Прошло всего одиннадцать дней после вынесения протеста прокурора, и Судебная коллегия Верховного суда определила: постановление в отношении Гумилева — отменить, дело — прекратить. При этом было подчеркнуто: Гумилев был подвергнут расстрелу — «без указания закона». Так отметила Родина семидесятилетие со дня смерти поэта.
Минул еще год, и прокуроры, вместе с госбезопасностью, пытаясь угнаться за историей, установили, что всей Петроградской боевой организации, покушавшейся свергнуть советскую власть, «как таковой не существовало, она была создана искусственно следственными органами, а уголовное дело в отношении участников организации, получившей свое название только в процессе расследования, было полностью сфальсифицировано. Все участники ПБО… реабилитированы».
«Дело Икс» оказалось делом фикс.
Как говорится, справедливость восторжествовала. Другой вопрос — нужна ли вообще эта реабилитация? Нужна, конечно, — не Гумилеву, а нам, если эта реабилитация не формальный юридический акт, а результат понимания государством своей истории, пусть даже с роковым опозданием.
Юристы сказали свое слово, закончили расследование, но историки продолжают работать, ведут исследование.
И снова горячо обсуждаются свидетельства из эмигрантской прессы, туманные и разноречивые, что заговор все-таки был и Гумилев — его прямой участник, свидетельства, которые во времена советской власти намеренно, из лучших побуждений утаивались, поскольку могли быть похожи на доносы. Версия заговора реанимируется — уже противниками советской власти. Странно было бы, рассуждают они, если бы лучшие русские люди — патриоты, не пытались бороться с насилием коммунистов.
«Дело Икс» снова переоценивается, на другом витке общественного противостояния.
Имя поэта стало разменной картой в политической борьбе. На хоругви с его образом враждующие партии вписывают свои, противонаправленные версии и лозунги. Дошло до того, что он, Гумилев, якобы отправлялся в Париж и в Африку не из страсти к путешествиям, а выполняя какие-то шпионские задания.
Еще раз подтверждается печальная ирония: история — политика, повернутая в прошлое.
На Земле нет могилы Николая Гумилева, с крестом, куда можно прийти поклониться, положить цветы, вспомнить стихи. Враги поэзии зверски убили и воровски спрятали тело поэта, хотели умертвить и дух, приговорили стихи к высшей мере наказания — умолчанию и запрету, хотели вычеркнуть из человеческой памяти имя — авось не воскреснет. Но тут оказались бессильны.
Кончился век, кончилось тысячелетие. Осенью 2002 года на месте казни, на бывшем артполигоне в Ковалевском лесу появилась памятная доска: «Здесь расстрелян поэт Николай Гумилев».
Говорил же он когда-то Ахматовой, без всякой гордыни, а как посвященный и призванный, и она запомнила:
— Я сейчас почувствовал, что моя смерть не будет моим концом, что я как-то останусь… может быть…
Это было в 1918-м, в Духов день, когда они последний раз вместе навещали сына, жившего у бабушки в Бежецке.
Однажды — прошло уже несколько лет после гибели Гумилева, шел 1925-й — Ахматовой приснился сон. Будто они снова вместе.
— Мы не думали, что ты жив. Подумай, сколько лет! Тебе плохо было? — спрашивает она.
Он отвечает, что да, ему очень плохо было, он много скитался, в Сибири где-то…
Она говорит, что собирается его биография.
— Так в чем же дело? Я с вами опять, со всеми… О чем же говорить?
БОГ ХРАНИТ ВСЕ
deus conservat omnia
Роковая вечеринка
Акума
Гумилевушка
«Пшик» — и нет нашего Иосифа!
Единственный хороший поступок Иосифа Виссарионовича
Ходим строем, поем хором
Гумилев, сын Гумилева
Я, кажется, сделал открытие
Полумонахиня-полублудница
Не теряйте отчаяния!
Ученые сажали ученых
Потомок Чингисхана
Ахматову — арестовать!
Гуннов можно, стихи нельзя
Жилец
Эта высокая латынь — «Deus conservat omnia» — вплетена в герб славного рода графов Шереметевых. Старинное выражение утешает нас с арки в парадном дворе их дворца в Петербурге.
Тридцать пять лет, основную часть жизни, Анна Ахматова прожила во флигеле этого дворца на Фонтанке — в Фонтанном доме. И последний московский дом, Институт Склифосовского, бывший Странноприимный дом Шереметевых, куда привезли ее бездыханную, почившую в Бозе, в Боге упокоившуюся, осеняет крылатая фраза из древнего герба.
Она стала эпиграфом ахматовского эпоса — «Поэмы без героя» да и всей ее жизни.
Бог хранит все, но и от человека требуется усилие, чтобы спасти свою память, сплетенную из множества судеб. Великая Анна Ахматова такое усилие сделала.
Ей выпала доля быть в России XX века хранителем красоты и памяти, чудом уцелевшим, драгоценным звеном в цепочке поколений.
Не будь такого звена — прервется связь времен.
— Вы верующий?
— Я глубоко религиозный…
— Какой же вы советский ученый, вы — мракобес.
— В известной мере это так. Должен сказать, что на формирование моей идеологии повлияла семейная традиция.
— А именно?
— Моя мать — Ахматова Анна Андреевна — тоже человек религиозный.
— Это та самая поэтесса Ахматова, антипатриотическое творчество которой в 1946 году было
