автобиографической основе — «Шутка мецената» (Прага, 1925) о жизни сатириконского братства. Даже на пороге смерти Аверченко не перестал шутить. Один из его друзей вспоминает: «Мы приехали на вокзал и там простились. Смеясь, он, между прочим, сказал мне: „Лучший некролог о тебе напишу я. — И шутливо прибавил. — Вот увидишь“. — „Подожди меня хоронить, — ответил я, — мы еще увидимся“. Но увидеться было не суждено и некролог пришлось писать не ему обо мне, а мне о нем» (Пильский П. Затуманившийся мир. Рига, 1929.С. 138).
РУССКИЙ ПАЛИСАДНИК ПН. 1926. 25 ноября. Кончина П. П. Потемкина (21 октября 1926 года) была следующей потерей, после Аверченко, в рядах былого сатириконского братства. Безвременная утрата (поэт умер на 41-м году жизни) обострялась ее полной неожиданностью. В начале 1926 года ничто, казалось, не предвещало горестной трагедии: в газетной хронике, посвященной встрече русского Нового года, сообщалось, «что на состоявшемся заседании комиссии по устройству новогоднего бала Комитета помощи писателям и ученым установлен окончательный порядок вечера. Тэффи, Саша Черный и П. Потемкин будут в стихах эпиграмм предсказывать судьбу…» (ПН. 1926. 8 января). А судьба была такова, что через год с небольшим — 24 февраля 1927 года — в Париже состоялся вечер, посвященный памяти П. П. Потемкина, в котором приняли участие Дон-Аминадо, Б. Зайцев, А. Куприн, М. Осоргин, Н. А. Тэффи, Саша Черный, А. Яблоновский… Потемкин был общим любимцем в литературной и театральной среде, и потому, наверно, очень многие откликнулись печатно на его кончину. Данная статья и стихотворение «Соловьиное сердце» — долг памяти Саши Черного о своем друге и собрате по перу. …возлюбивший пестрый театральный мирок <…> бесшабашных негров. — По-видимому, здесь подразумевается театральная миниатюра П. Потемкина «Блэк энд уайт», ставшая исключительным явлением в истории русского театра- кабаре. Эта «негритянская трагедия» была построена на имитации английской речи: звукоподражаниях и вошедших в обиход английских терминах. Пьеса имела ошеломляющий сценический успех, шла во множестве провинциальных и столичных театров миниатюр и кабаре. Однажды она была поставлена в «Бродячей собаке», причем роль негра сыграл сам Потемкин. Это дало повод О. Мандельштаму вспомнить о Потемкине как о человеке, «который даже трезвый и приличный походил на отмытого негра». «Дядюшка Яков» — стихотворение Н. А. Некрасова (1867). …о цикле изящных тонких театральных безделушек. — Обращение поэта к театральной миниатюре не было случайным эпизодом в его творчестве. По словам П. Пильского: «Потемкину театр был ближе и родственней, чем литература. <…> И именно этими тяготениями к чуть-чуть кокетливой изощренности тем и образов объясняется его влюбленность в театр, его близость к сценическому шаржу, к его артистической шалости, к духу театральных подвалов, миниатюрным сценам, их темам веселого лукавства и все той же простодушной иронии, вечной спутнице стихов и пьесок Потемкина. Он был тесно связан с „Кривым зеркалом“, „Домом интермедий“ и с „Бродячей собакой“, с этими театрами, где шутливость была украшена изяществом, смелость и простор замыслов не расставались с грацией, живая, не колкая карикатура была весела, веселость остроумна, остроумие легко, а легкость очаровательна» (Пильский П. Затуманившийся мир. Рига, 1929. С. 94). …антология чешских поэтов в его переводе. — Живя в Праге, Потемкин занимался переводами из чешской поэзии; некоторые из них были опубликованы в эмигрантских периодических изданиях, но отдельной книгой так и не вышли. Но основным, своеобразным трудом поэта <…> остается «Герань». — Название книги Потемкина, имевшее сначала оттенок некоего вызова, приобрело на чужбине грустновато-ностальгическую окрашенность, стала символом музы этого поэта. Недаром, как пишет один из его друзей, «на могилу его мы принесли розовую герань, которую он так любил и так проникновенно воспел, как бы в ответ на вызов, утверждая право на счастье, на подоконники, на герань за ситцевыми занавесками, на все то, что Бобрищев-Пушкин считал мещанским и обреченным, а поэты и Дон-Кихоты — обреченным, но человеческим» (Дон-Аминадо. С. 267).
А. КУПРИН. НОВЫЕ ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ ИР. 1927. № 13. С. 19. Рецензируемая книга А. И. Куприна примечательна тем, что она была фактически первой из книг, изданных писателем на чужбине, куда он включил произведения, созданные уже в эмиграции (это обстоятельство подчеркнуто в названии книги). В годы лихолетья и первых лет изгнания основное место в творчестве писателя заняла публицистика. Сам Куприн, отвечая на анкету, так объяснил свой отход от художественной прозы: «Ушедшая жизнь, воспоминания — во всем этом можно найти много сюжетов, но ведь слишком свежо все, нет пока равновесия душевного, мясо свежее, — не заросло еще, — спокойствие нужно… Да и трудно работать; посудите сами: с 17-го года пишу какие-то политические статьи <…> и потерял из-за них беллетристический подход к теме… Словно перо навыворот, — не пишется» (Седых А. У А. И. Куприна // Звено. Париж. 1925.13 апреля).
ПУТЬ ПОЭТА Вступительная статья к книге П. П. Потемкина «Избранные страницы» (Стихи). «Дон-Жуан — супруг смерти» (пьеса, написанная в соавторстве с С. Л. Поляковым). Париж, 1928. С. 5–9. В статье «Русский палисадник» — прощальном слове на смерть П. Потемкина, Саша Черный высказал пожелание: «выпустить на свет его избранные страницы». По всей видимости, его участие в посмертной книге Потемкина не ограничилось написанием вступительного слова, но могло включить и работу по составлению сборника. «Смешная любовь» — первая книга стихов Потемкина, по определению одного из современников, произвела «фурор». В. Брюсов писал, что он сразу сделался «маленьким мэтром», создателем своего стиля и чуть ли не своей школы; А. Блок назвал его «свободным трубадуром питерским». Отзвук шума, произведенного выходом этой книги, слышится в литературном фельетоне И. М. Василевского «Модные знаменитости»: «Кто такой Петр Потемкин? Не знаете ли кто такой Петр Потемкин? И в самом деле: как не знать Петра Потемкина! Сколько шума, звона, треска было вокруг этого имени одного из стана „свежепрославленных“, по прекрасному выражению Тана, поэтов» (Свободные мысли. 1908. 25 февраля). «Герань» — вторая книга стихов Потемкина, вышла в 1912 году в издательстве М. Г. Корнфельда. Обложка была одета в «мещанский» цветастый ситец, как бы сродни названию книги (герань являлась олицетворением мещанства). Рецензенты отмечали качественный скачок по сравнению с первой книгой: «Кажется, поэт наконец нашел себя. С изумительной легкостью и быстротой, но быстротой карандаша, а не фотографического аппарата, он рисует гротески нашего города, всегда удивляющие, всегда правдоподобные. Легкая меланхолическая усмешка, которая чувствуется в каждом стихотворении, только увеличивает их художественную ценность» (Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 146). Потемкин был таким поэтом с головы до ног. — Многие из тех, кому довелось знать Потемкина, писали о «моцартианской» гармонии — соответствии его поэзии и его человеческой сущности. Вот как сказано об этом у П. Пильского: «Вообще эта черта — не-старательность, какая-то внешняя небрежность одаренного человека — в нем примечалась с первой же беседы, с самого первого наблюдения над тем, как он говорил, встречался с людьми, писал, шутил легко и метко. По его страницам везде скользят улыбки — беззлобные, чуть-чуть колющие, но всегда непринужденные, веселые даже в своей ядовитой наблюдательности, никогда не приправленные уксусом ненависти и отравами желчи» (Пильский П. Памяти поэта //Сегодня. Рига. 1928. 3 июня). …у каждого из нас был свой незабываемый переход оттуда. — В воспоминаниях П. Пильского («Затуманившийся мир». Рига, 1929) рассказывается о том, что из Советской России Потемкин бежал вместе с балетной труппой в Бессарабию в 1920 году. Живя в Кишиневе, он сотрудничал в русских газетах, принял участие в организации театра миниатюр. Но свое, единственное, надломилось и отошло. — Это впечатление душевного надлома, происшедшего на чужбине, отмечали в Потемкине те, кто видел его незадолго до смерти: «Без Петербурга и без того воздуха меланхолический беженец-парижанин играл в шахматы, писал стихи, пьесы, газетные статьи, но увядал неудержимо. Это особенно заметно на поминках „Бродячей собаки“, устроенных не так давно в Париже самим Потемкиным. Среди многих случайных гостей были на этом вечере петербургские завсегдатаи „Бродячей собаки“. <…> Но, кажется, грусть Потемкина на этом вечере была не элегической, а горькой, трагической. От былой его веселости не осталось и следа, он осунулся, вид имел усталый. За бедным „эмигрантским“ ужином Потемкин прочел длинный стихотворный экспромт, посвященный „Бродячей собаке“. Не зная лично автора „Герани“ и его прошлого, можно было не понять волнения, с каким он говорил о петербургском литературном кабачке» (Оцуп Н. П. П. Потемкин // Дни. Париж. 1928. № 1410). «Деревья чахлые заплеванных бульваров» — строка из стихотворения П. Потемкина «Парижские зеркала». «И место действия — Москва…»
