Степановна резво встала с дивана.
— Не беспокойтесь, Белла Степановна, вы так хорошо, так интересно рассказываете!
— Да где уж там, — разочарованно махнула она рукой, — вот Евгений мой, царство ему небесное, был рассказчиком — заслушаешься!
Она с любовью и грустью посмотрела на фото мужа. И впрямь яркий тип. Худое тонкое лицо, пышная вьющаяся шевелюра, живые умные глаза, орлиный нос и неожиданно мягкий очерк губ. Ничего от педанта или библиотечной крысы. Сплошное благородство.
— Немножко надо обождать, — сказала хозяйка, возвратившись из кухни.
— Белла Степановна, посмотрите, пожалуйста, на эти фотографии. Этот молодой человек не похож на того красавца, который приезжал к Лиле на красной машине?
Я разложила на столике несколько фото Замуруева.
— Он самый, — уверенно произнесла Белла Степановна, — точно, он. Богач какой-то, что ли?
— Модельер, — пояснила я. — Сотрудничал с агентством, где работала Лиля.
— А-а, понятно. — Белла Степановна кивнула.
— А вчера около полудня вы ничего подозрительного не видели, не слышали?
Белла Степановна на минуту задумалась, потом покачала головой:
— Меня об этом вчера милиционеры спрашивали… Нет, ничего, все было, как обычно, тихо… А вот примерно месяц назад разгорелся там, наверху, скандал. Я как раз на кухне была, когда увидела, как к дому красная машина этого франта подъехала. — Белла Степановна постучала костяшками среднего и указательного пальцев по фото Замуруева. — Они приехали вдвоем: он и Лиля. Ну, я посмотрела, потом продолжала делами заниматься… Вдруг как там у них наверху кто-то завизжит, заревет, потом — бац! — видать, посуда полетела. Но это не Лиля была, ее истерический крик я услышала после. Какая-то другая женщина вопила. Тот модельер тоже начал кричать, не знаю уж, что у них там было, но то, что ссора, — точно.
— А вы не видели случайно ту вторую женщину? — с азартом спросила я.
— Вначале нет, но потом… Скандал перекинулся на лестничную клетку: крики, угрозы, завывания… Я чуть приоткрыла дверь. Не успела я это сделать, как мимо меня пронеслась надушенная женщина в черном брючном костюме. Я быстрее к окну. Смотрю — выходит и к машине, тоже не нашей, иномарке… черная такая, блестящая… Красивая женщина, длинные темные волосы, стройная, высокая…
У меня учащенно забилось сердце. Я достала из сумки фото, сделанные вчера в «Сириусе».
— Белла Степановна, посмотрите, это не та женщина? — Я показала ей фото Киселевой.
— Она, она, — энергично закивала головой моя собеседница, — только здесь она какая-то… мрачная. Тогда она растерянная была, чуть не плакала — заметно было, что она расстроена.
— Спасибо вам большое, Белла Степановна.
— Ох, а про чай-то я забыла, и вы мне не напомнили! — Она засеменила на кухню.
Усевшись за руль «Лады», я некоторое время не могла пошевелиться. А вот мысли мои скакали под стать веселым солнечным зайчикам. Вроде бы все сходилось. Мои вчерашние размышления получили подтверждение: убийцей была женщина, и теперь я даже знала, кто эта женщина. Так и есть — шекспировская драма! Надо позвонить Кряжимскому…
Итак, Киселева, грубо говоря, вычисляет парочку — Замуруева с Терещенко, устраивает скандал, потом, затаив обиду и ненависть, травит Алексея и стреляет в Лилю. Месть по полной программе.
Стоп, а с чего ты взяла, что Киселева была неравнодушна к Замуруеву, тебе ведь говорили обратное? Но кто говорил? Девушки из агентства. А разве они не могли что-нибудь проглядеть, недопонять? Могли. Значит, Киселева и Замуруев успешно скрывали свои отношения? Выходит. Если не придерживаться версии любовной истории между ними, то трудно объяснить поведение Киселевой в квартире у Терещенко. Девушки сказали, что Киселева уволила Лилю примерно месяц назад, как раз месяц назад и был вышеописанный скандал. И скорее всего причиной увольнения послужила любовная связь между Замуруевым и Терещенко.
Киселева узнала, что Замуруев изменяет ей с Терещенко, увольняет последнюю, а потом уже осуществляет план мести. Стоп, а для чего ей понадобилось ждать целый месяц, чтобы реализовать свой чудовищный проект? Обычно мстят в состоянии аффекта. Тридцать дней — срок небольшой, но вполне достаточный, чтобы немного успокоиться, прийти в себя. Хотя, с другой стороны, довольно изощренный способ, которым преступница решила свести счеты с Замуруевым, вполне предполагает, что Киселева обладает хладнокровием и выдержкой. А как же ее скандальный нрав?
Я привыкла к тому, что вспыльчивый человек, как правило, не злопамятен. А если опять взглянуть с другой стороны, если отбросить психологические стереотипы и предположить, что человек намного сложнее всяких там логических и бихевиористских схем? Что, если страсть к скандалам и выяснению отношений сочетается у Киселевой с ядовитой мстительностью и способностью надолго затаивать обиду, чтобы потом, когда виновник ее дурного настроения почти забудет о неприятном инциденте, нанести ему вероломный удар тем ощутимее, тем губительнее для него, чем меньше он будет подготовлен.
И все-таки…
Я не знала, нужно ли мне теперь навещать Ложкина или прямиком ехать в «Сириус»? Немного поразмышляв и выкурив сигаретку, я выбрала второе.
Время подходило к полудню, когда я, оставив машину на стоянке возле Дома молодежи, поднялась на третий этаж, где находилось агентство Киселевой. Дверь в ее кабинет была приоткрыта, и оттуда доносились звуки оживленного, мягко говоря, диалога. Один голос принадлежал Марине, второй же — сочный баритон — кудрявому шатену, римский профиль которого я увидела в щелку.
Я остановилась в пустом коридоре рядом с дверью. Не буду им мешать, пусть себе выясняют отношения до конца. Если кто-то появится, прикинусь, что просто поджидаю кого-нибудь здесь. Мне не пришлось даже напрягать слух, потому что разговор велся на повышенных тонах.
— Сколько раз тебе повторять, Лазарь? — почти кричала Марина. — Ты меня уже достал. Я же запретила тебе приходить ко мне на работу. У тебя что, дел других нет?
— У меня обед, я думал, может, сходим вместе в ресторан? — Интонация Лазаря была просительной.
— Какого черта ты думал, мог бы позвонить — я бы тебе сказала, что занята.
— Но обедаешь же ты когда-нибудь? — не сдавался Лазарь.
— У меня такая работа, — огрызнулась Марина. — Когда будет время — пообедаю. Господи, вот навязался на мою голову! Иди обедай без меня.
— Но Муза Григорьевна сказала…
— Муза Григорьевна — твоя начальница, — оборвала Лазаря Марина, — а мне она мать. Я, конечно, понимаю ее стремление устроить мою жизнь, но я уже взрослая девочка, и ее заботы действуют мне на нервы, понял?
— Значит, ты отказываешься? — В голосе Лазаря появилось какое-то подобие угрозы.
— Да, да, я отказываюсь, сколько тебе раз повторять? — Киселева снова сорвалась на крик. — Вот навязался на мою голову! У меня нет времени.
— Я подожду, пока ты освободишься, — упрямствовал Лазарь.
«Вот мужики, — недоумевала я, стоя за дверью, — их откровенно посылают, а они не имеют гордости, чтобы по крайней мере просто развернуться и уйти».
— Нет, — отрезала Киселева, — ты не подождешь.
— Почему это?
— Потому. Все. Иди отсюда — дай мне работать.
— А как же Муза Григорьевна? — видимо, уже смирившись с тем, что ему придется уйти несолоно хлебавши, спросил Лазарь.
— Я ей позвоню, — выдохнула Марина, — все. Все! Все-о!!!
Мне почему-то стало жалко этого Лазаря, несмотря на его мягкотелость, и, когда он, выйдя из киселевского кабинета, обреченно вздохнул и поплелся прочь, я почему-то двинулась за ним.
Он спустился на первый этаж, но пошел не к выходу, как я предполагала, а свернул налево к ресторану, располагавшемуся в этом же здании. Пройдя в двери из темного стекла, он устроился за
