сооружений и воинских подразделений противника, Шульц недоумевал, зачем нужно тратить дорогую фотоплёнку и, согласно полётному заданию, особенно тщательно 'отработать' эту часть маршрута.
'Молчун' напряженно вглядывался в детали земного пейзажа и делал пометки на своей карте. Когда под самолётом блеснула водная полоска реки Вязьма, Шульц убрал листок с выполненным заданием в планшет, набрал высоту в шесть тысяч метров, опустил солнцезащитный козырёк и взял курс на свой Смоленский аэродром.
Басовито и уверенно пели гудящие двигатели самолёта. И пилоту хотелось петь, когда он видел, что сделали с русскими войсками немецкие бомбардировщики, вызванные Шульцем в сёла Пигулино и Княжино. Внизу горела техника. Валялись перевёрнутые повозки, убитые люди и лошади. Шульц молча фиксировал на фотоплёнку результаты удачных налётов, а душа его пела о величии Германии.
Слепящее солнце, висевшее в безоблачном небе прямо по курсу самолёта, сыграло плохую шутку с опытным пилотом майором люфтваффе Шульцем. Сверху, прямо из сияющего диска, вынырнул тупорылый зелёненький, русский истребитель.
Молниеносная коварная атака 'от солнца' и короткая пулемётная очередь, убившая бортового стрелка Пауля, сделала самолёт Шульца беззащитным от атаки сверху, а русский пилот на последних каплях горючего заложил 'мёртвую петлю' и, словно сокол, бьющий добычу, в стремительном пикировании, последними патронами прошил правый двигатель и правый бензобак (из которого запитывается левый двигатель) немецкого самолёта…
Жители станции Канютино видели, как немецкий самолет, стараясь сбить пламя с горящего крыла и дотянуть до немецких войск, стремительно, словно по наклонной горе, заскользил в сторону фронта, а 'Сталинский сокол' пошел на вынужденную посадку, на Холм-Жирковский большак – единственное чистое место в окрестностях небольшой станции, окруженной густыми еловыми лесами.
Шульц не мог покинуть горящий самолёт потому, что командир полка, по указанию 'Молчаливого' не позволил Шульцу взять с собой парашют.
'Майор Шульц, — сказал полковник. — Вы должны благополучно вернуться вместе с этим человеком на свой аэродром или погибнуть вместе с ним. Так приказали из Берлина'.
Шульц не смог выполнить указание командира, хотя делал всё, чтобы спасти себя и таинственного пассажира. Шульцу удалось сбить пламя, посадить самолет на колхозное поле, где стойка шасси подломилась, попав в развальную борозду.
— Дьявол побери этих русских крестьян, которые не могут ровно пахать свои поля!
Самолёт перевернулся. 'Молчаливый' выбрался из кабины, выволок стонущего Шульца и спросил: 'Как вы себя чувствуете, майор?'
— Кажется сломана нога,
— Хорошо, я сейчас вам помогу. Как снимаются фотоаппараты?
После этого, 'Молчаливый' вытащил из самолёта фотоаппараты. Убедился, что мёртвый Пауль, вывалившийся из своей разбитой кабины, действительно мёртв. Подошел к травмированному Шульцу и выстрелил ему в голову.
— Прощайте Шульц, я не могу тратить на ваше спасение своё время.
'Молчаливый' упаковал фотоаппараты к кожаные чехлы, вытащил из кабины планшет убитого пилота, сжег карту и листок полётного задания, бросил спичку в лужу вытекающего бензина и побежал к лесу, унося фотографические материалы съёмки местности, где ему и его десантникам предстоит захватить в плен роту путешественников во времени.
За спиной удаляющегося 'Молчаливого', в огне горящего бензина, начали взрываться четыре тысячи восемьсот двадцать не использованных пулемётных патронов.
Макар Колобов
Через несколько часов огонь съел на самолёте всё, способное гореть или плавиться. Выгорела вокруг самолёта, до земли, трава, пожухшая от раннего заморозка. Сдул ветер пепел сгоревшего обмундирования с обуглившегося тела пилота Шульца.
Кушать подано…
Тормозя широко раскрытыми крыльями, вонзая во вспухшую брюшину мощные кривые когти, на Шульца опустился старый ворон. Настороженно поворачивая голову, птица осмотрелась вокруг и выклевала сварившиеся глаза мёртвого пилота. Глубоко погрузив клюв в глазницу, ворон достал нежную мякоть мозга, а потом начал рвать когтями и раздалбывать клювом живот, стараясь обраться до свежей тёплой печени.
Так закончил свой жизненный путь майор люфтваффе, кавалер трёх крестов – за Францию, Чехословакию и Польшу – Герхард Шульц. Отныне, присно и вовеки веков, суждено валяться его немецким костям на краю поля, невдалеке от небольшой русской деревни Андреевка, той самой, где двадцать пять лет назад родился младший политрук 558-го зенитно-артиллерийского полка Резерва Главного Командования – Макар Колобов.
За свои четверть века, Макар успел закончить семилетнюю школу и техникум, поработать заместителем директора кирпичного завода, отслужить срочную службу в рядах Рабоче-Крестьянской Красной армии, полной мерой хлебнуть военного лиха в заснеженных лесах и болотах Финляндии, жениться на любимой девушке и порадоваться очаровательной беззубой улыбке гугукающего, пахнущего грудным молоком, сынишки.
Витька Александров никогда не знал, где погиб дядя его матери – политрук Колобов Макар Андреевич, последней весточкой от которого было коротенькое письмо со словами: 'Идут тяжелые бои. Остаёмся прикрывать отступление наших…'
В день, когда возле Андреевки приземлился самолёт Шульца, Макар ещё не погиб. Он был в семи километрах от родительского дома. Согласно приказу, политрук Колобов и его зенитчики только что закончили маскировку последнего уцелевшего орудия из 558-го ЗенАПа на танкоопасном направлении – на Канютинской дороге и отдыхали теперь возле костра с ведром, в котором варился грибной суп из мелких осенних говорушек. За четыре месяца боёв, окружений, прорывов и засад, научились зенитчики и кашу 'из топора' варить и костры 'бездымные' жечь.
Бойцам было не до шуток. Шутка ли, пройти с боями от Белостока до Смоленщины. Единственной радостью для зенитчиков было то, что когда над ними пролетал немецкий разведывательный самолёт 'Рама', они завершили маскировку и вражеский пилот не мог заметить их позицию.
Макар, сидя у костра, покусывал сухую травинку и вспоминал как впервые увидел 'Раму' не в учебнике, а в небе – утром 20 июня.
В тот день, младший политрук Колобов, замещающий командира батареи, уехавшего в отпуск, стоял на окраине приграничного аэродрома 'Желудки' и рассказывал личному составу, прибывшему в его батарею после окончания полковой школы, о необходимости соблюдения воинской дисциплины, о повседневной бдительности по выявлению шпионов и врагов народа, о великой любви Советского народа к своей Родине и большевистской партии. Политрук говорил красноармейцам то, что должен был говорить по плану политико-воспитательной работы, разработанному комиссаром полка.
С запада, высоко в небе, появился двухфюзеляжный самолёт Шульца и безнаказанно сделал несколько кругов над аэродромом со стройными рядами самолётов и свежеокрашенными домиками аэродромных служб, соединенных прямыми, посыпанными желтым песком, дорожками в обрамлении выбеленных известью бордюров.
Проводив взглядом вражеский самолёт, Макар задумчиво поглядел на пополнение и заговорил: 'Товарищи красноармейцы, Родина оторвала нас от заводских станков и колхозных полей, чтобы в случае войны вы защитили её от врага. Родина дала нам личное стрелковое оружие и скорострельные зенитные орудия. Родина одевает и кормит нас. Родина и наши близкие надеются, что мы в любых обстоятельствах сумеем выполнить свой воинский долг и сдержим клятву, данную в присяге.
В своей пламенной речи Макар покривил против истины. В формирующемся полку была одна винтовка
