бывал экстравагантен или агрессивен; может быть, на Кубе или в Ки-Уэст он был таким, но не в Кетчуме. Его называют алкоголиком, но здесь никто не видел его пьяным. Он пил очень много, да, он научился этому в Париже, но это никогда не было заметно». Парди: «Я думаю, что он был демократом, но не уверен… Он был настоящий джентльмен, я думаю». Хемингуэя эта характеристика удивила бы: он утверждал, что «джентльменов» не переваривает. Но, может, в глубине души он хотел быть «джентльменом»?
Тилли говорила, что отношения Хемингуэя с Мартой были превосходными; первый конфликт произошел в декабре, когда началась советско-финляндская война, загадочное мероприятие, попортившее немало крови историкам. Марта вызвалась ехать туда от «Кольерс». Тилли: «Я сказала ей: Марта, ты сумасшедшая, если хочешь уехать туда и бросить своего мужа. Это нехорошо. И она ответила: Тилли, это для меня важнее всего на свете. Она сказала: это в моей крови. Ничего не могу поделать».
Позднее, когда отношения Хемингуэя с третьей женой разладятся, он будет говорить, что она «променяла его на карьеру». Геллхорн единственная из его жен не принесла работу в жертву семье, полагая, что их можно сочетать — ведь детей у них не было, а хозяйство вела прислуга. Она не видела причин не ехать в Финляндию и, кстати, звала мужа с собой, но он отказался: то ли вправду устал, то ли не хотел портить благоприятное впечатление от русских. Но когда Эдвин Рольф попросил его сделать заявление в поддержку СССР, тоже отказался.
После отъезда Марты все пошло прахом. Каждый день вылазки на охоту, спиртное в больших количествах, работа замедлилась и, возможно, остановилась бы вовсе, если бы не новые «дочки»: без милой женской дружбы он не мог прожить и недели. Одна дочка была Тилли, второй стала Клара Шпигель, жена Фреда Шпигеля, с которым Хемингуэй в 1918-м служил в Италии: она писала под диктовку Папы письма, старалась отвлечь от мужской компании, и это ей частично удалось. Говорил с нею Хемингуэй о литературе, не обошел любимую тему самоубийства, Клара сказала, что убьет своих сыновей и себя, если Гитлер вторгнется в США — его эта идея привела в восторг. С третьей «дочкой», актрисой Слим Хоукс, приехавшей с мужем, продюсером Говардом Хоуксом (экранизировавшим «Иметь и не иметь»), у Хемингуэя, по мнению некоторых биографов, был платонический роман. Несмотря на присутствие «дочек», хандрил, Тилли рассказывал о несчастном детстве и называл мать «сукой», Кларе жаловался на жестокость Марты. Клара приглашала его в гости на Рождество, Хедли тоже, но он отказался, хотел провести праздник с сыновьями, приехал в Ки-Уэст. Но Полина опять забрала детей. Тогда он собрал свои вещи и уехал в Гавану.
Он написал теще, что в распаде брака виноваты ее дочери (особенно Вирджиния, которая «разрушила семью»), обещал, что будет блюсти материальные интересы Полины «как свои собственные» и выплачивать на детей 500 долларов в месяц — не бог весть что, но надо помнить, что Полина была намного богаче мужа. Миссис Пфейфер ответила: она не вмешивается в «разногласия и недоразумения» между Полиной и Эрнестом, она и ее муж «считают его сыном». (Впоследствии он говорил также, что причиной разрыва была неспособность Полины рожать.)
Марта вернулась из Финляндии в середине января 1940 года. Ее статьи о советско-финляндской войне — «мы восхищались стойкостью финнов и их решимостью выдержать эту войну, как будто не было ничего особенного в том, что 3 миллиона человек борются против нации в 180 миллионов» — оказали большое влияние на общественное мнение в Штатах. Неизвестно, что о них думал Хемингуэй. Март и апрель провели в «Ла Вихии» довольно мирно, но хуже, чем прошлую весну. Работа занимала все меньше времени, а стрельба по голубям, петушиные бои, тотализатор и бары — все больше. Он видел, что не закончит книгу к сроку, нервничал, от этого еще больше пил, утверждая, что партия в теннис «выведет алкоголь из организма», но после тенниса следовал новый прием алкоголя. Марте — она одна из его жен не пила совсем — не нравились и его времяпровождение, и круг общения: профессиональные боксеры (из них любимый — Эвелио Мустельер, «сынок», с которым познакомились в Париже), богатый бездельник Марио Менокаль, эмигранты-баски (Хемингуэй даже был членом гаванского Клуба басков): профессиональные спортсмены Хуан и Франсиско Ибарлюсеа, моряк Хуан Дунабейтиа, католический священник Андрес Унтзайн, воевавший на стороне республиканцев, — с ними Марта не могла и не пыталась найти общий язык, как и они с ней. Кубинские историки пишут, что Хемингуэй дружил на Кубе с интеллигенцией — поэтом Николасом Гильеном, журналистом Алехо Карпентьером, беллетристом Энрике Серпа. Он с ними и правда встречался, но нет подтверждений, что общение было близким. Друзьями Хемингуэя называли себя сотни людей, зачастую после шапочного знакомства.
На весенние каникулы приезжали все три сына, сразу, в отличие от друзей отца, поладившие с Мартой: Бамби и Грегори ее полюбили, Патрик, горячо любивший мать, отнесся прохладно, но конфликтов не было. В апреле Хемингуэй написал предисловие к книге Густава Реглера, потом слег — печень замучила, опять подозревали цирроз. Облегчение принесли диета и известие о том, что Полина начала развод (который будет завершен только в ноябре). В письме Перкинсу он объяснил: Полина мешала работать, он писал слабые книги из-за нее, теперь все будет иначе. Однако Марта тоже мешала — говорила о политике, настаивала на поездке в Европу, где шла война. Он ехать не хотел, поссорились, она убежала в Нью-Йорк, он запил; в июне она вернулась, стало полегче, но ненамного. (Его друзья рассказывали, что Марта силой вытаскивала его из баров, кричала на него и т. д.)
Заключительная работа над романом проходила в нервной обстановке, но все же в июле он был завершен и показан знакомым, включая Перкинса, — тот нашел ряд сцен «непристойными» и их пришлось переделывать, а 26 августа Скрибнер получил окончательный вариант. Автор 1 сентября уехал с Мартой и детьми в Сан-Вэлли, потом Бамби вернулся в школу, а младшие задержались. За роман пока был получен лишь аванс в тысячу долларов, но материальное положение будущей семьи вот-вот должно было улучшиться: кинокомпания «Парамаунт» начала переговоры с автором еще до публикации книги. Агента в Голливуде у Хемингуэя не было, делами занялся сценарист Дональд Фрид. К концу октября заключили контракт на 136 тысяч долларов (Хемингуэй, естественно, рассказывал, что на 200 тысяч). Кто будет играть героя? В Сан-Вэлли приехал Гари Купер с женой — подружились, боксировали, ходили на охоту, Купер оказался классным стрелком, а значит, достойным роли Джордана. (Героиню сыграет Ингрид Бергман.)
Все было прекрасно, только не с Мартой. Он предложил ей подписывать свои работы «Марта Хемингуэй» — отказалась. Их вкусы расходились: она хотела жить в больших городах, в вылазках на природу покорно сопровождала его, но он отдыхал, а она уставала. В октябре она приняла новое назначение от «Кольерс» — в Китай, но все же задержалась, чтобы выйти замуж, и застала публикацию главной книги своего мужа. Роман «По ком звонит колокол» вышел в свет 21 октября 1940 года тиражом в 75 тысяч экземпляров. Его действие происходило в мае 1937 года и укладывалось в 64 часа. По словам автора, он стоил ему «одной жены и полутора лет жизни».
Американец Роберт Джордан (нет смысла спорить, с кого он списан: это и Мерримен, и Милтон Уолф, и автор, каким он хотел бы быть, и еще множество народу; писатели не фотографируют, а творят) приехал сражаться в интербригадах. «Он участвует в этой войне потому, что она вспыхнула в стране, которую он всегда любил, и потому, что он верит в Республику и знает, что, если Республика будет разбита, жизнь станет нестерпимой для тех, кто верил в нее». Перешел на диверсионную работу в тылу противника. У него был русский напарник Кашкин, которого Джордан убил, когда тот был ранен и не хотел живым попасть в плен. Е. Воробьев пишет, что, дав персонажу фамилию критика, «Хемингуэй хотел воздать должное своему незнакомому другу», но на самом деле «должное» воздано довольно странно. Партизанка Пилар рассказала, что от Кашкина «пахло страхом» — Джордан сказал, что в таком случае хорошо, что он пристрелил его. «Бедный Кашкин, думал Роберт Джордан. От него, здесь, наверно, было больше вреда, чем пользы. <… > Надо было убрать его отсюда. Людей, которые ведут такие разговоры, нельзя и близко подпускать к нашей работе. Таких разговоров вести нельзя. От этих людей, даже если они выполняют задание, все равно больше вреда, чем пользы». Обиделся Хемингуэй на последнюю критическую статью Кашкина или у него просто были трудности с придумыванием русских фамилий? Или действительно «воздал должное» — ведь смерть от руки друга прекрасна?
«Вредные разговоры» Кашкина — это те самые разговоры, что Хемингуэй вел со всеми встречными: о самоубийстве как избавлении от мук. Кашкин, как следует из текста, отлично выполнял работу и никаких претензий к нему, кроме «запаха страха», не было, но для Хемингуэя этого достаточно: он на всех войнах, как свидетельствуют очевидцы, толковал о смелых и несмелых людях, полагая их чем-то вроде двух рас, и когда кадровые военные говорили, что трусоватый человек может стать хорошим солдатом, а храбрец —
