не появится человек, который мог бы превратить слова в действительность. Александр полагал, что он является именно таким человеком. Ему казалось, что как египетские, так и вообще восточные формы царской власти созданы специально для него. Все же он был вынужден согласиться с тем, что признание его божественности обязательно только для египтян. Почитание фараонов не шло дальше границ Египта. Авторитет Александра с провозглашением его фараоном не вырос ни у греков, ни у македонян.
Однако в Египте бог пустыни Аммон привлек внимание Александра. Царь надеялся, что с помощью культа Аммона ему удастся перекинуть мост между восточной авторитарностью и греческой демократичностью. В древние времена существовал лишь один образ египетского Амона (Амуна), которого почитали в периоды Среднего и Нового царств и отождествляли с богом солнца Ра. Культ его распространился на Сирию[142], Эфиопию и Ливию. Хотя с падением величия Египта слава Амона поблекла, его все же продолжали чтить в тех местах, где находились оракулы этого бога, например в Фивах, эфиопской Набатее, а с начала VII в. до н. э. и в оазисе Сива. Эта область, где процветал культ египетского бога, была мало связана с долиной Нила, она соприкасалась с другой культурной средой — с греческой Киреной, примыкавшей к этому оазису с запада. Египетский Амон был принят эллинами-колонистами и вошел в число их главных богов. Его стали называть Аммоном и отождествляли с Зевсом, но в память о египетском происхождении его атрибутом остались рога овна. Больше всего греки почитали пророчества Аммона. Его культ распространился из Кирены по всей Греции. Почитание Пифии постепенно исчезало, а на смену ему пришло почитание Аммона[143].
Окажется ли бог пустыни расположен к нашему царю? В этом можно было не сомневаться, после того как в Мемфисе Александр принял титул фараона Сива и Египет так близки друг к другу, что египетский фараон не мог не получить признание Аммона. Тождественный богу Ра бог пустыни должен был приветствовать Александра как своего сына, признать его непобедимым «повелителем земли и народов». Все эти египетские титулы, дарованные Александру Аммоном, признавались греко-македонской религией и соответствовали религиозным представлениям самого царя. В этом и заключались огромные возможности, открывшиеся перед ним после похода в оазис Сива. В Сиве Александр надеялся приобрести нового отца, который обладал бы большим могуществом, чем Филипп. Это заставило бы относиться к царю с большим благоговением, освободило бы его от гнета традиций, связанных с Филиппом, даровало ему больший авторитет и избавило его от критики приближенных. Александру это было необходимо не только для самоутверждения, до и для успокоения своей совести. Царь, безусловно, страдал от измены заветам Филиппа, страдал даже больше, чем приверженцы старомакедонских традиций. Чтобы избавиться от душевной муки, он обратился к Зевсу-Аммону, в первую очередь надеясь получить прощение за неверность по отношению к отцу. Ему надо было, чтобы приближенные признали божественность его власти, но прежде всего, чтобы Аммон дал ему возможность до конца уверовать в самого себя, облегчить этим грекам и македонянам веру в его гений и заставить их безоговорочно повиноваться ему. Слепо подчиняться простому человеку — такое требование чрезмерно.
Скорее можно ждать, что люди поверят в Аммона, а вместе с ним и в его сына — Александра. Во всяком случае вольномыслящим легче признать планы и притязания Александра, если они связаны с авторитетом могущественного бога-прорицателя.
Таковы были причины, побудившие Александра совершить паломничество в оазис. Официально же, как уже упоминалось, целью похода считалось соперничество с героями — Гераклом и Персеем, а также получение предсказания оракула. Однако штаб Александра хорошо знал об истинных намерениях и надеждах царя. Хотя и неофициально, но о них информировали ионийские храмы, чтобы тамошние оракулы тоже дали соответствующие прорицания. Гонцы, которых Александр послал вперед, сообщили, конечно, не только о его приближении, но и о желаниях и надеждах царя[144] .
Караван покинул недавно построенную Александрию и начал свой путь, длившийся более трех недель. Среди сопровождавших Александра, возможно, находился Птолемей и, бесспорно, Каллисфен. Сначала дорога шла по берегу моря до Паретония, оттуда через плато Мармарика на юг. Поход был полон приключений, что очень нравилось царю. Успех похода зависел от надежности местных проводников и от наличия воды в редко встречающихся колодцах. Когда паломники стали ощущать недостаток воды, Аммон «ниспослал» проливной дождь, а когда песчаная буря замела дорогу, то «божьи звери» указали ее путникам. По Каллисфену, это были вороны, а по Птолемею — священные змеи. Александр воспринял все эти «чудеса» как предзнаменование. Участники экспедиции рассказывали о них в весьма романтическом духе, поздние историки тоже сохраняли этот стиль изложения.
После перехода по простиравшейся до горизонта пустыне, мучимые днем песчаными бурями, а ночью страшным холодом, македоняне увидели наконец обширный оазис с болотами, соленым озером, густыми рощами, финиковыми пальмами, живительными источниками, живописными холмами в глубине долины, где были расположены поселения. В одном из них находилось сооружение, напоминающее акрополь, — резиденция местного князя, в святилище которого стоял трон великого Аммона[145].
Бог оказался поистине удивительным. Здесь, в Сиве, его представляли в образе барана или человека с бараньей головой и рогами. Истинной же его ипостасью был омфалоподобный фетиш[146], богато украшенный драгоценными камнями. Во время празднеств жрецы, сопровождаемые поющими женщинами, носили его в золотой ладье. «Воля» бога переходила ца несущих изображение жрецов и заставляла их идти то в одном, то в другом направлении. Она же вынуждала ладью клониться, словно это была голова человека. Движения ладьи и считались источником знаменитых прорицаний.
Наклон ладьи означал признание нового фараона. Подобный же ритуал был принят в Фивах, в святилище египетского Амона, благодаря пророчеству которого Тутмос III был возведен на престол вместо царицы Хатшепсут. Мы не знаем, наклонялась ли тогда ладья в знак признания нового фараона, но достоверно известно о том, что она останавливалась около него.
Как некогда в Фивах, так и теперь в Сиве в основе признания фараона лежало утверждение его мистического происхождения от бога Аммона, воплотившегося в образе земного отца. Об этом говорят рельефы древних фиванских храмов. Остановка или наклон ладьи означали, что бог признал сына и объявил себя его отцом.
Стоило Александру подняться к святилищу, как приветствия жреца уже решили его судьбу. Его устами бог с торжественной важностью приветствовал царя как своего сына. Естественно, что в этот момент или, возможно, после него ладья склонилась перед Александром. Ничего другого и не могло произойти, ибо Александр был уже фараоном. Однако царь всерьез воспринял приветствия Аммона и счел их признанием своей божественной сущности.
Уже как сын бога Александр вошел внутрь храма, в самую святая святых, и получил право задать вопросы оракулу. При этом, как обычно в подобных случаях, вопросы носили личный характер. Понятно, что задавать их удобнее всего было с глазу на глаз и любопытные свидетели могли только помешать. Александр задавал свои вопросы в присутствии только бога и жреца. На скромность жреца царь мог, конечно, рассчитывать, и поэтому только от него самого зависело, какие из вопросов он захочет обнародовать. О двух вопросах Александр рассказывал особенно охотно: они касались господства над миром и наказания убийц Филиппа.
Аммону не составило труда пообещать царю мировое господство. Он делал это для каждого фараона, но предшественники Александра не имели возможности осуществить эти предсказания. Для нашего же царя ответ оракула приобрел огромное значение. Именно на этом предсказании бога Александр основывал свои притязания на мировое господство. Авторитетом Аммона царь оправдывал свои собственные замыслы и сопровождавшую их жестокость по отношению к сопротивлявшимся государствам и отдельным лицам.
Обнародовав второй ответ о наказании убийц Филиппа, царь надеялся освободить Олимпиаду от подозрения в подстрекательстве. Ему хотелось также узнать о замыслах уже арестованного Линкестида. Возможно, задавая этот вопрос, Александр стремился еще раз выразить свое почтение к покойному отцу, прежде чем окончательно отказаться от своего земного отца и признать божественного.
Вот и все, что мы знаем о вопросах, заданных Александром. Конечно, были и другие вопросы, в
