то ли жизнь, то ли людей. Особенно — персов.
Нас провели — а Менделеева пронесли — в помещение, вполне европейское внутри, если не считать странной формы окон — низких и широких. Да еще потолок, пожалуй, был низковат. В остальном — комната как комната, разве что стульев в ней не было. Но по раcпоряжению офицера в комнату тотчас внесли три стула, явно позаимствованных из какой-то конторы, потому что на них я разглядела таблички с инвентарными номерами. Офицер что-то сказал охранникам, и они вышли из комнаты.
Менделеев повернулся к лейтенанту.
— Итак, — сказал он, — где мы можем поговорить, чтобы никто не помешал и не подслушал?
Офицер замотал головой.
— Нет! — сказал он. — Не сейчас. Это есть мой дом. Коран велит мне принять гостей и отнестись к ним с уважением, даже если они — мои враги. А я не уверен в том, что они не станут моими друзьями.
Даже Менделеев был, по-моему, удивлен тем, как начали развиваться события, хотя сам все это и организовал. Он покрутил головой, словно ему шею сдавливал тугой воротничок, и почесал в затылке.
— Она… — Лейтенант указал пальцем на меня. — …пойдет на женскую половину.
Менделеев на секунду задумался, что-то там, у себя в голове, взвесил, нахмурился, но потом кивнул и ответил, как я поняла, скорее для меня, чем для хозяина дома:
— Конечно! Гости не должны нарушать обычаев хозяев.
И меня выставили из комнаты! Охранник привел меня на женскую половину и встал у дверей со своим автоматом. Я вошла в просторную комнату, которая никак не походила на европейское жилище хотя бы уже потому, что все, что можно, было в ней застлано коврами — и полы, и невысокие стены, и даже окна были занавешены коврами. В комнате царил полумрак, а три женщины, сидевшие на корточках перед ворохом какой-то материи с иголками в руках, уставились на меня с напряженным интересом.
Головы их были непокрыты, и я рассмотрела лица — слишком подчеркнутые брови, слишком длинные ресницы, слишком черные волосы. Это и есть восточные красавицы, шемаханские царицы, знакомые мне с младенческих лет по сказкам? Я, честно говоря, была удивлена. Они были больше похожи на индианок — в моем представлении. Хотя я тут же призналась себе, что о персиянках у меня вообще нет абсолютно никакого представления. Одна из них была явно постарше, и я даже засомневалась — кем она приходится нашему лейтенанту? Женой? Но она же в матери ему годится! А может быть, это и есть его мать? Кто их поймет, этих персов, как у них семейные отношения строятся! Может быть, это жена старшего брата, который умер, и она теперь перешла к его младшему брату и стала его женой? Я где-то читала, что у восточных народов существует, кажется, такой обычай. Как у нас младшие донашивают вещи старших, так у них младший брат «доживает» с женами старшего… Впрочем, может быть, я что-то напутала?
Старшая встала, отложив иголку, и подошла ко мне. Я молчала, не зная, как мне себя вести. Она подняла руки и сняла с моей головы чадру. Волосы рассыпались по моим плечам. Женщина отступила от меня и посмотрела на мои волосы с каким-то, как мне показалось, ужасом.
«Ну, конечно! — решила я. — Они принимают меня за новую жену своего мужа! Как же мне им объяснить, что я не его жена, что я — вообще ничья не жена? Впрочем, стоит ли объяснять так много? Достаточно будет, если они поймут, что я в их доме временно и у меня есть другой муж. Менделеев, например. Он же сказал лейтенанту, что я — его женщина… может, это их успокоит?»
— Извините, — сказала я по-английски, — я в вашем доме — гостья… Вернее, гостья не я. Гость — мой муж, он сейчас разговаривает с вашим…
Я замялась, не зная, как назвать их мужа, чтобы не попасть впросак.
— … с нашим господином! — продолжила мою фразу одна из женщин помоложе. — Слава Аллаху! А то мы было подумали, что он купил новую жену и теперь все внимание будет уделять только ей. Да еще европейку! Я решила, что у нашего Мизандара в голове джинны устроили пляску!
Она вскочила и принялась что-то объяснять по-персидски двум другим женщинам. Те слушали сначала недоверчиво, а потом неожиданно развеселились и стали откровенно и облегченно хохотать, причем у меня было некоторое подозрение, что часть этого хохота адресована и мне лично.
Меня, конечно, заинтересовало, откуда Зухра, которая тут же сообщила мне, как ее зовут, так хорошо знает английский. Она рассказала, что росла в Тегеране и воспитывалась в доме бывшего посланника Ирана в Великобритании, но потом он попал в немилость к аятолле и пропал в тюрьме. Родные его тоже постепенно исчезли один за другим, и Зухру купил у ее дяди, единственного ее родственника, лейтенант Мизандар, который попал в Тегеран с каким-то поручением и тут же вернулся на побережье, где у него уже был свой дом, доставшийся в наследство от отца, владельца ткацкой фабрики, и две жены — Зейнаб и Лейла. Лейла старшая, а Зейнаб сейчас пошла на базар за хорошим рисом для плова. Мизандар сказал, что сегодня будут важные гости и Лейла должна приготовить плов. За стряпню всегда отвечает старшая жена. А они с Зейнаб — за чистоту и одежду Мизандара.
Заметив мой недоуменный взгляд, брошенный на старшую женщину, Зухра рассмеялась и сообщила, что это не жена Мизандара, а его сестра. Она строгая, конечно, но зря не ругается и не злится по пустякам. Но ее слово на женской половине — закон. Это она послала Зейнаб на базар, потому что Лейла еще должна замочить в молоке баранину, чтобы она поспела к плову, а приготовление пищи — это, как она уже говорила, обязанность старшей жены. А вообще Хабиба, так зовут сестру Мизандара, главная не только на женской половине, но и во всем доме. Когда Мизандар на работе — а он работает офицером, ловит врагов ислама, — Хабиба всем управляет и ведет весь дом. И как Хабиба скажет, так и будет, она умеет убедить Мизандара во всем, что ей нужно. Вот бы и ей, Зухре, научиться этому…
Она на секунду задумалась и прервала наконец поток своего красноречия. Я воспользовалась этой передышкой и задала ей самый естественный вопрос для женщины, которая уже больше суток не видела мыла и косметики, а из воды общалась только с соленой морской. Я чувствовала себя грязной, словно… У меня даже сравнения нет, чтобы адекватно передать это ощущение. А, вот! Словно мусульманин, отведавший свинины!
Я не успела еще договорить до конца, как Хабиба по моей интонации все поняла и сообразила, в чем заключается моя просьба, гораздо быстрее Зухры. Она взяла меня за руку и отвела куда-то в глубь женской половины.
Мы прошли какими-то низкими коридорами сквозь тесные комнаты и оказались в настоящей парной! Хабиба все так же молча показала мне, как пользоваться газовой горелкой, нагревающей воду, как добавлять пару, где лежит мыло и прочие принадлежности женского туалета, необходимые для бани, и оставила меня одну.
Не успела я раздеться, как вновь появилась Зухра и принялась посвящать меня во все остальные подробности и тайны дома Мизандара. Она тоже разделась и помогла мне освоиться с управлением парной.
Я уселась в огромный чан с теплой водой, ласковые руки Зухры мылили мои плечи, руки, нежно прикасаясь к синякам и ссадинам.
Меня охватило такое блаженство, что я напрочь забыла, где нахожусь, кто рядом со мной, как нам выбираться из этого треклятого Ирана, и все остальные свои неприятности. Горячая вода — это было что-то ни с чем не сравнимое. Несмотря на то, что меня долго убеждали, что человек произошел от обезьяны, и я сама в это искренне верила, сейчас я готова была утверждать, что женщина, по крайней мере, произошла от лягушки, рыбы или, на крайний случай, от какой-нибудь приморской ящерицы…
Глава пятая
После бани я окончательно пришла в себя, когда женщины подарили мне новое лицевое покрывало и новенькие туфли без задников, точно такие, какие носили сами.
Во мне проснулось любопытство, имевшее конкретную прагматическую цель, которая сама как-то сформулировалась у меня в голове, пока я сидела в чане с горячей водой и нежилась под ласковыми руками Зухры. Мне нужно было ее еще кое о чем расспросить, но тут в дверь постучал охранник и крикнул, что женщину-гостя требует ее господин в отведенную ему комнату. Это было очень кстати, так как мне не терпелось обсудить с Менделеевым свой план.
