комплекс белокаменных церквей.
В 1329 г. был освящен небольшой стройный храм св. Иоанна Лествичника. К Успенскому собору пристроили придел Поклонения веригам апостола Петра. Калита перенес в Кремль Спасский монастырь, он стал придворным, настоятель получил сан архимандрита. Великий князь содержал обитель за собственный счет, на ее базе возникла своеобразная академия, центр богословия и книжной мудрости, из числа ученых иноков Спасского монастыря подбирались кандидаты в епископы. Кремль украсился еще одной церковью, монастырской — Преображения Господня. А потом был заложен большой собор во имя Архистратига Михаила. Ему предназначалась роль великокняжеской усыпальницы.
Правда, митрополит Феогност не спешил последовать примеру св. Петра, в Москве не поселился. Грек любил более теплый климат, жил в Киеве, потом на Волыни. Он до сих пор пытался отстаивать интересы византийской церкви, а Константинопольская патриархия полагала, что митрополит не должен связывать себя с кем-либо из князей. Иначе он вольно или невольно будет зависеть от этого князя. Пускай он остается выше светских властителей. На Волыни, среди слабых местных князьков, Феогносту вполне удавалось поддерживать такой статус… Но Иван Данилович не отчаивался. Вспоминал поучения св. Петра, что угождать надо не людям, а Богу, и все остальное приложится. В центре Москвы создавался чудный белокаменный ансамбль, достойный стать митрополичьей резиденцией.
А попутно и в самом деле приходили земные успехи! В 1331 г. умерли князь Федор Ростовский и великий князь Александр Суздальский. Русские правители, как обычно, собрались в Орде. В выигрыше оказался Калита. Он сумел добиться, чтобы Узбек уступил выморочную половину Ростовского княжества его зятю Константину. Получилось, что княжество объединилось, но сам Константин остался «подручным» Москвы. Хан наконец-то оценил и усилия Калиты по налаживанию сбора дани, передал ему все великое княжение с городом Владимиром.
В общем-то ситуация с двумя великими князьями продолжалась всего три года. Но она подорвала значение самого титула. Оказалось, что великих князей может быть несколько, и можно носить титул великого князя независимо от того, обладаешь ли ты стольным Владимиром. Постепенно разные русские властители взялись примеривать добавку «великих» к себе. Она стала означать только то, что, что над тобой нет другого великого князя. Если ты подчиняешься напрямую хану, если ты сам, а не через Москву, ведешь дела с Ордой и возишь туда дань, вот ты и «великий». Начали появляться тверские, рязанские, смоленские, нижегородские великие князья, даже великие князья крохотного Новосиля. Но Иван Калита четко отделил себя от прочих «великих». Он стал первым государем, который осмелился ввести в свой титул два ключевых слова — «великий князь Всея Руси».
58. Иван Калита и Отверженный Камень
«Великая тишина» все время оставалась хрупкой и обманчивой. Разрозненная и недружная Русь была зажата между двумя хищниками. Один был сытым и обожравшимся — Орда. Второй, Литва, жадно насыщался, глотая целые княжества. В конце 1320-х гг. татары исподволь принялись вытеснять литовцев и поляков с Правобережья Днепра, в города снова приезжали баскаки с ханскими отрядами. Гедимин до поры до времени терпел, и положение запутывалось, возникали области с двойным, тройным подданством — литовско-ордынским, польско-ордынским, польско-литовско-ордынским. Назревала большая война. Кто бы ни победил, для Руси она грозила гибелью. С одной стороны ее бы жгли и резали литовцы, с другой вытаптывали и опустошали «покровители», татарские тумены.
Иван Калита это понимал. Но некоторые князья слепо тянулись к Литве, видели в ней освободительницу от Орды. Александр Тверской, бежавший к Гедимину, признал себя его вассалом, а через полтора года вернулся в Псков, и город принял его на княжение, да еще и «из литовской руки». Теперь сам Псков втягивался в зависимость от Литвы. Узбек об Александре больше не напоминал. Ведь мятежный князь находился под защитой Гедимина, а войну с ним хан старался предотвратить или отсрочить.
Зато сам Александр громко напоминал о себе. Гедимин, хоть и оставался язычником, активно полез в церковную политику. Он обратился к патриарху, настаивал, чтобы в Литве учредили отдельную православную митрополию. Не без оснований полагал, что это облегчит ему покорение русских земель. Патриарх, естественно, возражал. Два митрополита оказались бы противниками — одному придется выполнять волю Узбека, другому Гедимина. А митрополит Феогност вел с литовцами трудные переговоры, силясь не допустить раскола церкви. Лавировал так и эдак, старался не раздражать оппонентов, «забыл» даже о том, что подопечный Гедимина Александр до сих пор находится под церковным отлучением.
Но отлученный князь с подачи литовского государя явно тащил Псков к отделению от Руси. Он тоже ударился в церковные интриги. Потребовал, чтобы в Пскове была учреждена отдельная епархия, не подчиняющаяся Новгороду. Архиепископом Новгородским в это время избрали Василия Калику. Он был не только духовным пастырем, но и незаурядным светским правителем — энергичным, хитроватым, расчетливым. Уступать власть над Псковом он, конечно, не пожелал. Митрополит вызвал к себе на Волынь новгородскую и псковскую делегации и поддержал Василия, рукоположил его в сан, а псковичам отказал.
Однако Калика был далеко не прост, он и стоявшая за ним группировка «золотых поясов» вели собственную закулисную игру. Возвращаясь с Волыни, архиепископ с боярами сделали крюк, поехали через Вильно. Встретились там с Гедимином, и была разыграна инсценировка. Литовский властитель якобы бросил их в темницу, а выпустил в обмен на обещание — дать его сыну Нариманту Ладогу, Орешек, Копорье и Карельскую землю. И не просто под управление, а «в отчину и дедину», в полное наследственное владение! Клятва, данная под угрозой, ничего не стоила, от нее легко было отречься. Фиктивное заточение понадобилось лишь для того, чтобы избежать обвинений в измене. На самом же деле Новгород вступил в тайный альянс с Литвой. Как и Псков, начал прощупывать почву к отделению.
Но и Орда преподносила новые сюрпризы. Когда Калите удалось наладить сбор дани с Северной Руси, хану этого показалось мало. В 1331 г. Узбек созвал князей и объявил: он увеличивает размер дани. Пояснил, что последняя перепись была в 1259 г. территория страны увеличилась, прибавилось население, поэтому и платить надо больше. Князья были ошарашены. Русь только-только начала приходить в себя после Федорчюковой рати, и на тебе! Посовещавшись, князья решили переложить разницу на Новгород. У него имелись лишние средства, он действительно освоил новые земли по Вычегде, Печоре, в верховьях Камы.
По старому договору новгородцы раз в 8 лет платили «черный бор» в Орду. Деньги собирались с Торжка, город на этот год освобождался от обычных податей в пользу Новгорода. Срок «черного бора» наступал как раз в 1332 г., но сейчас Калита потребовал дополнительно «закамское серебро». «Золотый пояса» об увеличении платежей даже слушать не хотели. Сослались на «крестные целования» с прежними великими князьями и с самим Калитой, где был утвержден размер дани. А запросы Узбека новгородцев как бы и не касались. Отмахивались, что это ваше дело. Иван Данилович расценил подобную позицию как измену общерусским интересам. Летом он приказал московским воеводам занять Торжок и Бежецкий верх.
Но прежние методы не сработали, теперь новгородцы чувствовали за собой силу, рассчитывали на Гедимина. Деньги-то у них в казне были, и немалые, однако архиепископ пустил их на иные цели. Принялся строить вокруг города мощную каменную стену с башнями, укреплял каменными стенами монастыри на подступах к Новгороду. В общем, всерьез готовился воевать. Что ж, тогда и Калита предпринял более решительные действия. Зимой 1332 /1333 гг. он отозвал из Новгорода наместников и повелел всем князьям выступать в поход. Впрочем, Иван Данилович и на этот раз не желал доводить до сражений. Он опять медлил, собравшееся войско дошло до Торжка и остановилось на два месяца.
Такая тактика оказалась действенной. Новгородцы занервничали, к Ивану Даниловичу поехали их посольства, прибыл и сам Василий Калика. Предложил единоразовую выплату в 500 руб., а за это мир и подтверждение прошлых договоров. Великий князь оставался непреклонным, настаивал на увеличении дани за счет «закамского серебра». Но тогда и архиепископ пошел на откровенные демонстрации. Сразу с переговоров он отправился в Псков, его торжественно встретили, шумели о дружбе и братстве. В ходе визита Калика окрестил сына «литовского подручного» Александра Тверского. Одновременно новгородцы
