— Постойте, дедушка. Я не понимаю. Какие кони? Какая каланча? Почему шары?
— Как не понимаешь? Обоз кто привез? Кони. А на каланче (высокая башня такая над Думой) всегда дежурный пожарный ходит: чуть где пожар, сейчас же он тревогу подымет.
— Ну… У нас в Париже совсем не так. Пожарные всегда на автомобилях выезжают.
— На чем?
— На ав-то-мо-би-лях.
— Не понимаю.
— Ах, дедушка, какой вы странный. Это такие самокатные экипажи. Внутри бензин… Пыхтит и едет, запах только очень скверный. А пожарный резиновую грушу нажимает: тяф-тяф-тяф! И все дают дорогу. Очень просто.
— А лошади где?
— Лошадей никаких нет. И каланчи у нас нет. Где загорится, по телефону дадут знать…
— Что это ты какие слова выдумываешь…
— Совсем не выдумываю. Не знаете телефона?! С одной стороны ящичек, с другой стороны ящичек, посередине проволока. Дзинь-дзинь! Алло! Кто говорит? Люся! — Что вам угодно? — У нас пожар. — Очень приятно, сейчас приедем… Вот и все… Есть и без проволоки. Ей-богу, дедушка. Из Парижа спрашивают: «Как ваше здоровье?» А из Нью-Йорка отвечают: «Спасибо, у меня насморк, чего и вам желаю!»…
Дедушка недоверчиво покачал головой.
— Так вы, пожалуй, и про аэроплан не поверите?
— Кушанье, что ли, французское?
— Да нет же! Это такая машина с планочками, хвостом вертит, бензин чихает, — а она людей по воздуху перевозит. Через океан или через Монблан, — ей все равно…
— Скажешь! Этак, по-твоему, и медведи по воздуху летают! Выдумщица какая!
— И летают. Из Москвы недавно немец один в Берлин на аэроплане медвежонка привез… Вы, дедушка, и про кинематограф тоже ничего не знаете? Люди по полотну бегают и всякую чепуху представляют. То есть не люди, а фотографии такие… Быстро-быстро, как пауки по воде. Поезд подходит к мосту, жулик бросается в воду, за ним полицейский. Потом — фить! — гостиная, старичок фабрикант ломает руки: кто украл мою любимую картину? Фить! Жулик уже в Африке и подкрадывается к носорогу… Фить!.
Крылов огорченно вздохнул:
— Постой, Люся. Запутала ты меня совсем. Фить да фить. Страусы у вас по потолкам еще не бегают?
— Не бегают, дедушка.
— И то слава Богу! В голове от твоих сказок звенит… А что за труба на столбе?
— Это, дедушка, граммофон.
— Ишь, ты слово какое. Что за штука такая? Кофе мелют, что ли?
— Ах, какой вы смешной! Вот вы сейчас увидите, какой это… кофе…
Люся соскочила на пол, подбежала к граммофону, выбрала одну пластинку, пыхтя, завела с трудом пружину и лукаво посмотрела на дедушку.
И вдруг из трубы кто-то фыркнул, зашипел и простуженным голосом стал читать с чувством, с толком, с расстановкой:
«КВАРТЕТ»
Басня Крылова!
Подошел дедушка к говорящей трубе, шапочку свою от волнения на затылок передвинул, прослушал до конца и крякнул.
— История! А может быть, труба твоя и басни сама сочиняет?
— Нет, дедушка, этого она еще не может. Теперь небось мне верите? Про автомобиль, телефон и аэроплан сочинила я вам? Хотите, по телефону пожарную команду вызовем? Я вам сейчас номер разыщу, а телефон у нас в передней висит.
— Нет уж, спасибо. А китайского дракона ты тоже вызвать можешь?
— Прошу над нашим драконом не насмехаться! — хрипло затявкала фарфоровая китайская собачка на столике.
Люся топнула на нее ногой и… проснулась. Вот горе! Почему же она дедушке Крылову ни одной басни не продекламировала. Ротозейка несчастная!..
ЖЕЛТЫЙ ФУРГОН*
Почему вы, мадемуазель, плачете? — спросил француз-городовой у маленькой девочки, стоявшей на перекрестке улиц под платаном в позе потерпевшей крушение мореплавательницы, выброшенной на необитаемый остров.
— Со мной случилось несчастье… — Заплаканные серые глазки робко осмотрели огромного полицейского, и слезы быстро-быстро мелкими капельками покатились по щекам.
— Несчастье, мадемуазель? А вот вы мне расскажите, в чем дело, и никакого несчастья не будет.
— Школьники проходили мимо нашего отеля с музыкой… Я побежала за угол… Они так красиво шли в ногу, бум-бум! И опять за угол… И еще за угол!.. Пока не заблудилась…
Городовой пожалел, что у него в кармане не было ни простыни, ни большой скатерти. Обыкновенным носовым платком таких слез не осушишь.
— Хорошо. Вы как раз натолкнулись на такого полицейского, который отводит по домам маленьких заблудившихся девочек. Но прежде всего давайте сядем, вон там скамья. Когда мы сядем, мы будем почти одного роста, и нам удобнее будет разговаривать. Как вас зовут?
— Нина.
— Очень красивое имя, мадемуазель. Сколько вам лет?
— Кажется, пять, — всхлипнула девочка.
— Превосходно. Самое главное мы знаем. Теперь перестаньте плакать и постарайтесь припомнить: на какой улице вы живете.
Полицейский достал из-под толстого плаща толстую книжечку, в которой были бисерным шрифтом пропечатаны все улицы, все переулки, все бульвары Парижа, и бережно положил книжечку на колено.
— О, господин полковник! Я уже старалась припомнить, но как же я припомню, когда я не знаю названия нашей улицы? На углу у нашего отеля была прибита синяя дощечка с названием улицы, но она так высоко прибита, что я не могла ничего разобрать… И потом, господин полковник, вы меня извините, я еще не умею читать по-французски…
— Вы очень любезны, мадемуазель Нина, но я еще не полковник. Как называется ваш отель?
— Не знаю.
— С какого угла прибежали вы к платану?
— Не помню…