открыть баллончик с кислородом.
Капитан 1-го ранга Сучков выскочил из каюты в средний проход отсека. Даже в эти жуткие минуты он оставался профессионалом: вместо звонков аварийной тревоги, отметил он, верещал ревун боевой тревоги. Сучков бросился к пульту связи и резко скомандовал:
— Начать борьбу за живучесть корабля!
Кажется, это были его последние слова. В центральном посту их записали в вахтенный журнал. В одну минуту самый мирный отсек атомарины превратился в котёл кромешного ада…
Что же стряслось?!
А случилось то, что случалось уже не раз и не два во все времена на всех флотах мира: подводную лодку протаранил надводный корабль. В ту ночь на К-56 нанесло научно-поисковое судно рыбаков «Академик Берг», носившее по злой иронии судьбы имя бывшего подводника.
Роковые события далеко не всегда предвещают о себе заранее. Вот и в тот в общем-то погожий июньский денёк ничто не обещало трагедии. Атомарина возвращалась домой прибрежным фарватером в сопровождении крейсера «Владивосток». Именно с крейсера за два часа до столкновения засекли надводную цель, которая шла навстречу подлодке со скоростью 9 узлов. Расстояние между ним было около 40 миль (округлённо — 75 километров). Никаких опасений эта ситуация не вызывала На «Владивостоке», шедшем на три мили мористее атомохода, следили за обстановкой по экрану навигационного радара. То же самое должны были делать и в центральном посту подводной лодки. Но радиолокатор на атомарине не включили. Понадеялись на зоркость верхней вахты. Успокаивала простота судоходной обстановки? Берегли ресурс радиолокационной станции?
И то, и другое, и третье. РАС «Альбатрос» весь день работала во время стрельбы с предельной нагрузкой. Требовалась техническая пауза, и станцию вывели в так называемый «горячий резерв». Это значит, что она была на подогреве и готова была работать на излучение по первому требованию. Другое дело, что это «первое требование» запоздало. Запоздало, несмотря на то что с сопровождавшего крейсера заметили опасное сближение и передали на К-56 предупреждение, что дистанция между ней и целью сократилась до 22 миль, посоветовали включить радар и провести манёвр расхождения со встречным судном, как положено. Командир К-56 информацию принял, но… ушёл отдыхать, оставив за себя на мостике старпома, допущенного к самостоятельному управлению кораблём. Но и старпом радиолокатор не включил. Тем временем, как это часто бывает в Приморье, нашла полоса тумана, и атомоход вошёл в густое «молоко». Только тогда, когда до столкновения оставалось пять минут, включили навигационную станцию. На экране возникли отметки сразу четырёх целей. Кто они, куда и как движутся — определять уже было некогда. За две минуты до удара из тумана вынырнули красно-зелёные ходовые огни «Академика Берга».
— Турбинам реверс!!! Лево на борт! — заорал в микрофон старпом. Но было поздно.
Уходя влево, К-56 подставила правый борт надвигающемуся форштевню. Удар «Берга», шедшего со скоростью 9 узлов, взрезал лёгкий и прочный корпус атомарины почти под прямым углом. Четырёхметровая пробоина пришлась на стык первого и второго отсеков, и после затопления жилого вода пошла в носовой торпедный…
Здесь, в носовом отсеке, ночевали двадцать два человека. Дыхательных же аппаратов было только семь — столько, сколько подводников расписаны в первом по боевой и аварийной тревогам. Пятнадцать беспротивогазных моряков обрекались на гибель от удушья и утопления. Среди них был и лейтенант Александр Кучерявый, взявший на себя командование отсеком. Он не имел права на изолирующий дыхательный аппарат (ИДА), потому что был «чужим», из другого экипажа. Его противогаз остался на подводной лодке К-23. Спасительные «ИДАшки» могли надеть только те, чьи имена были написаны на их бирках: семеро из двадцати двух…
В тот день жена лейтенанта рожала первенца. В отсеке об этом знали. И мичман Сергей Гасанов, старшина команды торпедистов, отдал Кучерявому свой аппарат:
— Наденьте, товарищ лейтенант, хоть дитё своё увидите…
Лейтенант Кучерявый не стал натягивать маску. В ней трудно было отдавать команды. И тогда остальные — шестеро счастливчиков, которым судьба бросила шанс спастись, сняли дыхательные аппараты.
— Погибать, так всем вместе…
Самому старшему в отсеке — лейтенанту Кучерявому — было двадцать пять; матросам — едва за восемнадцать… Никто не хотел умирать. И потому все рьяно выполняли каждый приказ лейтенанта. Понимали его с полуслова. Первым делом он приказал конопатить трещину, из которой хлестала ледяная вода и шёл хлор. Добраться до трещины было почти невозможно: её загораживал массивный бак гидроаккумулятора. Заделали только там, куда смогла пролезть рука с молотком. Вода неостановимо прибывала. Тогда пустили трюмную помпу на откачку за борт. Через несколько минут трюм затопило под настил и помпу пришлось отключить, чтобы не вызвать короткое замыкание и пожар…
Работала межотсечная связь «каштан» и Кучерявый слышал, как из второго отсека инженер-механик Пшеничный докладывал в центральный пост:
— Пробоина подволочная… Поддув бесполезен. Нас топит по-чёрному… Прощайте, братцы!
Это не прибавило оптимизма. К тому же через открытый отливной клапан помпы море врывалось в отсек ещё быстрее, чем через трещину, — затопило второй «этаж», и все перебрались палубой выше. Надо было немедленно закрывать клапан. Для этого нужно было пронырнуть через два затопленных люка — один под другим, и в кромешной тьме, нащупав на днище вентиль, закрутить его. Ныряли по очереди, каждый успевал повернуть венчик на полвитка, не больше. Потом на задержке дыхания надо было найти обратный путь через двойную прорубь в стальных листах. Больше всех нырял матрос-молдаванин Степан Казаны. Он и закрыл в конце концов злополучный вентиль. К тому времени все уже были по грудь в воде, даже забравшись на койки верхнего яруса. Над головой оставалась полтора метра воздушной подушки, отравленной хлором. Впору было запевать «Варяга».
Капитан 1-го ранга Александр Николаевич Кучерявый вспоминает с болью в душе:
— В общем-то, у меня был в запасе последний шанс… Правда, потом мне сказали, что он всё равно бы не сработал. Но тогда я в него верил… Дело в том, что над нашими головами был аварийно- спасательный люк, который вёл на носовую надстройку, то есть на верхнюю палубу лодки. Я решил, что когда выдышим весь кислород, отдраить верхнюю крышку люка и всплывать на поверхность. Благо глубина, по моим подсчётам, была небольшая, и мы все успели бы выйти. Но я не взял в толк, что лодка шла своим ходом и потому с почти затопленными двумя отсеками зарывалась носом в воду много больше обычного.
— По счастью, нам не пришлось прибегнуть к этому последнему средству спасения. Спасения весьма проблематичного… В шахте люка с кувалдой наготове уже стоял матрос, чтобы бить по задрайкам крышки, когда по трансляции передали: «Внимание! Приготовиться к толчку — выбрасываемся на отмель».
— Но толчка мы не почувствовали. Лодка села мягко.
Да, это было спасение. С помощью подоспевшего крейсера «Владивосток» подраненная субмарина плавно приткнулась на песчаную отмель. С рассветом под К-56 спасатели завели понтоны и лодку отбуксировали в док. Но и на этом дело не кончилось. Рассказывает очевидец событий — капитан 1-го ранга Сурненко:
— Вдруг обнаружилось, что баллон воздуха высокого давления, вывернутый ударом из гнезда, пробил контейнер, где находилась ракета с ядерной боеголовкой. Никто не мог поручиться, как поведёт себя в этой ситуации повреждённое оружие. К месту происшествия прибыл командующий Тихоокеанским флотом адмирал М. Маслов. Не полагаясь больше ни на кого и ни на что, он отобрал у матроса газовый резак и сам срезал крышку контейнера. Увидев лоснящееся рыло уцелевшей боеголовки, все, кто стоял рядом, сняли фуражки и вытерли со лба холодный пот…
