Берия, помолчав немного, тяжелым взглядом посмотрел на Фитина:
— Вы тоже так считаете, Павел Михайлович?
— Да, я тоже так считаю. Наша информация может, конечно, быть неполной, она может отражать неверные пути решения, не содержать элементов новизны для советских ученых. Но главным ее достоинством, Лаврентий Павлович, является то, что она отражает достигнутый уровень проработки в США и Англии исследуемой проблемы, что само по себе уже может служить полезным ориентиром для Курчатова. Кроме того, я убежден, что она отличается высокой степенью достоверности еще и потому, что ее источники — непосредственные участники всех исследований и экспериментов. Надежность Персея не вызывает у меня сомнений, потому что его связь с советской разведкой и начало сотрудничества с нею исходят из симпатий к нашей стране и благородного побуждения помешать утаить от СССР сведения об американской программе создания атомного оружия. Поэтому я считаю, что эти обстоятельства исключают внедрение в нашу агентурную сеть двурушников и продвижение через них преднамеренной дезинформации. А впрочем, мы же можем, — Фитин перевел взгляд с Берии на Овакимяна, — перепроверить сведения Персея не подвергая его самого опасности.
— Это каким же образом? — заинтересовался Берия, продолжая исподлобья смотреть на Фитина.
— Через другого такого же агента, который без нашей помощи будет скоро переброшен из Англии в США.
— Вы имеете в виду Чарльза?
— Да.
— Ну хорошо, проверьте это через Чарльза, — согласился Берия. — Поставьте перед ним те же задачи, что и перед Персеем. Потом, когда получите от Чарльза информацию, доложите мне материалы того и другого агента. Я сам хочу сличить их данные и убедиться в их объективности. — После этого он взял со стола папку, помеченную ярко-красными чернилами: «Сообщение по делу „Энормоз“», и протянул ее Фитину: — Передайте это под расписку Курчатову, пусть он изучает ваши сведения. А теперь у меня к вам, Павел Михайлович, вопрос по материалам Персея. В них указаны строящиеся атомные объекты и уже существующие в Сен-Луи и в штате Нью-Джерси, а обеспечены они агентурой или нет?
Фитин начал кашлять: он не мог вспомнить всех источников информации, их кличек и кто из них на каких объектах был задействован и потому после небольшой паузы дал уклончивый ответ:
— Не на всех, но есть.
— Например?
— Например, на фирме «Дюпон» есть агент Скаут. С прекрасными возможностями работает в компании «Кэллекс» агент Монти. Он дает нам очень ценную информацию по строительству атомных объектов, — Фитин перевел вопросительный взгляд на своего заместителя Овакимяна, в надежде, что он вспомнит и подскажет кого-то еще.
Гайк Бадалович, не поднимая своей крупной головы с густой шевелюрой темных волос, напомнил:
— Вы забыли еще двух вспомогательных агентов, которые тоже завязаны на дело «Энормоз». Один из них — Бир, а другого… я не помню…
— Вы, товарищи, — вновь назидательно начал Берия, — должны поставить перед собой задачу приобретения источников на всех объектах «Манхэттенского проекта», все у нас должно быть схвачено. Одно дело иметь агента в Лос-Аламосской лаборатории, но есть ведь еще экспериментальные заводы, строительные компании и фирмы, которые тоже как-то связаны с созданием американской атомной бомбы. Вот сообщил вам сейчас Персей, что принято решение о постройке плутониевой установки в Хэнфорде, вы должны сразу же отреагировать: решать задачу агентурного проникновения. Пусть Квасников обеспечит одну или две вербовки на этом объекте. Повторяю еще раз: разведкой должно быть схвачено все по линии «Энормоз».
Принимайте это как обязательное для исполнения указание.
— Хорошо, Лаврентий Павлович, мы будем его выполнять, — заверил наркома Фитин.
Берия возвратил ему полученные от Персея материалы. В тот же день они были доставлены Овакимяном лично Курчатову. Ознакомившись с ними, руководитель советского атомного проекта пришел к выводу о необходимости создания уранового котла, чтобы производить в нем начинку для атомной бомбы — плутоний.
В обширном заключении Курчатова, представлявшем собой анализ развединформации на двадцати четырех страницах, охватывалось множество различных аспектов ядерной проблемы (см. Приложение №3).
При анализе каждого цикла исследований, проведенных американскими физиками, Курчатов в своем заключении оценивал и состояние соответствующих работ в Советском Союзе: он, в частности, отмечал ведущиеся изыскания Ф. Ф. Ланге и И. К. Кикоина по разделению изотопов урана методом центрифуги; М. И. Корнфельда и Д. М. Самойловича — по разделению изотопов методом ректификационных колонн; Г. Н. Флерова, К. А. Петржака и М. Л. Орбели — по сечениям деления урана при облучении нейтронами в области средних энергий; работы академика АН УССР А. И. Бродского по получению тяжелой воды, Я. Б. Зельдовича, Ю. Б. Харитона и И. Я. Померанчука — по расчету критической массы и замедления нейтронов; В. И. Спицина, Ан. Н. Несмеянова, В. Г. Хлопина — по химии урана. Высказывалась также возможность развертывания работ по разделению изотопов методом электролиза в Коллоидно-электрохимическом институте АН СССР у академика А. Н. Фрумкина.
12 апреля 1943 года в Академии наук СССР вышли сразу два приказа: № 1 — о создании нового научного коллектива, зашифрованного под названием Лаборатория № 2. Другим приказом начальником этого засекреченного объекта назначался профессор И. В. Курчатов.
Четко сознавая, что единодушие в новой, сложной и трудной работе — залог успеха, Игорь Васильевич собирает сперва группу единомышленников из пяти человек: приглашает в лабораторию профессоров Я. Б. Зельдовича и Ю. Б. Харитона, вызывает из Свердловска члена-корреспондента И. К. Кикоина, а из Казани — члена-корреспондента А. И. Алиханова и Г. Н. Флерова. Поселившись вместе в одном из номеров гостиницы «Москва», они перво-наперво наметили, какие исследования должны стать первоочередными, кто из них будет заниматься ураном, графитом и тяжелой водой, разделением изотопов и непосредственно конструкцией атомной бомбы. Курчатов, которого из-за его окладистой смоляной бороды и в соответствии с рекомендованной органами госбезопасности зашифровкой стали называть за глаза Бородой (по документам он проходил под фамилией Бородин), взял на себя задачу создания уран- графитового котла для производства атомной взрывчатки, то есть плутония.
Алиханов избрал направление — уран с тяжелой водой. Харитон и Зельдович решили продолжить разработку непосредственно бомбы.
Определив между собой обязанности, эта же группа ученых без промедления приступила к подготовке обзорной статьи по урановой проблеме для доклада правительству. Отпечатанная почти на шестидесяти страницах записка носила научно-популярный характер. 25 апреля 1943 года она была доложена в Совнарком. После ее одобрения Курчатову были даны большие права и чрезвычайные полномочия: по правилам военного времени ему было оформлено специальное разрешение ГКО на отзыв с фронта и с военных заводов, а также из эвакуации нужных для работы над атомной программой ученых различных направлений, инженеров и специалистов.
Вскоре в Москву начали съезжаться физики-теоретики и экспериментаторы, металлурги и радиохимики. Первые заботы Курчатова — бытовые вопросы: накормить и расселить прибывших. Все это Игорь Васильевич взял на себя. Даже на обеды в Доме ученых на Кропоткинской улице он выезжал теперь вместе со всеми в крытом грузовике. Это радовало и ободряло людей, испытавших в эвакуации и на фронте лишения военного времени. И все же не все прибывшие в Москву — их поначалу насчитывалось 20 человек — верили в успех начинавшихся работ в доме № 3 по Пыжевскому переулку, где Академия наук позволила разместиться Лаборатории № 2. Курчатов, объясняя сложившуюся ситуацию с исследованиями по урану и плутонию в Англии и США, убеждал сомневавшихся ученых и специалистов, что единственный путь защитить страну — это наверстать упущенное время и незаметно для внешнего мира создать достаточного масштаба атомное производство. Если же у нас об этом раззвонят, то США так ускорят работу, что нам будет их не догнать. Для убедительности тех же сомневающихся Игорь Васильевич приводил пример с
