искреннее, почти враждебное возмущение.
— Все, что связано с деньгами, всегда связано с криминалом, — безжалостно парировала я. — А он был банкиром.
— Но на нем не обнаружено никаких следов побоев, — жалобно сказала Элла, принимая из рук Кости простенькую, но изящную керамическую пепельницу. — Никаких следов насилия, даже крохотного синячка! Одежда в идеальном порядке, только на рубашке две пуговицы оторваны, словно он задыхался и пытался ослабить ворот. Я не медик, но, по-моему, именно так себя и ведут при сердечных приступах.
— Есть много способов убить человека. Сымитировать инфаркт или что-то в этом роде не так уж и трудно.
— Вы меня пугаете. — Элла повернулась к Косте, словно ища у него защиты. — Ну кому могло понадобиться убивать Сережу? И что теперь будет со мной? Вдруг и меня тоже?..
Казалось, эта мысль так потрясла ее, что она не заметила, как с сигареты в дрогнувшей руке сорвался длинный столбик пепла и упал на полу пиджака. Костя быстрым движением стряхнул его на пол. Эллочка дернулась, но, поняв, в чем дело, смущенно потупилась:
— Извините. Что-то я совсем разнервничалась. Сережа прав — я просто истеричка, — и из ее глаз опять покатились слезы.
— Успокойтесь, пожалуйста, — прочувствованно сказала я. — Того, что случилось, не изменишь. А вам мы попытаемся помочь.
— Вам-то это зачем? — она вдруг опять насторожилась. — Что-то я не пойму: вы на телестудии или в милиции работаете? И зачем я только все это вам рассказывала?
— Эллочка, ваши сомнения — прямо-таки удар по моему профессиональному самолюбию. Неужели вы не видели ни одной нашей передачи? Или вы полагаете, что можно одновременно работать и на телевидении и в органах? Извините, это же просто не в человеческих силах. К тому же милиции, как вы сами видели, до этого дела нет. Умер человек от сердечного приступа, и ладно. А то, что это молодой, здоровый и при этом сказочно богатый человек, никого не волнует. Меньше проблем.
— Ну а с чего вы взяли, что это убийство? — ей явно не хотелось верить в такой поворот событий.
— В том-то все и дело, что наверняка ничего не известно. Умер сам — хорошо! То есть, простите, ничего хорошего, конечно, в этом нет. Я имела в виду, что вам в этом случае ничего не грозит. А если это все-таки было убийство… Вы знаете, кому принадлежит его состояние, банк?
— Понятия не имею! — кажется, только сейчас до нее дошло, насколько все серьезно. Я и сама, признаться, поняла это только сейчас, когда с ее губ сорвался вопрос о наследниках Сергея. — Это что же получается, я всего могу лишиться — и денег, и дома?!
— А дом на вас оформлен?
— На Сережу. — Она совсем растерялась.
— Но вы ведь с ним были расписаны?
— Да, конечно…
— Тогда, по идее, никаких проблем, по крайней мере с домом, возникнуть не должно. Конечно, при условии, что ваш муж действительно не проиграл все свои деньги. Как вы думаете, кому придется платить по его счетам?
— Господи боже! — лицо Эллы, едва начавшее розоветь, снова превратилось в маску молочного цвета.
Трясущейся рукой она достала следующую сигарету и повернулась к Косте. Тот послушно щелкнул зажигалкой и поднес ее к сигарете. Элла прикурила, глубоко затянулась и прикусила верхнюю губу. Несмотря на бледность, лицо ее было совершенно спокойно, а в глазах не виделось и намека на слезы.
— Господи боже, — повторила она почти равнодушно и подняла на меня свои удивительные, совершенно черные глаза. — Я думала, что смерть Сережи — это самое страшное, что могло со мной случиться. Оказывается, его смерть — это только начало. Все так запутано. Я ничего не понимаю и даже примерно не могу себе представить, что меня ждет.
— Поэтому мы и хотим вам помочь, — сказала я.
— Почему бизнес вашего мужа был оформлен на другого человека? — Сегодня Костя просто не переставал меня удивлять. — Не знаю. — Элла выпустила густой клуб дыма, уперлась локтями в колени и положила голову на открытые ладони.
Зажженная сигарета была в опасной близости от ее густых волос, и мне казалось, что еще чуть-чуть — и они вспыхнут, как пропитанная бензином ткань, но беспокоить Эллу я не решалась.
— Я никогда этим не интересовалась, — не отрывая ладоней от лица, сказала Элла. — Я хотела всего лишь семью. Счастливую семью. Он муж, его забота — деньги. Я — жена, моя забота — дом и его счастье. Какая же я была дура!
— Обещаю вам, что сделаю все, что в моих силах. Прежде всего надо узнать, было ли это убийство и как много денег проиграл ваш муж. Хотя, если последнее предположение верно, думаю, кредитор сам объявится, и в самое ближайшее время. Если его убили, нужно выяснить мотивы. Полагаю, их наберется не так уж и мало. Вы не знаете, он не собирался переоформить дело на себя?
— Ничего не знаю. — Элла подняла голову, и я поразилась ее неестественному спокойствию и отрешенности. — Извините, я очень устала и хочу побыть одна.
— Конечно… Но вы уверены, что с вами все будет в порядке?
— Разумеется, нет. Со мной уже ничего не будет в порядке. Но вешаться я не собираюсь, если вы это имеете в виду.
— Простите. Пойдем, Костя.
Когда мы выходили, Эллочка по-прежнему сидела на диване, обхватив голову руками. Сигарету она все-таки затушила.
— Знаешь, Костя, — сказала я, когда мы подошли к машине, — что-то я тоже смертельно устала. Сперва эта нервотрепка на студии, потом разговор с Эллой… Пойду-ка я домой. Евгения Ивановича все равно сегодня уже не будет, так что покаянную речь смело можно отложить до завтра. А тебе так и так на студию возвращаться — служебную машину отвозить. Может быть, расскажешь все ребятам?
— Конечно, Ирина Анатольевна, никаких вопросов. Только сперва отвезу вас.
Я даже не стала спорить. Сил не осталось.
Глава 4
Утром я проснулась от тоскливо-тревожных звуков адажио Альбиони. Что ни говори, в самый раз для моего настроения аккомпанемент. Нет, оно мне, конечно, очень нравится — разумеется, адажио, а не мое нынешнее настроение, только слишком прочно засело воспоминание о том, что именно эту мелодию сделали персональным похоронным маршем чуть ли не для все наших генсеков. Кстати, ума не приложу, как этот диск оказался в музыкальном центре, вроде бы с вечера там Боккерини стоял? Может быть, это Володькины каверзы? Так сказать, народный бунт, акция протеста. Он до сих пор не избавился от привычки делать вид, что ненавидит мое пристрастие к классической музыке. Надо же ему, горемычному, хоть что-то во мне ненавидеть. Вот и решил дать мне на собственной шкуре почувствовать, каково ему, бедненькому, приходится — выбрал самое что ни на есть жизнерадостное. Глупые шутки, так ему и скажу.
Впрочем, Володька не виноват, что у меня плохое настроение. Он и так вчера весь вечер вокруг меня прыгал, все пытался дознаться, чего это Иван-царевич невесел, буйну голову повесил. А какое тут веселье, когда мне с утра да на шефский ковер? Я ведь до сих пор не придумала, чем бы смягчить начальнический гнев. Да уж если на то пошло, Кошелеву есть на что гневаться. Не оправдала, так сказать, оказанного доверия. Только я-то тут при чем? Я, что ли, благоверного нашей героини на тот свет отправила? Весь день в ментовке продержала? Только все это детский лепет, даже не отговорки: необходимо было предусмотреть любые ситуации и запастись резервным вариантом. А я наивно понадеялась, вернее, халатно поленилась. Может популярная телезвезда позволить себе такой маленький каприз, как лень? Не может, если не хочет навсегда распроститься со своей популярностью.
