обществе к ним относились не без иронии, — чего стоили хотя бы их греческо-троянские имена: одного брата звали Аристид, другого Гектор; не хватало только Агамемнона. Но знали их все; семья Бальтацци- Вечера была известна даже императору и императрице, хоть в Бурге они приняты не были. По-видимому, состояния, оставленного смирнским банкиром, могло хватить еще на год или на два: «Возьмите, вот вам... Серебра нет... Все равно, вот вам золотой...» Разумеется, при этих Раневских и Гаевых международной Вены состояли всевозможные Вари, Яши, Фирсы, Епиходовы, Шарлотты Ивановны и Симеоновы-Пищики всех национальностей, даже австрийской. Так, была у них «старая преданная служанка» Агнесса — лучше всякого Фирса.
Две дочери баронессы были очень милые барышни, тоже вполне из русской литературы. Мария Вечера была немного Наташа Ростова, немного тургеневская Елена и даже немного «мы увидим все небо в алмазах...» Она отличалась необыкновенной красотой. Где-то на курорте ее заметил сам принц Уэльский, будущий король Эдуард VII, ценитель, как известно, компетентный, и спросил, кто такая эта красавица. Люди, ее знавшие, говорили, что она то бывала без причины и без меры весела, «bis zur Frivolitat», то плакала целыми днями, жалуясь, что жизнь уходит, что она старится и нет никого! Ей было семнадцать лет.
VIII
Военная карьера кронпринца Рудольфа подвигалась с достаточной быстротой. В 1882 году, 24 лет от роду, он получил чины фельдмаршала и вице-адмирала, был назначен командующим 25-й дивизией, стоявшей в Вене. По-видимому, «народнические» настроения у него несколько ослабели, а настроения эпикурейские снова усилились. Если верна хоть половина слухов, ходивших о кутежах и увлечениях кронпринца, то и тогда нужно было бы признать, что вел он в спои последние годы жизнь весьма бурную. Назывались два серьезных его романа, один со знатной русской дамой, другой с венской манекенщицей, «элегантной пробирмамзелью», которой он будто бы в минуту подавленного настроения предложил совместное самоубийство! Эгон фон Веллерсгаузен, по-видимому хорошо осведомленный в этих делах Рудольфа, упоминает еще о каких-то двух австрийских княгинях. К службе эрцгерцог охладел, зато охоте уделял очень много времени
Обычными его товарищами по развлечениям состояли принц Кобургский и граф Гойос, насколько могу судить, люди типа толстовского Анатоля Курагина. В довершение сходства был у них ямщик Братфиш, весьма напоминавший, по описаниям, Балагу «Войны и мира»: «Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля и служивший им своими тройками... Не раз он по городу катал их с цыганами и «дамочками», как называл Балага. Не одну лошадь он загнал под ними, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно заслужила бы Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью, и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду... «Настоящие господа!» — думал он. Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они». С очень небольшой поправкой на эпоху и нравы это, по-видимому, вполне может быть отнесено к обществу Рудольфа и к Братфишу, — только он у цыган не плясал, а свистел: славился на всю Вену этим своим искусством.
Вблизи столицы, в мрачно-величественной части так называемого Венского леса, продавался тогда охотничий замок Мейерлинг, принадлежавший графам Лейнинген-Вестербург. Это небольшое здание с башней, тоже довольно зловещего вида. Кронпринц Рудольф приобрел Мейерлинг в 1886 году, и служил ему замок не только для охоты. Там постоянно бывало очень веселое общество, и «шампанское лилось рекой». В замке было шесть человек прислуги: камердинер кронпринца Лошек, егерь Водица, ламповщик, уборщик, кухарка и ее помощница. Не знаю, что теперь в Мейерлинге. В последние годы перед войной там был кармелитский монастырь. Если не ошибаюсь, Франц Иосиф после разыгравшейся в замке трагедии подарил его ордену обсервантов, то есть босоногих кармелитов, живущих по несмягченному уставу Гонория III и проводящих большую часть дня в молчании.
IX
Кронпринц Рудольф познакомился с Марией Вечера в 1887 году на так называемом польском балу в Вене. Ему ее представила графиня Лариш. По-видимому, он еще раньше обратил внимание на 17-летнюю красавицу — не то на скачках, не то в театре. Едва ли не все австрийские барышни были влюблены в Рудольфа — большей частью заочно, по фотографиям или понаслышке. Мария Вечера тоже была в него влюблена еще до знакомства — по крайней мере, говорила она о нем всегда восторженно. Знакомство произвело подобно удару молнии — это в значительной степени предопределялось обстановкой: титулом, блеском, замками, балами, поклонением двору.
При некоторой недобросовестности можно было бы очень подробно рассказать историю «любви Рудольфа и Марии», все со ссылками на печатные источники: существует несколько книг, оставленных мемуаристами того времени. К сожалению, их порою изумительная осведомленность немного напоминает сообщения тех западноевропейских журналистов, которым к моменту составления статьи с совершенной точностью известно все, что накануне вечером Гитлер сказал по секрету Герингу, а Сталин — Ворошилову.
Судебные власти, конечно, могли бы в 1889 году установить очень многое. Но гласное расследование мейерлингской драмы было запрещено, а документы расследования негласного исчезли: император Франц Иосиф отдал их в вечное хранение австрийскому министру-президенту, своему другу детства графу Таафе; есть основания думать, что эти документы много позднее, лет двенадцать тому назад, сгорели при пожаре Эллишатцского замка графа. Кое-что осталось в архиве императрицы Елизаветы, — он, по некоторым сведениям, будет опубликован в 1950 году.
Есть, кроме того, два тома воспоминаний графини Лариш, которая, по своей роли «покровительницы романа», несомненно могла кое-что знать. Однако и этот источник особенного доверия вызывать не должен; в нем вдобавок много противоречий. Скажу, наконец, что и вопрос не так уж интересен. Ничего необыкновенного в «любви Рудольфа и Марии» не было. Упомяну лишь (с указанными выше оговорками) о том, что, может быть, интересно для выяснения характеров действующих лиц.
После первого знакомства с Рудольфом Мария Вечера написала ему восторженное письмо, по- видимому, более или менее близкое по содержанию к письму Татьяны. Кронпринц поступил не как Онегин. Начались встречи, сначала при верховых прогулках на Пратере, потом в других местах. Была добрая графиня Лариш. Была «верная служанка» Агнесса, которая, из преданности своей юной хозяйке, сопровождала ее на свидания и относила письма. Был ямщик Братфиш. Были дворцы Габсбургов, в том числе «увеселительный замок» («Lustschloss») Лаксембург, принадлежавший кронпринцу Рудольфу, — в этом родовом увеселительном замке, по несколько преувеличенному замечанию одного мемуариста, «никто не улыбнулся ни разу со времен Марии Терезии». Был, наконец, Мейерлинг. Мария Вечера посещала этот замок и до 30 января 1889 года, — так в «Идиоте» задолго до убийства Настасьи Филипповны показывается, почти как символическое видение, будущее место происшествия — «дом потомственного почетного гражданина Рогожина».
Впрочем, ничего от Достоевского в начале этого романа не было. Он скоро перешел в связь. У кронпринца Рудольфа после его кончины найден был подаренный ему Марией Вечера портсигар с выгравированной надписью: «В знак благодарности своей счастливой судьбе» и с датой — это не была дата их первой встречи.
По-видимому, они вначале думали, что об их близости не знает ни один человек в мире, кроме, разве, доброй графини Лариш. Разумеется, знала чуть не с первых дней вся Вена. Обвинять в этом добрую графиню нет основания: кронпринц всегда находился под охраной полиции, которая следила за каждым его
