винограднике еще остались кое-где нетронутые лозы муската); если американка симпатичная, прибавит лишнюю кисточку, если похожа на верблюда, срежет с лозы похуже… То строит в кустах спасательный плот и так плотно утыкает его гвоздями, что несчастным спасенным положительно негде было бы присесть… Но в лодочный сарай он приходил каждый день. Приносил то виноград, то баклажаны, то томаты. Бросит лукошко на верстак и конфузливо буркнет в сторону: «Сегодня после обеда у нас Олимпийские игры. Будете играть?» — «Ну конечно». И исчезнет в прибрежных камнях, как ящерица, которой на хвост наступили.
И вот третий вечер кряду дядя-химик сидит у своего сарая, бродит вдоль опушки леса, рыщет среди ноздреватых, просоленных морских скал и понять ничего не может. Куда девались дети? Не с курами же спать ложатся? Или обиделись за что-нибудь, прекратили дипломатические сношения? Но ведь днем же приходят в дюны и в сарай и, поджав ноги, часами сидят вокруг него… Это у них называется «Лига детских наций для решения неразрешимых вопросов»…
Еще сегодня после купания обсуждали, кто полезнее — девочки или мальчики, и так раскричались, что Боб со страху под лодку забрался. Но в самый разгар спора, чтобы никого не обидеть, дядя-химик удрал, будто бы шишки собирать.
Третий вечер смотрит он в одиночестве на закат, слушает, как сосны поют над кровлей «пиу-пиу», как море шлейф по песку волочит. Рак-отшельник он, что ли?.. Химик решительно надел на себя зеленый непромокаемый балахон, словно он и не химик, а бродячий куст можжевельника, и неслышной мексиканской походкой нырнул в чащу на поиски. Уж он своего добьется.
В дюнах не было ни души. Пустынно, как в лунном кратере, подымались отлогие бока, кое-где с тихим шипением струился со скатов песок. И в сосновом лесу никого. Гигантские шишки лежали на усыпанной длинной хвоей земле, никто не перебрасывался ими, никто не перекликался в колючих кустах, никто по- обезьяньи не раскачивался на узловатых ветках… И вдоль всего пляжа, насколько глаз видел в предзакатной мгле, ни одного маленького человека. Вон старуха собирает в корзинку выброшенную морем порцию щепок; вон собака старого рыбака меланхолически совершает свою обычную прогулку после ужина: детей нигде не было…
У выхода к устью пересохшего ручья дядя-химик всмотрелся в песок: следы. Гуськом в ниточку детские следы… И сбоку во влажном песке, как в сургуче, отпечатаны лапы неизменной детской гувернантки и опекунши Хризантемы. Конечно, это она. Свистнуть? Собака отзовется. Но это будет нечестно. Надо самому разыскать. И разыскать осторожно, не потревожить, не помешать их делишкам. А то разбегутся веером, как вспугнутые кролики, ничего и не узнаешь.
Густой камыш шел сплошной щеткой по обеим сторонам сухого русла. Голоса… Человек из лодочного сарая быстро нырнул в камышовые джунгли, сел на врытую в песок жестянку из-под бензина и прислушался.
Девочка-балерина капризно распекала невидимого собеседника.
— Я только что обошла все наши границы. Веревка у леса оборвана… Я ведь строго запретила качаться на пограничной веревке. Пограничный столб на тропинке у моста подрыт… Всякий прохожий может ворваться в наши пределы, и у нас даже не будет повода выслать его за границу.
— Это опять Хризантема подрыла, — уныло возразил голос Игоря.
— Ты министр пограничных дел, ты за все и отвечаешь. Прикажи главному архитектору укрепить столб, а Хризантему посади пока в крепость… Она в третий раз нарушает мои законы. Я не хотела бы прибегать к строгим мерам, но пусть военно-полевой суд оставит ее на завтра без овсянки.
— Она и так овсянки не любит.
— Не рассуждать.
— Все будет исполнено, королева.
Упирающаяся Хризантема жалобно завизжала: должно быть, ее поволокли в крепость.
Камыши быстро-быстро зашуршали, замотали метелками и опять успокоились.
— fte поставщик автомобилей?
— Закусывает в королевском гараже.
— Доставь его немедленно сюда. — Снова зашипели камыши. Придворный поставщик (судя по голосу — Мишка), видно, не очень торопился на королевский зов. Шел медленно, с треском раздвигая камыши, и ворчал:
— Вы, господин министр, не толкайтесь, пожалуйста, я не здешний подданный…
— Она приказала тебя немедленно доставить, — сурово сказал Игорь.
— Мало ли что она приказала. Какая же она королева, если она торгуется, будто рыбная мадам на базаре. В нашей фирме цены твердые, как в колбасной все равно. Не может платить — ходи пешком. Или пусть ее министры на носилках носят.
— Иди, иди. Нечего упираться. А то я тебя в крепость к Хризантеме посажу.
— Не имеешь права. Я иностранец… Мое государство вам все кредиты позакрывает. Вот и королевствуйте тогда… на голом песке с камышовой валютой, — дерзко отрезал Мишка.
«Однако, — подумал притаившийся в камышах дядя-химик, — иностранец-то упорный какой…»
— Начальник всех вооруженных сил! — закричала вдруг издали королева властно и пронзительно.
— Здесь! — раздался в камышах справа кроткий голос девочки-скрипачки.
— Иди сюда. Да перестань ты виноград жевать, когда с тобой королева разговаривает. Стань здесь, за моим троном. Сейчас я даю аудиенцию моему автомобильному поставщику. Если он опять не уступит, будь на всякий случай готова.
— Ш-лу-шаю, Ваше Величештво, — прошамкала девочка. Отвечать королеве и выплевывать в то же время виноградные шкурки, очевидно, было не так легко.
Сбоку в камышах снова раздался шорох. Мишка упирался, а Игорь, несмотря на свое министерское звание, тянул его за пояс, точно тащил козла на базар.
— Да идите же. Нам нужно двадцать грузовиков для пограничной стражи, три автокара, чтоб американских детей к нам возить в экскурсии… И королеве царадная машина нужна: кузов малахитный, колеса платиновые. С вентилятором и раскидной спальней. Если недорого уступите, я вас к ордену представлю… «Камышовая Звезда» третьей степени.
— Нужна мне твоя звезда. По прейскуранту пусть платит. А звезду вашу можете вашей Хризантеме на хвост нацепить.
Игорь рассердился на дерзость и, судя по глухому звуку, дал Мишке тумака.
Дяде-химику страшно любопытно было узнать, чем кончится разговор неуступчивого поставщика с королевой, но вдруг за его спиной раздался отчаянный визг Боба:
— Тре-во-га! Сюда! Он сидит на пороховом погребе и курит…
Химик в испуге вскочил и плюнул на свою трубку, но было уже поздно. Со всех сторон к нему сбежались — королева, министр пограничных дел, иностранец, начальница вооруженных сил и даже Хризантема, внезапно вырвавшаяся из крепости.
Как ни клялся, как ни божился человек с трубкой, что он попал в Камышовое Государство случайно, что он не лазутчик, что он совсем и не думал взрывать пороховой погреб, ведь он бы первый пятками кверху взлетел на воздух, никто его и слушать не стал.
Особенно было обидно, что Мишка — поставщик-иностранец, напористей всех толкал его сзади и подгонял по икрам камышинкой. Ему-то что за дело?.. Должно быть, у иностранца этого была и вторая должность: главного конвоира подозрительных личностей, раскуривающих трубки на королевских пороховых погребах.
У самого трона, выброшенного морем великолепного ящика из-под марсельского мыла, процессия остановилась. Химика привязали шнурком от королевских сандалий к врытому в песок веслу и приступили к допросу.
Спрашивали все вместе, только благородная Хризантема ни о чем не спрашивала и потихоньку лизала его связанные руки. Вопросы были такие, что, даже если ты и не виноват, все равно не отвертишься. И спрашивали все вместе, как ни в одном королевском суде не полагается. И дергали за фуфайку, а кто-то сзади даже ущипнул…
Кто он такой? На какой улице родился? Чем занимался его дедушка? Давно ли носит пенсне? Какой табак курил? Сколько месяцев вел он подкоп к погребу? Говорит ли по-испански? Почему не говорит? Умеет
