бы дневать и ночевать в управлении.
Наверное, он это понял, потому что в конце рабочего дня мне неожиданно предложили пройти в кабинет Ерохина, потому что, как оказалось, он давно меня там дожидается. Правда, по его кислому лицу трудно было догадаться, что он сгорает от нетерпения, но это уже были мелочи, на которые не стоило обращать внимания.
— Здравствуйте, Ерохин! — сказала я, входя в кабинет. — Горите на работе? Сегодня к вам труднее попасть, чем в Кремль!
— Да, работы много… — неохотно промямлил он, на этот раз даже не улыбнувшись. — А у вас ко мне какое-то дело, Бойкова?
— А я думала, дело у вас! — насмешливо сказала я. — Вот как раз и пришла поинтересоваться, в какой стадии находится наше дело, сколь далеко сумело продвинуться следствие…
— Вы напрасно иронизируете, — с обидой заметил Ерохин. — Может быть, вы свою работу не цените, а я привык относиться к ней предельно серьезно…
— Это я уже заметила, — сказала я. — Но, надеюсь, время читать газеты у вас остается? Не заглядывали сегодня в «Огни Тарасова»?
Ерохин неприязненно поджал губы.
— Вот вы постоянно поднимаете шум, Бойкова, — назидательно промолвил он. — Всюду ищете сенсацию, а потом оказывается, что ваша сенсация яйца выеденного не стоит… Взять, к примеру, вашу публикацию о некоем авторитете по кличке Жмых. Такой вы шум подняли, что опасный преступник по вине прокуратуры разгуливает на свободе! А чем дело кончилось, знаете? Ваш Жмых был на днях убит в местечке Лас-Пальмас! Это на Канарских островах… Что же получается? Вы попросту дезориентируете читателя — вот что получается.
— Вы хотите сказать, что этот инцидент на Канарских островах — заслуга нашей прокуратуры? — с интересом спросила я.
— Вы отлично понимаете, что я хочу сказать! — поморщился Ерохин. — Публикации должны быть сдержаннее, взвешеннее…
— Расчетливее, — подсказала я.
— Если хотите, и расчетливее! — строго проговорил Ерохин. — Или взять, например, ваш случай. Подняли хай на весь город, всех переполошили, в суд обратились! Как же, идет наступление на свободную прессу! А чем все кончилось, Бойкова? Пшиком?
— Как? Уже кончилось? — радостно спросила я. — Уже пошли на попятную, Ерохин?
Он утомленно прикрыл глаза и негромко сказал:
— Вы все-таки выбирайте выражения, Бойкова! Я при исполнении… Что это значит — пошли на попятную? У нас имелся сигнал. Мы обязаны были его проверить. По закону. В результате проверки факты не подтвердились. Произошла ошибка. Мы приносим вам свои извинения, но и вы соблюдайте такт, Ольга Юрьевна! Я понимаю, — с ехидством добавил он. — Специфика работы накладывает на ваше поведение свой отпечаток… Поневоле становишься бесцеремонным, когда приходится ежедневно копаться в грязном белье, — он сдержанно хихикнул себе под нос.
— Да, это накладывает отпечаток, — хладнокровно сказала я. — Что поделаешь, профессиональная болезнь папарацци. То ли дело — борьба с экономическими преступлениями. Роешься, можно сказать, в туалетной бумаге, но при этом не теряешь ни грамма ни деликатности, ни такта. Остается только завидовать.
Ухмылку с лица Ерохина как ветром сдуло. Он отвернулся и, взяв со стола какой-то листок, проговорил скучным голосом:
— Вот постановление о прекращении следствия в отношении вашего дела. Можете приступать к работе. И позвольте дать вам хороший совет, Ольга Юрьевна… Допустим, я могу оценить ваше остроумие, хотя, откровенно говоря, оно и мне не кажется вполне уместным. Но очень многим оно может просто не понравиться, и у вас опять начнутся неприятности. Подумайте об этом!
— Это угроза? — спросила я.
— Ну что вы! Просто пожелание. Почти дружеское, — с издевательской любезностью сказал Ерохин. — У меня-то к вам теперь никаких претензий не имеется…
— Интересно, куда это они исчезли так быстро? — удивилась я. — А подпись на накладной? А призрак Галабуцкого? А рулон бумаги? Фургон, на котором ее увезли в неизвестном направлении? Участие в этом деле Кособрюхова, наконец! Все это было. И кто теперь распутает весь этот зловещий клубок? Без моего участия у вас ничего не получится!
— Я же вам сказал, — терпеливо произнес Ерохин. — Произошла ошибка. Все уже выяснилось. Известен и поставщик, и получатель бумаги. Подпись на накладной вам не принадлежит — просто похожа. Кособрюхов? Он не имеет к этому делу никакого отношения, насколько я знаю. Вас кто-то ввел в заблуждение.
— Он же и ввел, — возразила я. — По-моему, вы довольно поверхностно провели расследование. Вы должны были выяснить, кто меня подставил.
— Все, что я был должен, я сделал, — сухо ответил Ерохин. — Вам не стоило бы учить меня работать, Ольга Юрьевна! Это уже неостроумно. И, между прочим, хочу вас предостеречь — чисто по-дружески. У меня к вам претензий действительно нет, но они могут появиться скоро у другого ведомства…
— Что вы имеете в виду? — насторожилась я.
— Вы заговорили про Кособрюхова, — сочувственным тоном сказал Ерохин. — Не берусь утверждать, но краем уха я где-то слышал, что у вас с Кособрюховым вышел какой-то конфликт? Будто вы даже нанесли ему побои? Честно говоря, я не поверил. Все-таки это слишком даже для папарацци, сказал я себе! Ведь этого не было, Ольга Юрьевна? — в его сладком голосе отчетливо слышалось злорадство.
Однако они пасут меня, не покладая рук, с досадой подумала я, — передают как эстафетную палочку. Ну что ж, сама виновата, нужно учиться сдерживать свои инстинкты. Я мило улыбнулась и сказала:
— Ну что вы, разве я позволила бы себе избить чиновника из комитета печати! Это очевидная клевета!
Ерохин покивал головой, а потом неожиданно сказал:
— Я так и думал. Конечно, это может быть только клеветой… Но не стоит забывать, что, если появятся свидетели… — он взглянул на меня в упор торжествующим взглядом.
Грубая натура папарацци позволила мне без труда выдержать этот взгляд, и я хладнокровно парировала:
— Дорогой господин Ерохин! Если вдруг такие свидетели появятся, то это будут лжесвидетели, не сомневайтесь! Сами посудите, как могла я, слабая женщина, нанести побои здоровому мужику? Да и зачем? Такому ничтожеству достаточно подзатыльника…
Теперь Ерохин смотрел на меня с опасливым любопытством. Видимо, ему впервые в жизни попался такой строптивый экземпляр, и он не представлял, какое коленце я могу выкинуть в следующую минуту.
— В общем, я вас предупредил, — сказал он в заключение. — Кстати, можете уже сейчас забрать свою документацию — она в порядке. Видите, мы относимся к вам предельно объективно, а вы этого не цените! Но я все-таки надеюсь, что вы сумеете сделать правильные выводы… Желаю удачи!
Ну уж если сам Ерохин желал мне удачи, о большем и мечтать не стоило! Наверное, стоило хорошенько поразмыслить о предупреждении, которое он мне сделал. Безусловно, он что-то знал о планах Кособрюхова. Пока эти планы, скорее всего, являлись секретными, но Ерохин не смог отказать себе в удовольствии поддеть меня. Мне же следовало отнестись к информации чрезвычайно серьезно, чтобы не попасть, как говорится, из огня да в полымя. Но моя голова была занята уже совсем другими вещами.
Мы возвращались в свой офис, можно сказать, победителями, и у нас опять появлялось ощущение твердой почвы под ногами. Великое дело — своя контора! Недаром чиновники так любят обзаводиться многочисленными кабинетами, приемными, секретарями и прочими аксессуарами. Толстые стены придают уверенности и создают впечатление незыблемости положения. Вне стен своей крепости человек становится жалким и слабым, этакой игрушкой стихий — нам уже дали это почувствовать, надеясь, что мы сделаем правильные выводы.
Но в тот момент, повторяю, я, с одной стороны, пребывала в состоянии некоторой эйфории, а с другой — голова у меня уже была занята совсем другой проблемой. Мне хотелось порыться в наших архивах, чтобы
