женщины- адвоката… Ну подумайте сами, как может защитник помочь обвинению? Это же абсурд! Уверяю вас, это досужие вымыслы.
– Но говорят, что она предоставила суду какие-то доказательства…
– Это вздор! – наконец не выдержал Спиридонов. – Победа обвинения была предопределена всем ходом процесса. Представленные нами доказательства красноречиво свидетельствовали о вине преступной шайки Суворова, а все доводы адвокатов были развеяны в прах! Защита была деморализована. Выступив в прениях с обвинительной речью, мне удалось подобрать такие аргументы, которые не оставляли иной возможности для суда, чем признать подсудимых виновными. Речи защитников на этом фоне звучали неубедительно. Даже известный в нашем городе адвокат Семен Иосифович Грановский сдался под тяжестью доводов обвинения. Я уже не говорю про других неопытных, а некоторых совсем еще «зеленых» его коллегах.
– Мы уверены, что так оно и было… Разрешите, Андрей Васильевич, поздравить вас еще раз с заслуженной победой и пожелать вам…
«Вот так-то лучше!» – расслабился в приятном удовлетворении Спиридонов. Грудь его уверенно выгнулась колесом, а нижняя губа блаженно оттопырилась.
Елизавета щелкнула пультом, и телевизионное изображение исчезло.
Итак, все закончилось… Можно считать, что она победила своих недругов. Отец отомщен. Только счастлива ли она? Лиза чувствовала какую-то опустошенность и, пожалуй, страшную усталость. Многомесячное напряжение оставило ее, как будто кто-то взял и выключил электрический ток у нее внутри. Она закрыла глаза. Прошлое осталось позади, уже навсегда и по-настоящему. А в настоящем у нее есть только одно дело. Завтра она пойдет навестить Зверева и передаст ему любимые шоколадные конфеты.
Грановский старался не включать телевизора. Его поражение было столь очевидным, что он избегал даже косвенного упоминания о закончившемся для него бесславно процессе. Но его конкуренты тотчас же приподняли головы. На него обрушился шквал телефонных звонков с выражением притворных соболезнований. Кто-то сетовал на необъективность суда, кто-то – на досадное стечение самых подлых обстоятельств, но Семен Иосифович воздерживался от комментариев. Он и сам не мог понять, каким образом уже пойманная за хвост удача ловко вывернулась, оставив его ни с чем.
Защита так и не смогла оправиться после нанесенного ей удара. Грановский ломал голову, но никак не мог понять, с чего вдруг Ольга решилась перед судом открыть правду. Положим, что на следствии она действительно наболтала лишнего. Разумеется, не по своей воле. Это можно было понять. В конце концов с кем не бывает? Но было совершенно очевидно, что ее и не собирались раскрывать. Несмотря на ценность данных Голицыной показаний, ее по какой-то причине оставили в покое. И если бы она ни с того ни с сего не подтвердила в суде факта своего допроса под фамилией Ивановского, защита бы праздновала победу.
Он пытался было обратиться к Ольге за объяснениями, но она уклонилась от разговора. Грановский уже сомневался, не тронулась ли его клиентка умом. Она невпопад отвечала на вопросы, а затем и вовсе попросила оставить ее в покое. Больше она не давала о себе знать, и Грановский чувствовал себя смертельно обиженным. С Суворовым контакт и вовсе был потерян. Тот не проявлял ни малейшего интереса к жизни и своей собственной участи, а когда суд огласил приговор, он даже не попросил адвоката об обжаловании.
Грановский не привык проигрывать. На фоне его прежних заслуг финал этого громкого дела казался ему катастрофой. Он потерял несколько важных клиентов, да и имидж его любимого детища – «Законности» заметно поблек. Партнеры косо поглядывали в его сторону и шушукались за его спиной. «Стареет Грановский. Хватка уже не та» – эту реплику ему пришлось услышать невзначай. Завистники! Подлые трусливые шакалы! Они только и дожидались его падения, чтобы всей стаей накинуться и растерзать того, кто еще недавно был для них идолом.
В холл «Софителя» вошла стройная молодая дама в темных очках. Легкой походкой манекенщицы она подошла к портье. Тот услужливо, подобно вопросительному знаку, выгнулся и изобразил крайнюю степень любезности. Через несколько минут дама получила ключи от заказанного ранее люкса и довольно резко пресекла попытки служащего помочь ей с багажом. В ее руках были небольшой дорожный кейс и маленькая женская сумочка, которые она предпочла нести сама.
Обиженный портье уставился вслед таинственной незнакомке. Смотреть, впрочем, было на что. При каждом ее шаге черный струящийся плащ открывал безупречной красоты ноги, которые, не ощущая неудобства высоких тоненьких каблуков, словно летели над землей. Женщина стремительно миновала холл, оставив в воздухе легкий аромат свежести. Несколько мужчин, потеряв очаровательный объект наблюдения из виду, не без сожаления вернулись к своим делам.
Ольга поднялась в номер. Убедившись, что потраченные деньги соответствуют уровню комфорта, она скинула плащ и обессиленно опустилась в кресло. Горько подумать, но она в Москве только нежданная гостья. Некогда любимый ею город казался чужим и враждебным. Ей даже позвонить некому. Родители, брат с сестрой, бывшие подруги по агентству, Голицын – все осталось в прошлом. Маленькая квартирка на «Речном вокзале» все так же пустовала, но вернуться туда было выше ее сил. Ольга не знала, зачем она здесь и что ей делать потом. Затянувшись сигаретой, она наблюдала, как за окном мерк день, пропуская в комнату сумерки.
Да, Голицына могла считать себя состоятельной женщиной. Кое-что из недвижимости в Испании было оформлено на ее имя, и, продав только часть своей доли, она могла обеспечить себе безбедное существование. Для души можно было найти работу. Например, устроиться в модельное агентство. С ее опытом и внешностью вряд ли это стало бы для нее проблемой. Возраст, возможно, не юный, но и зрелым его тоже не назовешь. Самый расцвет женской чувственности, которого у молоденьких моделей нет и в помине. Но, пожалуй, это не для нее. Единственный человек, которому она хотела подарить свою красоту, теперь ей не принадлежит. Он проклял ее имя и тот далекий день, когда произошла их нечаянная встреча.
Ольга не общалась с Суворовым после того рокового дня, но не сомневалась, что все именно так. Просто не могло быть по-другому. Он потерял свободу, власть, деньги и любовь. Она же потеряла больше – смысл жизни. Ольга размышляла, но не находила ответа на вопрос, зачем ей дальше жить. Как заполнить пустоту в сердце после потери любимого человека? Поймет ли он ее когда-нибудь? Но она слишком хорошо знала его, самолюбивого и властного, не прощающего обид и предательства. Надеяться на прощение было глупо.
Ей вдруг некстати вспомнился бывший муж: «Эх ты, Заплатка! Что ты натворила…» Да, она так и осталась Заплаткой, молодой женщиной с заштопанной душой. Всю жизнь она пыталась выскочить за рамки круга, предопределенного ей по рождению. Но она так и осталась дочерью пьющего работяги и московской уборщицы.
На следующий день горничная, убирая номера, наткнулась на бездыханное тело молодой женщины. Ольга лежала на кровати и будто бы спала. Но мраморная бледность уже коснулась ее лица, навеки закрылись восхитительного цвета ореховые глаза.
На туалетном столике сиротливо стоял флакон с таблетками. Предсмертной записки обнаружено не было.
Суворову снился странный сон. Обрывки неясных видений уносили его то в край голубых сосен, то на побережье Испании. Хоровод чьих-то лиц, кружась в бешеном темпе, просто сводил с ума. «Стойте!» – кричал он, но никто его не слушал. Вдруг он увидел мать. Она стояла босиком на изумрудного цвета траве и улыбалась ему. Александр устремился к ней, но тщетно! Он бежал, задыхаясь, теряя последние силы, но добраться до нее так и не мог. К матери подошла какая-то девушка. Суворов видел ее со спины, но силуэт показался ему странно знакомым. Женщины, взявшись за руки, ушли, а Александр так и остался стоять с протянутой к ним рукой, будто умоляя их вернуться.
«Ольга!» – сверлящая мысль пронзила его. Он проснулся. Сердце отбивало какой-то сумасшедший ритм. Безумными глазами он обвел камеру. Был поздний час, и все спали. Он сел на нарах и обхватил руками голову.
Ольга… Ну конечно! Он должен ее увидеть. Он обязательно должен выслушать ее. Бедняжка! Что ей, вероятно, пришлось пережить! Но он постарается ее понять, и тогда все опять будет как прежде…
Александр лег и закрыл глаза. Его больше не пугала череда однообразных лет, которые он должен будет провести в заключении. Он потерял все, но вновь нашел ее. И если
Засыпал он с улыбкой на губах.
Пожалуй, в первый раз в своей жизни Александр понял, что он
Татьяна Лесина сняла трубку:
– Алло! Я вас слушаю… Говорите же наконец!
Короткое молчание, затем гудки отбоя.
– Это невыносимо! Уже третий раз за сегодняшний день.
– Да, и вчера было то же самое, – подтвердила свекровь. – Ох, не нравится мне все это…
– Вы собирались идти гулять, так идите. Если еще раз позвонят, я найду, что ответить этому шутнику, – пообещал Лесин-старший.
Он выпроводил домашних и закрыл дверь. Подойдя к окну, он наблюдал, как во двор стремительно вылетел маленький Игорь. Удивительно похожий на отца, такой же подвижный и улыбчивый, он быстро нашел контакт с дворовыми ребятишками. Мать и бабушка безуспешно пытались угомонить его, но маленький упрямец уже не нуждался в женской опеке. Нахмурив белесые брови, он нехотя выслушивал наставления, но уже через несколько минут забывал про все на свете.
Раздался звонок. Лесин вздрогнул. Холодные мурашки пробежали у него по спине, и он удивился своей нервозности.
– Слушаю! Говорите…
Опять молчание.
– Говорите же, черт вас возьми!
Наконец – голос… Тихий, далекий, как из преисподней… Но страшно знакомый.
– Отец…
– ?!
Лесин-старший похолодел.
– Отец! Это я… Ты меня слышишь?
– Господи! Это не шутка? – неуверенно произнес он.
– Это я, папа. Я жив!
– Игорь! Да что же это?.. Где ты? У тебя все нормально?
