– И что было потом с врачами, по чьей халатности умерла ваша супруга? Вы выяснили, кто был виноват?
– Ничего с ними не было, – пожал плечами Родион Михайлович. – Да и что бы могло быть? Вспомните историю Котляра!
– Но ведь так бывает не всегда…
– Конечно, – вновь тяжело вздохнул доктор и невесело улыбнулся Андрею. – Что-то я вас совсем заговорил, а у вас, наверное, еще рабочий день не закончился?
Андрей правильно понял намек и, поблагодарив Родиона Михайловича за все, простился с совсем расклеившимся доктором.
Глава 20
Елена Бурмистрова шла по коридорам некогда родной для нее больницы. Она нечасто бывала здесь, но во время своих прежних визитов всегда испытывала некую скрытую гордость и даже отвратительное, недостойное самодовольство. Ну как же, визит королевы во владения царственного супруга!.. Елена горько усмехнулась.
С каким удовольствием она тогда здоровалась со встречными сотрудниками, а теперь молила бога лишь о том, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза. Унижение из-за измены мужа, скандал с его адюльтером уже были немалым испытанием для ее гордой «безупречной» натуры. Но то, из-за чего она приехала сегодня в больницу, было гораздо более отвратительным и постыдным.
«Нет, нет! – попробовала успокоиться Елена. – Не стоит накручивать себя раньше времени. Возможно, он здесь ни при чем, и даже наоборот!» Но что-то подсказывало ей, что обольщаться не стоит.
Вот уже несколько дней все городские СМИ, в том числе и телеканалы, громко трубили на всю страну о вскрывшихся в этой больнице Петербурга фактах крупномасштабного мошенничества со страховыми фондами, в чем оказались замешаны ведущие врачи больницы, завотделениями и, возможно, администрация. В этой связи факт убийства ее мужа представал в новом, пугающем свете. Она вовсе не благородная вдова, а просто жена убитого его подельниками вора, негодяя и преступника?! Господи! Сколько же этот покойный подлец еще приготовил для нее испытаний?! Как теперь ей смотреть в глаза друзьям и коллегам?! Жена преступника и вора! Елена почувствовала, как лицо ее заливает краска стыда. Конечно, сейчас мало кого смущают подобные мелочи, неважно, как ты заработал деньги, важно, сколько их у тебя. Стыдиться надо не способов добывания денег, а их отсутствия. Но Лена отличалась не только пуританскими нравами, но и пуританской же совестливостью. И теперь ее сжигал ужас еще большего позора. Жена вора и преступника! Будь ты проклят, Анатолий Бурмистров!..
Короткий период раскаяния и самоедства, который Елена пережила после смерти мужа, давно закончился. Сперва она успокоилась, а потом стала все чаще задумываться о том, как вовремя скончался Анатолий, человек, предавший ее, растоптавший ее душу, разрушивший их с детьми жизнь, унизивший их! Дальше Лена додумать не смогла – потому что почувствовала, как в горле встает горький ком. А ей сейчас ни в коем случае нельзя раскисать! Никто в этой мерзкой больнице не должен видеть Елену Бурмистрову в столь жалком состоянии, достаточно того, что они и так смеются у нее за спиной!
Елена вышла из лифта и направилась к знакомому кабинету. Кайсы на месте не было. Лена специально попросила об этом, для нее нестерпимо было бы встретиться с бывшей секретаршей мужа. Кайса, как никто другой, была осведомлена о его романе с юрисконсультом, а значит, знала о Ленином позоре, и неважно, что Кайса всегда была на стороне Елены: позор есть позор.
Елена пересекла приемную и торопливо постучала в дверь кабинета. Ее сразу пригласили войти.
Герман Примак поднялся ей навстречу и по-деловому протянул руку для приветствия. Лене это понравилось. Никаких сюсюканий и соболезнований она бы сейчас не вынесла. Да и чему тут соболезновать?
– Присаживайтесь, Елена Сергеевна, чем могу быть вам полезен? – Примак был, как всегда, простоват, немного неуклюж, а его манеры не отличались ни изысканностью, ни утонченностью, но именно это сейчас Елене и импонировало.
Странно, что прежде она испытывала по отношению к Герману Юрьевичу некую пренебрежительную антипатию. И даже слегка побаивалась его, стараясь не общаться с ним на корпоративных приемах. Лена всегда опасалась, что он может ляпнуть что-то неуместное, поставив ее тем самым в неловкое положение. Дура! Какая же она была дура! Надо бояться не искренних, прямолинейных людей, а двуличных негодяев с безупречными манерами.
– Простите меня за беспокойство, Герман Юрьевич, но мне больше не к кому с этим обратиться, – проговорила Елена, собираясь с силами. – В последние дни по телевизору много говорят о вашей больнице. – Она вновь сделала паузу и замерла, покусывая губы.
Зачем она сюда пришла? Что хотела услышать? Теперь этот визит казался ей совершеннейшей глупостью. Но обратного хода не было. Примак смотрел на нее выжидательным, заинтересованным взглядом. К счастью, в нем не было сострадания и «вселенского понимания», что любят напускать на себя доброхоты. Он просто сидел и ждал.
– Я хотела узнать: насколько глубоко Анатолий был замешан в раскрывшихся преступлениях? Для меня это очень важно! – Елена сидела очень прямо, с бесстрастным, отсутствующим выражением лица, но в душе у нее все сжалось в комок.
Сейчас, задав свой глупый вопрос вслух, она со всей очевидностью поняла, что ответ всегда знала, и только пустая, трусливая надежда на то, что все как-то обойдется, погнала ее в больницу, к Примаку. Ведь следователь рассказал ей об огромных суммах на счетах Анатолия – это уже было ответом. И все же она прямо взглянула на сидевшего в бывшем Толином кресле мужчину.
Герман Юрьевич со скрытой жалостью смотрел на застывшую перед ним женщину. Он знал Елену Бурмистрову много лет, знал, что не нравится ей, и даже догадывался почему. Но вот она ему всегда была симпатична. При всей своей выпендрежности манер, она, в отличие от своего мужа, была честна и глубоко порядочна. Примак это чувствовал. И даже ее подчеркнутая холодность и затаенное высокомерие не раздражали его. К тому же она была хороша собой: высокая, подтянутая, всегда элегантная, без этих кошмарных декольте, без обтягивающих или бесформенных тряпок и вызывающих мини она умудрялась выглядеть привлекательной и женственной. В общем, она ему нравилась. И сейчас, глядя на ее бледное, осунувшееся лицо, он решал, что именно должен ей ответить.
– Герман Юрьевич, скажите мне правду: его убили подельники? – дрогнувшим голосом поторопила его с ответом Елена.
– Я не знаю, – честно ответил Примак, радуясь тому, что он действительно ничего не знает о ходе следствия. Он принципиально решил не вмешиваться. Это отвлекало бы его от работы, мешало бы его общению с коллегами. А обстановка в больнице и без того была сложной. Сплетни гуляли по отделениям, пациенты стали нервными и недоверчивыми, зачастили комиссии из вышестоящих инстанций, и ему, как новому главврачу, с трудом удавалось поддерживать дисциплину и работоспособность штата. Врачи с незапятнанной репутацией, задерганные со всех сторон проверками, допросами, истериками больных, уже начали подавать заявления об уходе. Замешанные в скандале либо отстранялись от практики, либо были не в состоянии полноценно справляться со своими обязанностями, и все это тяжким грузом легло на его плечи.
Поэтому сейчас он с чистой совестью смог ответить Бурмистровой. Он действительно не имел ни малейшего понятия о роли ее покойного мужа в развернувшемся скандале и о причине его смерти. Вот директор наверняка был в курсе происходящего, но вряд ли Дроботенко захочет с кем-то обсуждать эту щекотливую тему. Да и не нужно это вдове, вряд ли услышанное ее обрадует, а ей и без того уже горя хватило.
– Елена Сергеевна, о том, что именно происходило в нашей больнице, еще не до конца известно даже следствию. Но могу сказать, что, по слухам, ниточки ведут далеко наверх, а не ограничиваются стенами нашей больницы, – строго нахмурив брови, весомо проговорил Примак, стараясь припомнить все, что он слышал о сути выявленных в больнице нарушений. Сам он с наивной уверенностью честного человека полагал, что если он во всем этом не замешан, то и опасаться ему нечего. А значит, и интересоваться подробностями незачем, ему своих забот хватает, поэтому сейчас он со скрипом припоминал, что болтали в кафе сотрудники больницы, пока он стоял рядом с ними в очереди. А болтали все только об одном: Бурмистрова убили из-за бабок… они со Скобелевой организовали все дело… Скобелева придумала, он
