Музыка оглушает, сбивает с ног. Только бы не оступиться, крыша окроплена дождем, как кровью.
Почему танго? Плоть просит страсти. Можно, конечно, и гопак сплясать страстно, но тело не обмануть. И не пытайся.
Почему крыша? Душа стремится в небо. А крыша — ближайшая к нему дорога.
Танец страсти — сплетение тел и душ.
Танец смерти — неверный шаг — и падение с многоэтажки. Настоящее, без парашюта.
Танец жизни — на сколько бы частей и разбились тела, души будут жить вечно. В ритме движений воспевая то, чего страшится человечество. Поворот, еще один, резче! Танец боли и отчаянья, надежды и веры. Все это танго на крыше, под самым поднебесьем.
Ну что такое вальс — кружение однообразности. Что интересного в джазе — вихляние тазобедренной костью.
Срывайте с души таинственные покровы — вот оно, танго! Безумство на грани сумасшествия, иллюзия единства людей, неразрывного их единения. Когда двое, даже при отсутствии музыки, танцуют под стук своих сердец.
Опасный танец, опасная игра. Много падений, ушибов и даже переломов. Так зачем? Ради чего все это? Чтобы с самодовольной улыбкой бросить: 'Кто не рискует, тот не пьет шампанского'? И за что пьют выигравшие смельчаки, когда, снимая гипс и зализывая раны, вновь поднимают глаза к небу? Вы будете смеяться — они мечтают вновь показать свое мастерство танцоров. И именно там, в заоблачной выси, со зрителями–голубями, с невидимым судьей, чье имя не произносится всуе. Разве только боли просят поменьше.
Музыка в сердце врывается вихрем, сжимает чугунной тяжестью виски. Снова. Начали. Сколько танцоров! Как звезд на августовском небе. Кто?то делает первые неуверенные движения, сбиваясь с такта. Другие в яростной схватке соревнуются, кто лучший в этом танце. А вот и преступившие запретную черту — дворник равнодушной метлой сметет осколки разбившихся, рискнувших безумцев.
Так что такое танго на крыше? Это любовь.
Нобелевская премия для моей матери
Окрыленная известием, каждый день смеясь и плача, ещё не верю в это чудо. Вся переполнена счастьем, оно выплескивается изнутри. Оно рвет меня на части. И в каждой клеточке моего существа звенит солнечная рапсодия — это безостановочным ливнем струится по венам Любовь.
Прислушиваясь к новой жизни внутри себя, словно на пленку 'записываю' — запоминаю все ощущения, чувства и эмоции. Иногда неосознанно превращаюсь в дикого зверя, охраняя ещё не рожденное свое дитя. Иногда погружаюсь в пучину покоя и неги, но вдруг резким толчком опрокидывает меня с ног на голову страх. А вдруг все это сон?
Вот так, наверное, и моя мама с нетерпением ждала появления на свет трепыхающегося, орущего комочка. Что чувствовала она, когда я болела и плакала? Когда грубила и скандалила? Когда хотела умереть… Что творилось в её сердце, которое кровавыми слезами смывало мои неудачи и горести. Какими словами описать это чувство, связующее на всю жизнь крепчайшей, словно пуповина, нитью мать и ребенка? И, рыдая от счастья, едва остановив поток дурацких слез, благодарю Бога в сотый раз. И буду благодарить в сто первый, и в сто второй… Любуясь солнцем, каждым его лучиком, хочу окутать, запеленать еще не рожденного сына моего. Я уже ревную его к будущим друзьям и подружкам, интересам и делам. Он ещё не знает, как его любят и ждут, а может, уже чувствует это.
Как же сильна материнская любовь — всепрощающая, воздающая, бесконечная, безмерная.
Как эгоистичны и жестоки дети в вечном поиске смысла жизни, в становлении своей личности, в отвоевывании куска своего 'Я'. Хлопая дверью, стаканом об стену, грубым циничным словом в спину — словно ножом… Закрываясь, забиваясь в угол, отгородясь от родителей, они (дети) не замечают кровавых слез матерей. Не хотят замечать, погруженные в свои поиски и проблемы.
Священна любовь материнская. Если надо, мать отрежет кусок своей плоти и накормит голодного ребенка, если случится, мать вымолит у Бога жизнь ребенку, взамен отдав свою. И на каждое обидное слово, грубый поступок, взрыв эгоизма мать дарует свое прощение.
…За очередную сверхмощную бомбу, за открытие в ядерной физике или генной инженерии, за надежду на мир во всем мире — присуждаются каждый год Нобелевские премии.
А за то, что выносила и родила в муках ребенка, за то, что вырастила не мерзавца, а Человека, которым гордится общество, за то, что не спала ночами, думая о его счастье, и, выпуская из своих объятий, отдирала плоть от плоти — за все это и многое другое почему никогда не получит Нобелевскую премию мать? Почему?
Женщина, которая вложила в меня свою душу, научила любить этот мир, вселила в мое сердце веру, отдала свою силу, чтобы я могла бороться, смотрит сейчас грустными глазами с фотографии. Каждый день она молится за меня, вспоминая счастливые мгновения. Для неё я навсегда останусь маленьким беспомощным комком. Как и мой сын для меня. Он ещё не знает, как его любят и ждут…
Недоцелованным рукам материнским, недосказанным словам любви… МОЯ Нобелевская премия — для самой мадам Нобель, и для госпожи Пастернак, и для гражданки Шолоховой. И для моей матери. Недоцелованным рукам её.
О счастье
Если бы счастье было похоже на человека, я бы взяла его за руку, и мы пошли гулять. Вместе. По проспектам и аллеям, по шумным улицам и зачарованным паркам шли бы и разговаривали ни о чем, и ели мороженое. А люди таращили бы глаза и спотыкались от потрясения.
'Да, это оно, — отвечала бы я на удивленные взгляды, — это оно, мое счастье'. А потом мы спрыгнули в море с самой высокой скалы. И купались в соленой воде целый день и всю ночь. И мое счастье стало бы соленым на вкус.
Если бы счастье было похоже на определенного человека и появилось нежданно–негаданно, в тот момент, когда последняя надежда растворилась в темных закоулках сердца и разума… Я бы крепко обхватила счастье руками, прижалась к груди, обвилась скользкой змейкой вокруг, проникла светлячком незаметно в душу. А оно лишь усмехнулось бы, счастье мое.
Где оно затерялось? На какой дороге, меж какими людьми? И я брожу по холодному, пустынному дому одна. Или спряталось, притаилось счастье мое, а я не замечаю почему?то.
А может… А если бы… Слишком много предположений вместо одного положения счастливого человека. Положения, которое обязывает улыбаться, слепить блеском глаз и петь веселые песни во весь голос. Положения, состояния души в легкой эйфории, в вечном парении над землей и рвущейся наружу радостью.
Всех осыплю конфетти и блестками, хоть и не Новый год сейчас, а жаркий июль. Всех расцелую и обниму — незнакомых, чужих, всех. А каждому малышу по шоколадке, просто так, и по мармеладке, а потом срочно играем в прятки на облаках…
Если бы счастье было похоже на человека, у него обязательно сверкали бы смешинки в черных глазах. А улыбка, ах, что за улыбка была бы у моего счастья! Сказочная, нежная, а иногда хитрая, как у Чеширского кота. А еще счастье постоянно бы меня целовало. И пересчитывало мои веснушки, и никогда не позволило мне плакать или просто грустить.
В погоню! По коням! Лихо потрублю в охотничий рог из кованого серебра и помчусь на поиски. Нет.
