1920 годах из общего числа населения в 3 миллиона человек.
Самыми трудными для подсчета жертв и общей оценки являются карательные мероприятия, которые связаны с уничтожением арестованных подследственных и заложников, подвергшихся каре лишь за принадлежность к «враждебному классу» или к «социально чуждым элементам». Эти убийства вписываются в логику красного террора второй половины 1918 года, но масштабы их еще более потрясают. Оргия убийств «на классовой основе» постоянно оправдывалась родовыми схватками нового мира. Рождался новый мир, и при этом было «все позволено», как объяснялось читателям первого номера «Красного меча», газеты Киевской ЧК «Для нас нет и не может быть старых устоев «морали» и «гуманности», выдуманных буржуазией для угнетения и эксплуатации «низших классов».
Наша мораль новая, наша гуманность абсолютная, ибо она покоится на светлом идеале уничтожения всякого гнета и насилия.
Нам все разрешено, ибо мы первые в мире подняли меч не во имя закрепощения и угнетения кого- либо, а во имя раскрепощения от гнета и рабства всех (…).
Кровь? Пусть кровь, если только ею можно выкрасить в алый цвет Революции серо-бело-черный штандарт старого разбойничьего мира. Ибо толь-ко полная бесповоротная смерть этого мира избавит нас от возрождения старых шакалов!.. (…)».
Эти подстрекательства к убийствам разжигали страсть к насилию и жажду мести, дремавшие в глубине души у многих чекистов, вышедших, как это признавали даже сами большевистские руководители, из криминальной среды, из «социально опустившихся слоев общества». В письме, адресованном Ленину, большевик Гопнер описывал деятельность чекистов в Екатеринославе (письмо датировано 22 марта 1919 года): «В этой организации, пораженной преступностью, насилием и произволом, управляемой уголовным сбродом, вооруженные до зубов субъекты расправляются с каждым, кто придется им не по нраву, производят обыски, грабят, насилуют, сажают в тюрьму, сбывают фальшивые деньги, вымогают взятки, а потом шантажируют тех, кто им эти взятки дал, и освобождают за суммы в десять, а то и в двадцать раз крупнее».
В архивах ЦК партии, в архиве Дзержинского сохранились бесчисленные рапорты ответственных партийцев, ревизоров ВЧК, рисующие «разложение» местных органов политической полиции, «опьяненных кровью и властью». Упразднение всех юридических и моральных норм очень часто благоприятствовало полной самостоятельности местных ЧК, которые пренебрегали отчетами перед вышестоящими инстанциями и превратились в кровавые деспотии, никем и ни в чем не контролируемые. Три выдержки из подобных рапортов, так же, как и сотни других, иллюстрируют чекистский «уклон» в сторону полного произвола и беззакония.
Инструктор ВЧК Смирнов сообщает Дзержинскому 22 марта 1919 года из Сызрани: «Я просмотрел дело о кулацком восстании в Ново-Патренской волости. Пришел в ужас от хаотического ведения дел. Допрошено 75 лиц. Изо всех показаний невозможно уловить, что произошло (…). Расстрелы производились так: 16. II — 5; 17. II — 13. Постановления вынесены 28. II, двенадцать дней позже произведения в исполнение. Когда я спросил местного начальника ЧК, он мне ответил: «Некогда разбираться и писать постановления. И к чему же, раз ликвидируем кулачество и буржуазию?»».
Ярославль, 2б сентября 1919 года, донесение секретаря губкома РКП(б): «Чекисты грабят и задерживают кого угодно. Зная, что они будут безнаказанными, они превратили местную ЧК в сплошной притон, куда приводят «буржуек». Пьянствуют вовсю. Кокаин употребляется местным начальством».
Астрахань, 16 октября 1919 года, донесение Н. Розенталя, инспектора Управления особыми отделами: «Начальник Особых Отделов [О. О.] XI Армии, Атарбеков, не признает даже и центральной власти. 30 июля, когда тов. Заковский, сотрудник ВЧК откомандирован(ный) из Москвы для ревизии и налаживания работы О. О., зашел к Атарбекову, тот ему заявил: «Скажите Дзержинскому, что я проверять себя не дам». (…). Штат частей О. О. состоит из подозрительных, а иногда и уголовных элементов, не соблюдающих никаких норм (…). Дела операц[ионного] отдела в полном беспорядке. О расстрелах даже нет личных постановлений, лишь списки, часто неполные, с краткой заметкой, что «расстрелян по распоряжению тов. Атарбекова». В деле мартовских восстаний даже не разберешь, кого за что и почему расстреляли (…)».
Рассекреченные ныне документы ВЧК и партийного руководства подтверждают свидетельства, которые начиная с 1919–1920 годов собирали противники большевистского режима. Особенно надо отметить роль созданной Деникиным Комиссии по расследованию деяний большевиков. Архивы этой комиссии были вывезены в 1945 году из Праги в Москву и стали доступными лишь в последнее время. Сергей Мельгунов в книге Красный террор в России попытался составить опись главнейших случаев массовых убийств заключенных, заложников и просто граждан, совершенных большевиками почти всегда на «классовой основе». Хотя и неполная, эта опись, сделанная первопроходцем жанра, теперь подтверждена всей совокупностью документов, вышедших из обоих противоборствовавших лагерей. И все же, даже если иметь в виду только те эпизоды чекистских репрессий, достоверность которых на сегодняшний день не вызывает сомнений, точное число жертв невозможно установить до сих пор. Одна из причин этого — организационный хаос, царивший в то время в ЧК. Опираясь на существующие источники, можно дать лишь приблизительную оценку количества погибших.
Первые массовые убийства «подозреваемых», заложников и других «врагов народа», оказавшихся под превентивным арестом в тюрьмах или концентрационных лагерях, начались в сентябре 1918 года, во время первой волны Красного террора. Категории «подозреваемых», «заложников», «врагов народа» были установлены, концентрационные лагеря наскоро организованы, машина репрессий была готова к запуску. В условиях маневренной гражданской войны с ее зыбкими фронтами, когда каждый месяц менялось военное счастье, сигналом к запуску в ход этой машины совершенно естественно представлялось взятие какого- нибудь города, занятого до этого момента врагами, или, наоборот, поспешное отступление из города.
Установление «диктатуры пролетариата» в завоеванных или отвоеванных городах проходило одинаково: разгон всех выборных органов предшествующей власти; запрещение свободной торговли — мера, которая тут же вызывала резкое удорожание всех товаров, а затем и полное их исчезновение; конфискация всех предприятий, национализируемых или муниципализируемых; наложение огромных денежных контрибуций на буржуазию — 600 миллионов рублей в Харькове в феврале 1919 года, 500 миллионов в Одессе в апреле того же года. Чтобы гарантировать получение таких контрибуций, сотни «буржуев» были заключены в концлагеря как заложники. Контрибуция фактически являлась синонимом грабежей и экспроприации и была первым этапом «ликвидациибуржуазии как класса».
«В соответствии с решениями Совета трудящихся, сегодняшний день 13 мая объявлен Днем экспроприации буржуазии, — можно было прочесть в «Известиях Одесского Совета рабочих депутатов» от 13 мая 1919 года. — Принадлежащие к имущим классам должны заполнить подробную анкету, перечислить имеющиеся у них продукты питания, обувь, одежду, драгоценности, велосипеды, одеяла, простыни, столовое серебро, посуду и другие необходимые для трудового народа предметы.
(…) Каждый должен оказывать содействие комиссии по экспроприации в ее святом деле. (…) Тот, кто не подчинится распоряжениям комиссии, будет немедленно арестован. Сопротивляющиеся будут расстреляны на месте».
Как признавал глава Украинской ЧК Лацис в циркуляре местным филиаалам своей службы, все эти «экспроприированные» предметы шли в карманы чекистов и других командирчиков из реквизиционных отрядов, из отрядов Красной Армии, которые в этих обстоятельствах плодились беспрестанно.
Вторым этапом экспроприации была конфискация квартир буржуазии. Но надо было не только отобрать, в этой «классовой» войне важную роль играло издевательство над побежденными. Уже цитированная нами одесская газета писала в номере от 26 апреля 1919 года: «Карась любит, чтобы его жарили в сметане. Буржуазия любит власть, которая свирепствует и убивает. Если мы расстреляем несколько десятков этих негодяев и глупцов, если мы заставим их чистить улицы, а их жен мыть красноармейские казармы (честь немалая для них), то они поймут тогда, что власть у нас твердая, а на англичан и готтентотов надеяться нечего».
Унижение «буржуек», которых принуждали чистить «отхожие места» в чекистских и красноармейских казармах, ставшее обычной практикой, — постоянная тема большевистских газет, выходивших на Украине, в Одессе, Киеве, Харькове, Екатеринославе (а также в Перми, на Урале и в Нижнем Новгороде). Но эти газеты представляли и смягченную, «политически презентабельную» версию жестокой реальности —
