Хорошо известно, что Лютер еще в 1526 г. в своем труде De servo arbitrio, который направлен против Эразма и от которого он никогда не отрекался, исходил из самого строгого представления о Божьем всемогуществе, полностью отрицал свободу воли, объявил ее чистой ложью (merum mendacium), а призвание Писаний к покаянию — Божьей иронией, основывал вечное спасение и вечную погибель на тайной воле Бога и чуть ли не превзошел Кальвина. См. подробности в книгах об истории учения, инаугурационную диссертацию Мюллера (Jul. Muller: Lutheri depraedestinatione et libero arbitrio doctrina, Gott., 1832) и исторический трактат о предопределении: Carl Beck в Studien und Kritiken 1847. Мы добавим здесь в качестве курьеза мнение Гиббона (гл. xxxiii), который, впрочем, очень ограниченно и поверхностно знал Августина: «Строгая система христианства, которую Августин создал или восстановил, поддерживалась, при общем одобрении, а втайне неохотно, Латинской церковью. Римская церковь канонизировала Августина и осудила Кальвина. Но реальная разница между ними незаметна даже для богословского микроскопа: молинистов подавляет авторитет святого, а янсенисты обесчещены сходством с еретиком. Тем временем протестанты арминиане стоят в стороне и потешаются над общей путаницей в рядах спорящих. Возможно, некий мыслитель, еще более независимый, улыбнется уже в свою очередь, злоупотребляя арминианским комментарием на Послание к римлянам». Нурриссон (ii, 179), со своей римской точки зрения, также утверждает, будто лютеранство заключается, «по сути, в вопросе о свободе воли». Но принцип лютеранства, да и протестантизма вообще, состоит в превосходстве Священного Писания как правила веры и в оправдании человека по свободной благодати через его веру во Христа.
О влиянии Августина в XVII веке во Франции, особенно на благородных янсенистов, см. в трудах о янсенизме, а также Nourrisson, l. с, tom, ii, pp. 186–276.
Гизо, протестантский историк и государственный деятель, очень правильно говорит в своей Histoire generale de la civilization en Europe (Deuxieme iecon, p. 45 sq., ed. Bruxelles, 1850): «Если бы церкви не было, то я не знаю, что случилось бы после падения Римской империи… Если бы христианство оставалось, как в прежние времена, одним только верованием, чувством, личным убеждением, то можно предположить, что оно не устояло бы среди распада империи и вторжения варваров. А позже оно и пало в Азии и по всему северу Африки под воздействием такого же характера, от вторжения варваров–мусульман; оно пало, хотя церковь и пережила уже к тому времени период становления. То же самое вполне могло бы произойти и в момент падения Римской империи. Тогда не существовало никаких других средств — с помощью которых сегодня моральное влияние устанавливается и закрепляется независимо от общественных установлений, никаких средств, через которые чистая истина, чистая идея приобретает великую власть над умами, управляет действиями, определяет события. Ничего подобного не существовало в IV веке, ничто не было столь же достойным авторитетом для идей, для личных чувств. Ясно, что требовалось общество формально организованное, прочно управляемое, чтобы сопротивляться такому несчастью, чтобы выйти с победой из такого урагана. И я не считаю преувеличением, когда говорю, что в конце IV и начале V века именно христианская церковь спасла христианство; именно церковь с ее институтами, ее управлением, ее властью мощно обороняла империю от внутреннего распада, от варварства, покорила варваров, превратилась в место, средство и принцип распространения цивилизации в римском мире и мире варварском».
