процесс — открытым или закрытым. Но так и не договорившись ни до чего, они решили согласовать этот вопрос с английским премьером Клементом Эттли, поскольку Гузенко на первых допросах дал показания о том, что в МИ-5 работают два советских агента под одной кличкой Элли. То, что канадский провал перебросился не только в США, но и в Европу, встревожило и лондонскую резидентуру НКГБ, и Лубянку, и так называемую «кембриджскую пятерку».[110]
Обеспокоило это и резидента Квасникова, который уже сдавал свои дела Яцкову, назначенному вместо него руководителем загранточки. Особенно их беспокоила предстоявшая через несколько дней встреча в штате Нью-Мексико с агентом Чарльзом. Опасаясь за непредсказуемые последствия, Квасников предложил Яцкову отменить ее, не направлять связника Раймонда в закрытую зону этого штата, но тот заупрямился:
— Нет, Леонид Романович, Арно[111] должен ехать в Санта-Фе. Отменить его поездку уже невозможно: у нас просто нет времени, чтобы найти Чарльза и предупредить…
— Но если оперативная обстановка так сильно изменилась в худшую для нас сторону, то мы, наверно, тоже должны как-то отреагировать?!
Яцков молчал.
— Не должны же мы в этой ситуации бросать на произвол судьбы сразу двух наших особо ценных агентов, — продолжал тем временем Квасников.
— Я это понимаю, Леонид Романович… Но у нас безвыходное положение. До проведения встречи осталось три дня, и я не исключаю, что Арно уже выехал в Нью-Мексико. Давайте будем надеяться на лучшее. Чарльз — человек осторожный, да и Арно при развязанной сегодня в прессе шумихе о канадском провале и вообще о шпиономании будет вести себя побдительнее. Если же мы не пойдем на эту встречу, то можем надолго потерять Чарльза. Он же останется без связи и, не дай Бог, покинет Америку, как это уже сделали многие европейские ученые, а потом вы же сами мне говорили, что Павел[112] ждет от вас результатов испытания «горгоны». [113] А кто, как не Чарльз, должен сообщить нам об этом?
— А Персей разве не допущен к испытаниям?
— Но он мог и не быть на полигоне…
— Да, без этих данных мне лучше не возвращаться домой: Павел может растереть меня в порошок. Он уже давно грозится посадить меня в подвал… А в этом случае у него будут все основания превратить меня в лагерную пыль…
— Не беспокойтесь, Леонид Романович, привезете вы ему необходимые данные. Полмесяца назад я случайно встретился на одной из улиц с Арно и предупредил его, чтобы он все материалы, полученные от Чарльза, переписал самым простым средством — молоком — на газету, затем завернул в нее грязное белье и привез это мне, в Нью-Йорк…
— Мудер ты, Анатолий! Нет, не зря мы оставляем тебя здесь за главного! — похвалил его резидент. — Ну, ладно, поживем — увидим, чем обернется эта встреча для нас обоих…
Фукс — один из тех немногих ученых Лос-Аламоса, кто имел собственный автомобиль. На нем он иногда выезжал развлечься в близлежащие городки Альбукерке и Санта-Фе, под этим предлогом там и встречались с ним без помех представители советской разведки. Контакт с ним осуществлялся только через связника Раймонда. Свои функции он выполнял профессионально, не вдаваясь ни в какие подробности, не вступая ни в какие разговоры. Это была чисто механическая работа — получить, привезти, передать.
19 сентября, как было обусловлено, на окраине Санта-Фе Раймонд сел в машину ученого, и они выехали в горы. Фукс, как никогда ранее, выглядел встревоженным и озабоченным: он был потрясен тем, что произошло при атомной бомбардировке японских городов. Тогда же он высказал предположение, что США, монопольно владея теперь ядерным оружием, не остановятся ни перед чем в достижении мирового господства.
— Уже сейчас суммарная производительность американских обогатительных установок и промышленных реакторов составляет в месяц почти сто килограммов урана и двадцать — плутония, — пояснил он Раймонду. — Зная же критические массы, легко рассчитать, сколько атомных бомб можно начинить месячным запасом взрывчатки.
Затем он подробно рассказал связнику о результатах увиденного им экспериментального взрыва в Аламогордо и о тех ощущениях, которые испытал сам. Он передал также в своем письменном отчете сведения о возможности использования галлия в качестве компонента сплава для оболочки бомбы, о тех поправках, которые необходимо внести в ее конструкцию для большей эффективности, и о готовящемся в США новом заряде смешанного типа, в котором в качестве ядерной взрывчатки будут применяться и плутоний, и уран-235.
Перед тем как расстаться, Клаус Фукс поставил в известность связника о том, что это была последняя в их жизни встреча, что где-то через месяц он должен уже покинуть США и выехать с оставшейся в Лос- Аламосе группой британской миссии обратно в Лондон. Проинструктированный Яцковым на все случаи жизни Раймонд подробно сообщил Чарльзу условия возможной связи на территории Англии…
По заданию заместителя начальника разведки генерала Овакимяна бывший сотрудник нью-йоркской резидентуры подполковник Семен Семенов (Твен) быстро сделал перевод и обработку подлинников агентурных сообщений Чарльза, Персея и Калибра о конструкции американской атомной бомбы, и подготовленные 18 октября материалы были доложены Меркулову, а затем по его указанию их послали куратору атомного проекта:
Совершенно секретно.
Товарищу Берия Л. П.
При этом направляю сообщение о конструкции атомной бомбы, составленное на основании агентурных материалов, полученных НКГБ СССР (см. Приложение № 6).
На документе красными чернилами наложена резолюция:
«Прошу направить по одному экземпляру этих материалов т.т. Курчатову И. В. и Ванникову Б. Л.
Ознакомившись с обобщенной справкой о конструкции атомной бомбы, Курчатов сделал необходимые ему выписки и поспешил проинформировать об этом главного конструктора изделия[114] Юлия Харитона. Тот, в который уже раз, был поражен невероятной интуицией Бороды. Впрочем, не только Харитон: когда Курчатов высказывал какие-то фантастические идеи или готовые решения, а в некоторых случаях даже точно «предсказывал» и окончательные результаты того или иного эксперимента без предварительной его постановки, ученые делали большие глаза, удивляясь, что из него так и прут гениальные догадки.
Курчатов был, действительно, тонким физиком, обладающим необычайно развитым аппаратом логического мышления, что помогало ему при решении исключительно сложных, многокомпонентных научных задач, особенно при выборе оптимального пути в начале исследований. И как руководитель атомного проекта — этого гигантского мероприятия — он обязан был входить во все отрасли знания — и в радиохимию, и в металлургию, и в механику, и в технологию взрывных процессов, и во многое другое, что должно было быть увязано в одной его голове. Ученые-атомщики, специалисты, которых Курчатов заражал своими идеями, энтузиазмом и верой в успех дела, и ведать не ведали о природе его некоторых гениальных догадок и готовых решений по различным направлениям проблемы. Находясь в обстановке сверхсекретности, они, конечно, не могли знать, что часть поступающего к ним готового исследовательского материала и высказываемые руководителем проекта невероятно захватывающие мысли и предлагаемые в некоторых случаях решения без проведения опытов являлись переложением всего того огромного запаса знаний, которые содержались в материалах, переданных ему разведкой. Она сделала его самым информированным физиком-ядерщиком, посвященным с самого начала в результаты урановых исследований в Англии и США.
