— Еще? — осведомилась официантка. — А то холодное пиво скоро кончится. Это сейчас еще рано, а через часок набегут за холодненьким со всех вагонов — жара-то какая стоит.
— Еще одну, — попросил Гарик, — нет, лучше две. Три… Сначала две, а потом еще одну, чтоб не грелось.
«Девять лет назад, — вспоминал Гарик, допивая третью бутылку пива, — ко-гда я двадцатилетним пацаном прогуливался в парке с какой-то девушкой… Странно, сейчас я имени даже ее не помню…
А тогда в парке Победы, неперестроенном еще парке Победы, трое юных амбалов, распираемые сокрушительным юношеским либидо, изъявили желание с моей девушкой пообщаться, опрометчиво не поинтересовавшись, между прочим, как я сам к этому их желанию отнесусь.
А я к этому их желанию относился крайне отрицательно, о чем открыто заявил.
— Ну, ничего, — вслух рассудили ребята. — Это, дескать, твое сугубо личное мнение.
— Как это? — удивился тогда я, еще не вполне понимая, что сейчас произойдет.
— А вот так! — пояснили они мне и крепко приложили металлической цепью от собачьего поводка по голове.
На несколько секунд я полностью отрубился, а когда с трудом вскарабкался на корточки, сфокусировав взгляд на непроницаемых лицах амбалов — как закрытые калитки — и на окружающей плывущей действительности, понял, что гордое звание кандидата в мастера спорта по боксу придется оправдывать не только в институтском спортзале на ринге с дешевым брезентовым покрытием.
И подоспевшие через пятнадцать минут дружинники поднимали с асфальтовой дорожки две жертвы юношеского сексуального томления — один убежал.
И девушка, кстати, тоже убежала.
Один из дружинников вдруг, подпрыгивая, пошел по аллейке прочь, странно оглядываясь на меня, прислонившегося к дереву неподалеку — я унимал кровь из сильно рассеченного цепью лба.
Остальные дружинники негромко переговаривались между собой, поглядывая на меня, вероятно, как я тогда подумал, потрясенные моей боксерской подготовкой. Я их тогда — дурак — скромно не замечал.
Через пару минут подошли уже настоящие милиционеры. Я, наивно полагая услышать слова восхищения моим спортивным мастерством, застенчиво улыбаясь, оторвался от дерева и шагнул им навстречу.
Но, вместо того чтобы произнести слова благодарности и пообещать золотые часы за доблесть, милиционеры повели себя странно — один из них зашел мне за спину, как бы страхуя своего сослуживца, который ловко надел на меня наручники и подмигнул зачем-то еще дружинникам».
Гарик вздохнул и с трудом подавил начавшуюся вдруг дрожь. Он поставил на угол стола пустую бутылку, открыл очередную и закурил.
«А потом началось совсем что-то нелепое, несуразное и страшное. Меня привели в опорный пункт милиции, находящийся в том же парке, позади пивного ларька, посадили в узкую камеру с одной стеной из сплошной решетки, где я просидел два часа в полном недоумении.
И только через два часа немолодая и дебеловатая тетенька, наложившая повязку на мою разбитую голову, объявила, что, в общем… ну, короче говоря, ты, парень, человека убил.
Я не знал тогда, что и думать, даже не понимал поначалу, что, собственно, происходит…
Это заявление в полной мере я осознал только спустя четыре месяца, проведенные мною в следственном изоляторе, на заседании суда, который в один день вынес приговор мне, Игорю Анатольевичу Парамонову, такого-то года рождения, ранее не судимому, — три года лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии общего режима…»
— Впрочем, как знать, — пробормотал Гарик, потушив докуренную сигарету в пепельнице. — Если бы не этот убитый, если бы не зона, то разве я стал бы тем, кем стал теперь? Вряд ли…
«Два с половиной года заключения прошли на удивление быстро. И ранней сырой весной, вечером, условно-досрочно освободившийся Игорь Анатольевич Парамонов, то бишь я, ехал в троллейбусе с майором МВД Герасименко. Нам было в одну сторону ехать домой.
— Ну и чем заняться думаешь? — вдруг спросил молчавший с самой остановки майор.
— Пойду в милицию работать, — неожиданно для себя объявил я и только потом понял, что это решение сложилось у меня уже давно. Еще во время отсидки, в камере, рассчитанной на пять человек, забитой пятнадцатью гнусными харями. Нет, наверное, это не было естественным моим желанием оказаться по ту сторону моего тогдашнего мира — проще было бы стать „смотрящим“ — стукачом в камере. Но тем не менее…
Герасименко тогда до странности заинтересованно посмотрел на меня, отвернулся к окну и до конца поездки никаких разговоров больше не заводил.
Я еще подумал, что мент счел мое заявление издевательством, но уже через два дня к моей сестре, к которой я пришел пожить — мать умерла на второй год моей отсидки, и квартиру продали, — позвонили из городского отделения Министерства внутренних дел и назначили мне день и час аудиенции…»
Гарик усмехнулся. Отхлебнул еще из бутылки и снова закурил.
«Больше удивленный, чем обрадованный, я пришел в отделение. Вот там-то мне и объяснили суть моей будущей работы и дали два дня на раздумье.
На следующий день я заявился в кабинет начальника рано утром, в самом-самом начале рабочего дня, и объявил свое согласие.
Так я стал работать под прикрытием…»
Гарик допил пиво.
— Еще? — спросила из-за прилавка официантка.
— Хватит, — отказался Гарик, но из-за стола не поднялся, задумчиво смолил свою сигаретку.
«Работающими под прикрытием на милицейском жаргоне назывались люди, внедряемые в различные преступные группировки под видом собственно преступников.
Дело это было, естественно, крайне сложное и опасное, поэтому те, кто занимался им, работали сдельно. Никакими зарплатами и штатными местами они себя не связывали. Суммы на их гонорары выделялись немаленькие, но дело того, конечно, стоило.
А я идеально подходил под подобный род занятий — знание преступного мира изнутри, привычка выживать в экстремальных ситуациях, приобретенная на зоне, и пара лагерных татуировок — разоблачить меня было довольно сложно. Тем более что местом моих действий был не один город, а вся Россия.
И спустя какое-то время, в продолжение которого я работал один, мне дали напарницу — Тамару Михайловну Навражину. Как я сначала удивился — женщина, работающая в таком опасном проекте, как „под прикрытием“, а потом обрадовался — красивая, молодая, да к тому же — не замужем. Вернее, вдова.
Приударил за ней сначала, подружился с ее сыном-школьником Сашкой, и дело, как казалось мне, уверенно двигалось к счастливому замужеству, но… В какой-то момент все разладилось.
Почему?
Да вот по этому самому!»
Гарик с внезапным раздражением посмотрел на батарею пустых бутылок, стоящих перед ним.
«Ну и не только поэтому, конечно, — продолжал он размышлять, — я же не алкаш какой-нибудь. Запоями не страдаю. Так, иногда… Просто… Ну, черт его знает. Не подходим мы с Тамарой друг другу. Она такая вся… А я кто? Раздолбай. Раздолбай и есть…»
— Кошмар просто какой-то! — Услышав Тамарин голос, Гарик вздрогнул. — Ни на минуту тебя, Игорь Анатольевич, оставить нельзя. Это сколько же ты пива выпил? Пол-ящика, наверное.
— Совсем не пол-ящика, — ответил Гарик, — четыре бутылки. Нормальная доза. И сушняк… э-э… Жажду утоляет и на нервную систему благотворно действует, — в доказательство того, что он совсем пришел в норму, Гарик широко улыбнулся.
— Это радует, — отреагировала Тамара, садясь напротив Гарика. — Ну что, давай позавтракаем?
Она подозвала официантку. Официантка подошла, вытаскивая на ходу засаленный блокнот из кармана передника.
— Две чашечки кофе, пожалуйста, — проговорила Тамара, — бутерброды, ну и… закуску легкую.
— Под закуску ничего не желаете? — осведомилась официантка, посмотрев на Гарика.
