Узнав о том, что содержат ее в одной камере с непредсказуемо опасными преступницами, я сразу же выразил протест в МИД Англии: сообщил письмом о том, что по отношению к нам незаконно используются дискриминационные меры. Посетивший нас адвокат Кокс сделал тогда правильный вывод и указал администрации тюрьмы Холлоуэй, что нам незаконно ограничили время прогулок и свели количество свиданий до двух раз в год. Надо отдать должное Коксу: он неоднократно выходил с ходатайством в Скотленд-Ярд о возобновлении свиданий раз в три месяца, добивался снятия других ограничений, но — увы! Установленный режим так и не изменился.
Вычитав из газет о том, что некая Маргарет Тэтчер (впоследствии премьер-министр Великобритании) является членом парламента от того округа, где находилась тюрьма Холлоуэй, я написал ей письмо, в котором изложил положение дел и попросил оказать содействие в смягчении тюремного режима, а также об оказании необходимой медицинской помощи Лоне. Пришел ответ Тэтчер, но в нем не было ни слова о решении вопроса с медпомощью. Тогда я отправил ей еще одно письмо и получил аналогичный ответ, но, правда, с заверением, что нам будет разрешено встречаться, как и раньше, раз в три месяца.
Свидания нам действительно разрешили, но что это были за свидания! Привозили нас друг к другу под усиленным конвоем: до двадцати охранников с собаками, и каждый из нас был «прикован» наручниками к надзирателям. При свидании постоянно находилось три-четыре человека, один из которых, как правило, фиксировал все, о чем мы говорили. А через некоторое время мы получили из Польши интересное письмо от пана Панфиловского,[69] в котором тот сообщал о том, что в недалеком будущем мы будем делать вино из собственного винограда. Разумеется, мы не поверили в это, но, главное, мы уже не сомневались в том, что в Москве продолжают о нас помнить, продолжают думать и делать все возможное, чтобы вызволить нас из неволи. И непоколебимая вера эта помогала нам переносить нелегкие испытания, выпавшие на нашу долю…
В Москве тем временем уже прорабатывали вариант обмена Крогеров на осужденного еще в 1965 году английского подданного Джеральда Брука.[70] Министр иностранных дел Великобритании Майкл Стюарт первым поставил тогда вопрос перед советским МИДом о возможности освобождения Брука. МИД СССР направил его просьбу на рассмотрение председателю КГБ В. Е. Семичастному. Комитет госбезопасности предложил обменять Брука на «Дачников». В послании А. А. Громыко, направленном Майклу Стюарту, говорилось:
«…Мы готовы положительно рассмотреть Ваше предложение, если английское правительство со своей стороны положительно решит вопрос об освобождении двух лиц польского происхождения, супругов Крогеров…»
Однако Великобритания не согласилась вести переговоры на таких условиях. Не последнюю роль в отказе сыграли ее союзники по НАТО. Особенно усердствовали в этом американские спецслужбы, которые все еще надеялись заполучить Коэнов (Крогеров) в свои руки. Таким образом, решение вопроса об обмене «Дачников» на Брука затянулось еще на несколько месяцев.
Во второй половине февраля 1966 года находившийся в Москве с официальным визитом премьер- министр Англии Гарольд Вильсон снова попытался в одностороннем порядке добиться освобождения Джеральда Брука, однако ему, как и министру иностранных дел Майклу Стюарту, было твердо заявлено, что это возможно лишь на условиях взаимности: произвести обмен на поляков Крогеров. Вильсон пообещал рассмотреть это предложение по возвращении в Лондон, но потом вдруг сделал заявление о неприемлемости такого обмена: как это, мол, один Брук — на двух Крогеров?! И снова это дело было отложено на неопределенное время.
Посетивший Советский Союз в 1967 году новый министр иностранных дел Великобритании Джордж Браун в ходе переговоров с А. А. Громыко в третий раз затронул вопрос об освобождении Брука и попросил советскую сторону подойти к рассмотрению этой проблемы с позиций гуманности и взаимных интересов. Но Громыко и на сей раз был непреклонен.
— Наша позиция в этом вопросе, — заявил он, — была вам изложена ранее, и она остается в силе.
— Нет, это неприемлемо для нас, — возразил Браун. — Во-первых, Крогеры, как вам известно, не советские граждане, а польские. Во-вторых, характер совершенных ими и Бруком преступлений далеко не равнозначен…
— Вот тут я полностью согласен с вами, господин Браун, — прервал его А. А. Громыко. — Преступления не равнозначны, действительно. Брук, вы знаете, выполнял в Советском Союзе специальное шпионское задание Сикрет интеллидженс сервис. Ему были предъявлены советским судом серьезные улики, и главное — он их признал. А вот у английского правосудия и обвинения таких доказательств хотя и не нашлось, и к тому же не было представлено ни одного факта передачи Крогерами секретной информации потенциальному противнику, их все же осудили очень строго. Им дали двадцать лет только за покушение на шпионаж Это во-первых. Во-вторых, в каких бы тюрьмах Крогеры ни отбывали наказание, они еще ни разу за семь лет не нарушили и не нарушают установленного в них порядка. Что касается мистера Брука, то, по данным компетентных органов, он ведет себя в местах заключения, мягко говоря, далеко не лучшим образом…
— Извините, господин Громыко, — остановил советского министра Браун. — Не могли бы вы сказать, в чем это конкретно выражается?
Громыко, подумав, ответил:
— Мы сообщим вам об этом в самое ближайшее время через наше посольство в Лондоне.
Громыко к тому времени уже знал, что Джеральд Брук, находясь в Дубравлаге, вел себя настолько легкомысленно и безответственно,[71] что ему давно уже могли предъявить новые обвинения. По согласованию с Комитетом госбезопасности информация об этом была впоследствии доведена до МИДа Великобритании…
Только после того как в МИДе Великобритании ознакомились с информацией советского посольства о предстоящем увеличении срока наказания Д. Бруку за его неправильное поведение в советской тюрьме, англичане снова пошли на переговоры о возможности обмена Крогеров на Брука. Началась опять длительная бесплодная переписка двух дипломатических ведомств, обещавшая затянуться на целый год. Видя это, советская сторона предложила англичанам в дополнение к Бруку освободить из тюрьмы еще двух их соотечественников, отбывавших наказание за контрабанду наркотиков. На этих условиях британская
