поочерёдной смены имен. Позже, распечатав «свой» труд на принтере у предусмотрительных сокурсниц из числа иногородних, уединившись в комнате, Антон пил чай у окна. Трамваи размеренно описывали круги на пятачке, одновременно изрыгая и поглощая очередную порцию пассажиров, спешащих по делам, или едущих просто домой, чтобы вот так же просто, сев у окна, смотреть на проходящую жизнь. Антон позвонил Лере и сказал, что очень сильно её любит. Любит, как жизнь, несущуюся у подножия общежития; как свет, меняющий естественную плоть на электрическую, как сон, поглощающий разум, но окрыляющий естество подсознания.
11. Профессор
Утро выдалось обычным. Прохлада и первые ещё не окрепшие лучи солнца пробудили Антона от сна. Туалет, вечно холодная вода из-под крана, кофе, сигарета – всё просто. День за днём. Есть желание что-то поменять, хотя бы в последовательности, но что это даст? От перемены мест слагаемых сумма не меняется. А что есть сумма в данном случае? Бодрость и заряд хорошего настроения на весь день. Каждый находит свой путь достижения комфортного утреннего состояния. Кто-то бегает вокруг дома, наполняя мышечную систему и головной мозг порцией заряженной кислородом крови, кто-то употребляет на завтрак витамины, поглощает всевозможные салаты, фрукты и всё то, что называют здоровой пищей. Для Антона, видимо, его способ прийти в форму казался наиболее коротким и эффективным. Допив очередную чашку кофе, Антон вышел из общежития, сел в трамвай; и, получая удовольствие от последних минут моральной свободы, высматривал за окнами фигуры людей и строения.
Дорога от остановки трамвая до института казалась ему более чем знакомой. Каждый дом, камень дорожного бордюра, неровности асфальта, деревья были единым целым его окружения. Как то, что окружало его в детстве, ушедшее с возрастом в иное измерение. Всё вокруг было ежедневно обыденным и постоянным, лишь только временам года было подвластно что-то изменить.
Входная дверь в главный корпус института, как, впрочем, и ступени на второй этаж, также не порадовали новизной. Пробившись сквозь толпу спешащих на пары студентов, Антон юрко вскочил в нужную аудиторию.
Старые неоновые лампы, периодично мигая, с трудом освещали пространство аудитории, рассчитанной на проведение практических занятий. Унылые стены, укрытые до половины деревянными лакированными панелями, старый скрипящий встроенный шкаф, обрамляющий доску для письма. Парты в один уровень, на которых удобно было спать, спрятавшись за спиной сидящего спереди товарища…
До начала пары оставались считанные минуты. Присутствующие в аудитории занимались кто чем. Кто пытался досмотреть последний сон, упершись в сумку, рюкзак или прочий предмет, предназначенный, конечно же, для ношения книг и конспектов; кто-то весело обсуждал вчерашние посиделки с примесью свежих анекдотов. Но все делали это достаточно тихо, дабы не привлечь внимание уже готового к экзекуции профессора, гордо сидевшего за своим столом.
Сосредоточенное, изъеденное морщинами лицо. Кисти рук, поглаживающие слегка подрагивающими пальцами толстый журнал на столе. Старинный пиджак и галстук. Профессор был стар. Всем давно уже казалось, что ему лет восемьдесят, и он будет учить студентов вечно.
Ставки преподавательского состава были низкими, мало кто хотел работать в академии. Вот и держали на кафедре бедного профессора. Его пенсия тоже была невелика, а работа давала хоть какую-то прибавку. Надо сказать, профессор очень любил свою работу. Любил настолько, что по слухам, с четвёртого курса технического вуза именно он выбивал студентов из игры под названием «студенчество». Это была некая месть коллегам-преподавателям, думающим, как ему казалось, что философия и социология для будущих технарей не важны.
Профессор вёл особый журнал, которому на вид было никак не меньше ста лет. Видимо, он достался ему по наследству от дедушки – такого же профессора социолога-философа. И как только журналу хватало страниц на все группы ежегодно? Может быть, стара была лишь его обложка? Стоя прочитав фамилии присутствующих и поставив соответствующие галочки в журнал, профессор присел за стол.
– Итак, по плану у нас ознакомление с рефератом товарища Титова Антона. Ну что ж, выходите, любезный.
Антон гордо проследовал за кафедру и раскрыл первую страницу изобретённого им, как ему казалось, трактата.
– Реферат на тему «Философия меры в трактате Гегеля “Наука логики”», – уверенным голосом продекламировал Антон, предвкушая похвалу и отличную оценку. Профессор с видимой уверенностью в своей методологии гордо посмотрел на Антона.
– Мера – это качественно определённое количество или количественно определённое качество. Последовательность определений меры: специфицированное количество, специфическая мера, реальная мера.
§ 76. Количественная определённость получает свою специфику благодаря добавлению к ней качественной определённости. Числом мы определяем некоторое количество каких-то единиц, ещё не определённых по своему качеству: 5, 7, 10, и не суть важно, чего именно. В определении специфицированного количества мы уже имеем соединение определённого количества со столь же определённым качеством: 30 солдат, 25 зёрен, 1000 деревьев.
Специфицированное количество уже представляет собой некоторую меру, но эта мера имеет ещё внешний характер. Она образуется за счёт простого соединения наименования некоторого предмета с некоторым числом. Поэтому специфицированное количество способно вместить в себя всё на свете, ему по силам самые несуразные и самые невообразимые комбинации количественной и качественной определённости предметов, вроде таких, как «тысяча актов балета» или «тридцать пять тысяч одних курьеров».
Тот, кто присматривался к ходу умственного развития своих детей, без труда вспомнит, что в возрасте трех-пяти лет они высказывают всякую ерунду, суть которой состоит в появлении у ребёнка способности к спецификации количества. Дети говорят, что где-то, в каком-то месте, у них уже есть или скоро будет миллион шоколадок, сто машинок, тысяча фонариков и т. п. Для взрослых эти речи, конечно же, несерьёзны, и мы пропускаем их мимо ушей, но они очень серьёзны для самого ребёнка, ибо свидетельствуют о том, что развитие его мышления идёт в правильном направлении: через освоение определения специфицированного количества к освоению определения реальной меры…»
– Вы что, над нами издеваетесь? – профессор перебил Антона на полуслове.
– Почему издеваюсь? – поинтересовался ошарашенный Антон.
– Как же? Переписав философский труд Гегеля, Вы считаете, что тем самым выполнили реферат. Это Ваш реферат, а не Гегеля. В нём должны быть Ваши мысли. Почему Вы считаете, что Ваши товарищи сами не в состоянии прочитать этот труд? Садитесь на место, уважаемый. Ваша «пара» Вам обеспечена. Ваше безразличие и есть пренебрежение мерой.
Профессор взял со стола ручку и уверенно что-то пометил на листе. Положив ручку обратно на стол, он, придерживая правой рукой одну створку журнала, левой рукой разогнал другую и резко закрыл журнал. Старинный фолиант издал громкий звук, напоминающий хлопок. Вылетевший изнутри пыльный поток воздуха пронзил Антона запахом старых страниц. И как ему показалось, волосы зашевелились на его голове. Антон был ошарашен. Ему казалось, что жаркая красная краска наливает его лицо. Пройдя на своё место, он, сел ничего не понимая.
– Вот это прикол, – прозвучал голос за спиной.
– Да уж, абзац, – тихо ответил Антон.12. Симптомы
Звонок на перемену прозвенел как- то своевременно. Только радости от этого ожидаемого каждым студентом события у Антона не было. Засунув разочаровавший его реферат в рюкзак, он побрёл в коридор.
– Ну что, в лабораторию? – спросил Стас, пробираясь сквозь толпу сокурсников, – У нас сегодня практические занятия по тормозам.
– Мне как раз сейчас ещё тормознуть немного – и всё, – печальным голосом, ответил Антон.
– Чего ты переживаешь, как в первый раз.
Стас закинул свой рюкзак за плечи, и они вместе направились на следующую пару.
После занятий по остановке вагона, где под чётким руководством доцента Киреева по прозвищу «Тормоз» пришлось поочерёдно переставлять воздухозаборные краны в различные положения, Антон направился с друзьями домой. Ещё один день учёбы прошёл. Сколько их ещё будет? Дорога обратно до трамвая казалась более короткой, чем в институт. Пейзаж двигался в обратном направлении. Лучи окрепшего дневного солнца освещали путь, чередуясь с простирающимися тенями домов и деревьев. На остановке трамвая было мало народу. Хотя и трамваев в это время также было маловато, но шанс проехаться сидя, гладя в окошко, был всё же более вероятен, чем утром.
Послышался звук скрежета колёс, из-за угла появилось очертание вагона. Антон взглянул наверх, дабы определить номер маршрута. Он видел довольно далеко. Когда Лера лишь пыталась уловить очертания букв вдалеке, Антон безошибочно читал ей всё, что там написано. Трамвай приближался.
«Трамвай домой. Каждый день, с перерывом на выходные, праздники и каникулы. Туда-сюда, туда-сюда, как в анекдоте про кавказцев», – подумал Антон, – Стас, помнишь анекдот про кавказцев?
– Расскажешь – вспомню, – как в пустоту ответил Стас.
«Встречаются утром кавказцы Вано и Гиви, и Гиви говорит Вано: «Слушай, Вано, мне ночью такой сон приснился… Как будто я на снежно-белом Мерседесе по центральному проспекту нашего города гордо езжу туда-сюда, туда- сюда».
«Вах, – восхищается Вано, – А мне приснилось, что я всю ночь напролёт с тремя
