несчастных случаев, брака, поломок машин. С января 1930 до июня 1931 года 48 % инженеров Донбасса были уволены или арестованы: 4500 «специалистов-саботажников» были «разоблачены» в первом квартале 1931 года в одном только секторе транспорта. Выдвижение целей, которые заведомо не могут быть достигнуты, приведшее к невыполнению планов, сильному падению производительности труда и рабочей дисциплины, к полному игнорированию экономических законов, закончилось тем, что надолго расстроило работу предприятий.
Кризис обозначился в грандиозных масштабах, и руководство партии вынуждено было принять некоторые «корректирующие меры». 10 июля 1931 года Политбюро решило ограничить преследование спецов, ставших жертвами объявленной на них в 1928 году охоты. Были приняты необходимые меры: немедленно освобождено несколько тысяч инженеров и техников, в основном в металлургической и угольной промышленности, прекращена дискриминация в доступе к высшему образованию для детей интеллигенции, ОПТУ запретили арестовывать специалистов без согласия соответствующего наркомата. Даже простое перечисление этих мер показывает масштаб предшествующих преследований, жертвами которых стали со времен шахтинского дела десятки тысяч инженеров, агрономов, техников и администраторов всех уровней.
Среди других социальных групп, отправленных на обочину «нового социалистического общества», было также и духовенство. В 1929–1930 годах начинается второе большое наступление Советского государства на духовенство, следующее после антирелигиозных репрессий 1918–1922 годов. В конце 20-х годов, несмотря на осуждение некоторыми высшими иерархами духовенства «верноподданнического» по отношению к советской власти заявления митрополита Сергия, преемника патриарха Тихона, влияние Православной церкви в обществе оставалось достаточно сильным. Из 54 692 действующих в 1914 году церквей в 1929 году оставалось 39 0007. Емельян Ярославский, председатель основанного в 1925 году Союза воинствующих безбожников, признавал, что только около 10 миллионов человек из 130 миллионов верующих «порвали с религией».
Антирелигиозное наступление 1929–1930 годов разворачивалось в два этапа. Первый — весной и летом 1929 года — был отмечен ужесточением действия антирелигиозного законодательства периода 1918–1922 годов. 8 апреля 1929 года было издано постановление, усиливающее контроль местных властей за духовной жизнью прихожан и добавляющее новые ограничения в деятельности религиозных объединений. Отныне всякая деятельность, выходящая за рамки «удовлетворения религиозных потребностей», попадала под действие закона об уголовной ответственности, в частности, 10 параграфа 58 статьи Уголовного кодекса, предусматривающего наказание от трех лет тюремного заключения и до смертной казни за «использование религиозных предрассудков для ослабления государства». 26 августа 1929 года правительство установило пятидневную рабочую неделю — пять дней работы и один день отдыха, выходной; таким образом, указ устранял воскресенье как день отдыха для всех групп населения. Эта мера должна была помочь «искоренению религии».
Но эти законы и постановления были только прелюдией к прямым действиям в отношении церкви, ко второму этапу наступления на церковь. В октябре 1929 года было приказано снять церковные колокола: «Колокольный звон нарушает право широких атеистических масс городов и деревень на заслуженный отдых». Служители культа были приравнены к кулакам: задавленные налогами (которые в 1928–1930 годах возросли в десять раз), лишенные всех гражданских прав, что означало в первую очередь лишение продовольственных карточек и бесплатного медицинского обслуживания, они стали также подвергаться арестам, высылке или депортации. Согласно существующим неполным данным, более 13 тысяч служителей культа были репрессированы в 1930 году. В большинстве деревень и городов коллективизация началась с символического закрытия церкви, «раскулачивания попа». Весьма симптоматично, что около 14 % бунтов и крестьянских волнений, зарегистрированных в 1930-х годах, имели первопричиной закрытие церкви и конфискацию колоколов. Антирелигиозная кампания достигла своего апогея зимой 1929–1930 годов. К 1 марта 1930 года 6715 церквей были закрыты, часть из них разрушена. Однако после знаменитой статьи Сталина Головокружение от успехов резолюция Центрального, комитета ВКП(б) цинично осудила «недопустимые отклонения в борьбе против религиозных предрассудков» и, в частности, закрытие церквей без согласия прихожан. Это была чисто формальная отговорка со стороны властей, ибо она не имела никакого положительного влияния на судьбы сосланных служителей культа.
В последующие годы открытое активное наступление против церкви сменилось негласным, но жестким административным преследованием духовенства и верующих. Свободно трактуя шестьдесят восемь пунктов Постановления от 8 апреля 1929 года, превышая свои полномочия при закрытии церквей, местные власти продолжали вести борьбу под различными «благовидными» предлогами: старые, обветшавшие или «находящиеся в антисанитарном состоянии здания» церквей, отсутствие страхования, неуплата налогов и других многочисленных поборов выставлялись как достаточные основания для оправдания действий властей. Лишенные гражданских прав и духовного влияния, без возможности зарабатывать на жизнь, подведенные под категорию «паразитические элементы, живущие чужими доходами», некоторые служители культа вынужденно превращались в «бродячих попов», ведущих подпольную жизнь вне общества. Кроме того, внутри самой церкви возникло сектантство: так, не согласные с верноподданнической политикой митрополита Сергия, часть верующих откололась от официальной церкви, особенно в Тамбовской и Воронежской областях.
Например, прихожане Алексея Буя, епископа из Воронежа, арестованного в 1929 году по причине его непримиримого отношения к идее любого компромисса церкви с государством, организовали свою собственную, «Истинно православную церковь» с собственным духовенством, часто «бродячим», отступившим от церкви, послушной митрополиту Сергию. Адепты «раскольнической церкви», у которых не было собственных культовых зданий, собирались на моление в самых различных местах: в частных домах, в пустынных местах, в пещерах. Эти «истинно православные христиане», как они себя называли, подвергались усиленным репрессиям; тысячи из них были арестованы и отправлены на спецпоселение или в лагеря. Что касается Православной церкви в целом, то число служителей и мест проведения служб сильно уменьшилось под постоянным давлением властей, несмотря на то, что перепись населения 1937 года, позднее засекреченная, показала наличие 70 % верующих в стране. На 1 апреля 1936 года в СССР оставалось только 15 835 действующих православных церквей (28 % от числа действовавших до революции), 4830 мечетей (32 % от числа дореволюционных) и несколько десятков католических и протестантских храмов. При перерегистрации служителей культа их число оказалось равным 17 857 вместо 112 629 в 1914 году и около 70 000 в 1928 году. Духовенство стало, согласно официальной формуле, «осколком умирающих классов».
Кулаки, «спецы» и представители духовенства были не единственными жертвами «антикапиталистической революции» в начале 30-х годов. В январе 1930 года власти начали кампанию по искоренению «частного предпринимательства». Эта операция была направлена против торговцев, ремесленников, а также многих представителей свободных профессий, в целом их было зафиксировано около полутора миллионов. Во времена НЭПа они весьма мирно трудились в «частном секторе». Эти предприниматели, частный капитал которых в торговле не превышал 1000 рублей (98 % из них вообще не использовали наемных работников), были мгновенно лишены возможности продолжать свою деятельность из-за увеличения налогообложения в десять раз. Они подверглись конфискации имущества как «деклассированные, паразитические или «социально чуждые элементы», были лишены всех гражданских прав как представители «бывших» или как «члены прежнего класса имущих и царского аппарата». Постановление от 12 декабря 1930 года зафиксировало более 30 категорий лишенцев: бывших землевладельцев, бывших торговцев, бывших кулаков, бывших дворян, бывших полицейских, бывших царских чиновников, бывших «владельцев частных предприятий», служителей культа, монахов, монахинь, бывших членов оппозиционных политических партий, бывших белых офицеров и т. д. Дискриминационные меры, жертвами которых стали лишенцы, представлявшие в 1932 году 4 % избирателей, составлявшие вместе с семьями 7 миллионов человек, не ограничивались лишением избирательных прав. В 1929–1930 годах их лишили права на жилье, на медицинское обслуживание и на продуктовые карточки. В 1933–1934 годах были приняты еще более строгие меры, возникшие в ходе операций по паспортизации, направленных на чистку городов от «деклассированных элементов».
Срезавшая под корень сельский образ жизни и уничтожившая под корень социальную структуру деревни, насильственная коллективизация породила чудовищную миграцию крестьян в города.
