ещё бушевал пожар.
Скупые строчки вахтенного журнала:
«11.21. Пожар в IV отсеке. Горит пусковая станция насоса (искрит и дымит). Насос обесточен.
11.27. Принесён огнетушитель в центральный пост. На пульте управления движением лодки появился очаг открытого огня. Загазованность и ухудшение видимости в центральном посту».
Первый заметил дым из «корунда» капитан 1-го ранга Талант Буркулаков.
— Вон дымит! — крикнул он, указав пальцем на источник дыма. Стали выдёргивать электронные блоки. Из одного гнезда полыхнуло пламя. Очаг завалили огнегасящей пеной. Пульт обесточили, но раздирающий лёгкий дым заволок центральный пост — мозговой центр корабля.
— Лишним — наверх! — распорядился командир.
Все, кто не был занят борьбой за живучесть — гидроакустики, штурманы, вычислители, метристы, — полезли на мостик. Остальные — пультовики — надели маски ШДА — шланговой дыхательной автоматики, которая питалась от общесудовой магистрали сжатого воздуха. Гибкие шланги позволяли передвигаться в радиусе шагов десяти, они исправно подавали воздух, но… Угарный газ, как известно, коварен тем, что не ощутим ни на цвет, ни на запах. Никому и в голову не могло прийти, что из спасительных масок они дышат отравленным воздухом. Лишь лодочный врач старший лейтенант медслужбы Заяц почуял неладное, ощутив во рту едва различимый сладковатый привкус. Он сорвал маску и велел химику мичману Черникову замерить состав воздуха.
— Концентрация CO, — доложил ошеломлённый химик, — в смертельной дозе!
Высокое давление в горящем седьмом гнало окись углерода в систему ШДА, проходившую и через аварийные отсеки. Больше всех надышались ядовитым газом старший кок Сергей Головченко, радиометрист Сергей Краснов и торпедист Алексей Грундуль. Их немедленно вынесли на мостик, и доктор принялся за работу.
4. В ядовитом дыму
«11.34. Увеличивается крен на левый борт. Продут главный балласт.
11.41. Увеличивается крен.
11.43. Крен выравнивается.
11.45. Передано три сигнала аварии. Квитанций (подтверждений о приёме радио. —
Остановили дизель-генератор, последнее «сердце» атомарины. Быстро переключились на питание от аккумуляторной батареи. Однако резкий скачок напряжения вывел из строя многие приборы. На табло управления ГЭУ — главной энергетической установкой (атомным реактором) — вспыхнули сразу все мнемознаки. Пульт испортился. Но и без его показаний было ясно: температура активной зоны падала, расхолаживание шло в автоматическом режиме.
«11.58. „Всем, у кого есть связь, выйти на связь с ЦП!“ (команда, переданная командиром из центрального поста. —
Теперь самым неотложным делом стало спасать этих девятерых. Что с ними? Живы ли? Что там творится в этих задымлённых и, может, ещё горящих отсеках?
В разведку ходят не только за линию фронта… Идти разведчиками в аварийный отсек вызвались командир дивизиона живучести капитан 3-го ранга Вячеслав Юдин (впоследствии погиб), и инженер- вычислитель лейтенант Анатолий Третьяков (жив). Натянув на лица маски изолирующих противогазов, они влезли в дымное жерло межотсечного люка. Лучи аккумуляторных фонарей вязли в густом, клубящемся дыму. Шли почти что наощупь. Шли, как по минному полю. В любую секунду из любого угла может хлестнуть крутым паром, огненной струёй, электрическим разрядом… В герметичной выгородке над реактором они нашли двух живых людей в масках ПДУ. Срок действия регенеративных патронов уже истекал, и разведчики подоспели вовремя. За руки они вывели реакторщиков из тёмных дебрей отсека. Это были инженер главной двигательной установки лейтенант Андрей Махота (остался жив), и техник мичман Михаил Валявин (утонул, тело не найдено).
Провентилировали четвёртый отсек и стали готовить к вскрытию пятый. Первым влез туда Юдин, за ним — добровольцы из аварийной партии. Здесь были дела похуже. Два часа назад по палубе отсека на высоте метра вдруг полыхнуло пламя. Загорелась одежда. Моряки тушили друг друга, прислонялись к переборкам, сбивали огонь с рукавов, штанин, плеч… Когда их вывели, кожа свисала с обгоревших рук лохмотьями. У капитана-лейтенанта Волкова, командира электротехнической группы, расплавилась на лице резиновая маска. Он спасся тем, что лёг на палубу, зажал нос и дышал через оголившийся загубник. (Увы, через несколько часов он погибнет в море.) Сильные ожоги получили инженер ГДУ лейтенант Александр Шостак (умер в воде), рулевой-сигнальщик матрос Виталий Ткачёв (не найден в море), машинист трюмный матрос Юрий Козлов (жив), старшина команды мичман Сергей Замогильный (умер в воде). Их немедленно отправили наверх, на мостик, где доктор Леонид Заяц вместе с начальником политотдела Буркулаковым развернули подобие лазарета.
Но в пятом оставались ещё двое: техник-турбинист мичман Сергей Бондарь, и его подчинённый матрос Владимир Кулапин. Они включились в шланговую дыхательную систему и, надышавшись угарного газа, потеряли сознание. Вытащить их оттуда взялись командир турбинной группы капитан-лейтенант Сергей Дворов (жив) и мичман Михаил Валявин, сам только что спасённый из приборной выгородки четвёртого отсека. Два безжизненных тела они с большим трудом вынесли из машинного лабиринта и на специальных лямках осторожно подняли наверх через 10-метровую башню всплывающей спасательной камеры.
Рассказывает лодочный врач старший лейтенант медслужбы Заяц:
— Мы сразу же принялись спасать этих двоих как самых тяжёлых. Кулапин не дышал, пульс отсутствовал, зрачки расширены. Те же признаки клинической смерти были и у Бондаря. Я делал непрямой массаж сердца, а Верезгов вдувал воздух в лёгкие матроса через рот. Буркулаков набирал в шприц адреналин. Я взял длинную иглу и сделал укол в сердце. Увы, оно так и не забилось. Вскоре по коже пошли синюшные пятна, и я констатировал смерть обоих. Они слишком долго дышали окисью углерода. Я спустился в центральный и доложил командиру, что на борту два трупа. Ванин велел записать их в вахтенный журнал и приспустить флаг.
Это были первые две жертвы, которые мы видели воочию. В это не хотелось верить. Но меня ждали остальные пациенты. Я поднялся на мостик, захватив из амбулатории чемоданчик с обезболивающими наркотиками. Волков и Замогильный, у которых слезла кожа с обожжённых кистей и предплечий, испытывали чудовищную боль, но оба твердили, что обойдутся без уколов, просили меня экономить морфин, который неизвестно скольким ещё понадобится. Никогда не забуду их мужество!
«12.25. Получена окончательная квитанция на сигнал аварии.
12.41. Задымлённость в 4-м отсеке очень большая.
12.48. В 1-м отсеке обстановка нормальная.
13.00. Подсчитать всех людей.
13.27. Выведен из 5-го отсека Кулапин. Начался сеанс связи. Нет пульса у Кулапина.
13.39. Состояние главной энергетической установки; заглушен реактор всеми поглотителями. У Кулапина пульса нет.
13.40. Дворов потерял сознание в 3-м отсеке.
13.41. В 5-м отсеке людей нет, 5-й отсек осмотрен. Бондарь поднят наверх (без сознания).
13.46. Слюсаренко, Третьяков — страхующие, Юдин, Апанасевич — аварийная партия в 6-й отсек.
14.02. Кулапин и Бондарь — умерли. Заключение врача».
