– Морская плавающая корабельная мина МКК-1 с контактным взрывателем, видно, еще с войны осталась! Может, держалась в придонном слое, а теперь по неизвестной причине всплыла…
– И что – до сих пор может рвануть?
– Запросто! Были уже аналогичные случаи… скажем, в восемьдесят седьмом году, с ракетным катером «Торопливый»…
– А что случилось с этим катером?
– Лучше не спрашивай!
Тут капитан-лейтенант опомнился и скомандовал в машинное отделение:
– Самый малый назад!
Коробка наша сбавила ход, но еще по инерции немножко вперед прошла и с этой самой миной соприкоснулась. Мы-то с Гошей не очень понимаем, что происходит, но и то перепугались, а Серый – тот прямо глаза выпучил и рот открыл. Стоит, губами шевелит. Я прислушался – а он тихонько так, про себя – то «Господи, пронеси», то матом… причем он был интеллигентный офицер, сдержанный, раньше я от него дурного слова не слышал, а тут исключительно художественно матерится, прямо как старшина второй статьи…
Прошла так секунда, другая – вроде взрыва нет. Коробка наша медленно пошла назад, но эта чертова мина – за ней, видно, зацепилась за что-то своими рожками.
– Что делать? – спрашиваю я у Антона Ивановича.
– Надо бы ее как-то отцепить и оттолкнуть, да вот как… в общем, доброволец нужен!
И тут… – Константин снова оглядел присутствующих, – и тут наш Гера вышел вперед и говорит: «Я готов!»
Капитан-лейтенант на него удивленно так посмотрел.
– Ты, – говорит, – ты, студент, понимаешь, на что идешь? Это же, – говорит, – ужасный риск!
– Но кто-то же должен! – отвечает ему Жора и уже форменку стаскивает! Мы и опомниться не успели, а он уже прыгнул за борт и подплыл к самой мине. Отцепил ее, оттолкнул… коробка наша потихоньку назад сдает, а мина поплыла своим путем. Ну, тут вахтенные матросы штормтрап сбросили, вытащили Геру. Он весь зеленый, трясется и все что-то сказать хочет, но зуб на зуб у него не попадает – не то чтобы от страха, а больше от холода, месяц-то был март, вода ледяная. Ну, тут Антон Иванович распорядился, чтобы из медпункта спирта принесли, Гоша выпил грамм пятьдесят и порозовел.
Капитан-лейтенант ему говорит – благодарю за службу! Ты, говорит, всех нас, может быть, спас!
А Гера немного очухался и отвечает, все еще не по уставу:
– Извините, Антон Иванович, только эта мина какая-то странная! Вроде как ненастоящая!
Капитан-лейтенант отмахивается:
– Что значит – странная? Ты, студент, пока что никаких мин не видел, тебе любая странной покажется!
И приказал радисту, чтобы он передал предупреждение всем кораблям в ближайшей окружности, что в море обнаружена плавающая мина. А также связался с командованием и попросил направить в наш сектор акватории минный тральщик с целью обнаружения и уничтожения этой мины.
Тут неподалеку от нас показывается гражданский корабль. Довольно большое пассажирское судно под названием «Математик Николай Лобачевский».
Мы этому Лобачевскому флажным семафором передаем, что в море плавает мина и нужно соблюдать особую осторожность. А они в ответ – плавали, знаем! Сообщите, передают, где вы эту мину видели, она нам очень нужна!
Капитан-лейтенант связался с ними по рации.
– Что, – говорит, – за легкомысленный ответ? В море действительно плавающая мина модели МКК-1 с контактным взрывателем. Представляет большую опасность.
А ему с «Лобачевского» отвечают, что у них на борту съемочная группа, снимают приключенческое кино из морской жизни. И у них для съемок изготовлено несколько бутафорских мин, по внешнему виду похожих на эту самую МКК-1. Одна из этих мин отцепилась и уплыла в неизвестном направлении, так что они ее теперь ищут: мина хоть и бутафорская, но дорогая, им другую делать некогда, опять же она у них на балансе и если пропадет с концами, то с хозчастью потом не развязаться. Ну, капитан-лейтенант Серый, конечно, матом их всех покрыл, как положено, те оправдываются, а Георгию тогда объявили благодарность за проявленное мужество, с занесением в приказ по флоту.
Константин снова выдержал эффектную паузу и закончил свой волнующий рассказ:
– Вот он у нас какой, Георгий! Скромный, но героический!
– Шампанского! – закричала Нина и захлопала в ладоши. – Герочка, какой же ты смелый!
И полезла к мужу целоваться. Но остановилась, не дотянувшись, как будто наткнулась на невидимую преграду. На миг мелькнуло у нее на лице растерянное выражение, тут же сменившееся постоянной радостной улыбкой.
Надежде стало скучно.
Она тихонько выбралась из-за стола, вышла в коридор.
Коридор был длинный и полутемный, все его стены были увешаны картинами и набросками.
В основном это были портреты – сталевары с поднятыми на лоб защитными щитками, доярки в идейно выдержанных красных платочках, трактористы и комбайнеры (чем они отличаются друг от друга, Надежда не знала, потому что все ее познания о сельском хозяйстве сводились к тому, как ухаживать за клубникой и огурцами на своем дачном участке). Еще здесь были пожилые мужчины и женщины в ненатуральных народных костюмах – они казались в них ряжеными и держались очень неестественно, как будто занимали чужое место.
Правда, среди этих портретов передовиков производства и представителей малых народов нет-нет да и попадались более интересные, выразительные лица – то пожилой, явно пьющий мужчина, на лице которого были видны следы трудной, безрадостной жизни, полной невзгод и испытаний, то юная девушка с ясными, лучистыми глазами, в которых светилось ожидание радости.
Надежда немного прошла по коридору и оказалась перед деревянной лесенкой, которая вела куда-то наверх, на антресоли или на второй уровень квартиры.
Надежда всегда говорила, что любопытство – это второй из двух ее главных недостатков. Когда ее спрашивали, какой же первый, она отвечала, что доверчивость. Правда, в глубине души Надежда считала свое любопытство несомненным достоинством, но об этом предпочитала помалкивать.
В данный момент в ней взяло верх любопытство.
Она оглянулась, поднялась наверх по лестнице и толкнула скрипучую дверь.
Комната, в которой она оказалась, была неожиданно большой, с высоким потолком и большими окнами. Впрочем, окна эти были так давно не мыты, что через них почти не проникал свет, да и сама комната была сильно захламлена. Тут и там были свалены грудой холсты и подрамники, среди которых стояли кувшины и вазы с кистями, в одном углу почему-то стояли старинные детские санки с красиво загнутыми полозьями, в другом – гипсовая мужская голова с фиолетовым цветком, нарисованным на гипсовой щеке.
Как и в коридоре, на стенах висели картины, только картины были совсем другие – никаких комбайнеров и доярок, да и вообще очень мало портретов. Здесь были в основном натюрморты и пейзажи, часто попадались и такие, на которых вообще непонятно, что изображено – просто цветные пятна и полосы, наподобие знаменитого «Черного квадрата». Многие из этих картин Надежде понравились, особенно одна – петух с ярким разноцветным хвостом и пылающим гребнем.
Один натюрморт, где ржавая селедка лежала на куске газеты, показался Надежде смутно знакомым.
– Где-то я видела что-то похожее… – проговорила Надежда вслух.
– Конечно, видела, – раздался у нее за спиной голос.
Надежда вздрогнула и обернулась.
Позади нее стояла Нина.
– Конечно, видела, – повторила она. – В Русском музее, и в Третьяковке… это ведь Кузьма Сергеевич!
– Кто? – переспросила Надежда, смущенная тем, что ее застали врасплох.
– Петров-Водкин, – пояснила Нина.
