%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%B3%D0%BE %D1%81%D1%83%D0%B4%D0%B0%D1%80%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D0%BD %D0%B0%D1%8F_%D0%B1%D0%B8%D0%B1%D0%BB%D0%B8%D0%BE%D1%82%D0%B5%D0%BA %D0%B0'>библиотеки имени Ленина — разместился орудийный расчет зенитчиков. С земли скорострельное зенитное орудие смотрелось палочкой на фоне неба, отчетливо были видны и зенитчики, малыми мурашами шевелившимися около орудия, его ствол поворачивался то вправо, то влево, а то, описывав круг, замирал. Я мечтал увидеть, как зенитка будет сбивать фашистский самолет, но мне не повезло, этого я не увидел, но зато, яркие всполохи трассирующих снарядов и резкие хлопки зенитки, от которых закладывало уши, я видел и слышал. Над Красной Пресней стояло зарево пожарищ от немецких «зажигалок». Однажды бомбы угодили в пруды зоопарка, и пух водоплавающих красавцев лебедей и уток еще долго летал белыми снежинками, поднятый взрывной волной высоко над Пресней. Недалеко от нашего дома тяжелая фугаска попала в театр Вахтангова на Арбате, разрушила его, оставив лишь часть стены фасада, превратив здание в груду кирпичей, с глубокой воронкой посередине, и выбитыми окнами рядом стоящих домов. Многие утверждали, что бомбой был пробит и туннель метро, на участке между Арбатской и Смоленской станцией, проходивший на небольшой глубине, под актовым залом театра. Мы с ребятами бегали туда, и успели во время, потому что к концу следующего дня, на этом месте был возведен высокий деревянный забор, на котором расклеили плакаты. На одном был изображен черной краской профиль Гитлера, его длинный нос вторгался на территорию Страны Советов, а красноармеец, держа в руках винтовку, русским штыком протыкал нос Гитлеру. На втором плакате была нарисована седая женщина в развевающемся платке, ее левая рука призывно поднята, правая держала лист с военной присягой. Фоном были примкнутые штыки, а сверху надпись «Родина — мать зовет! ». Плакаты так нам нравились, что, придя домой, я взахлеб описывал их маме, а Соня тоже обещала обязательно посмотреть на них вместе в подругами из класса. Женя как старшая сестра посоветовала мне нарисовать плакат по памяти, и даже дала четвертушку ватманского листа, я очень старался, но у меня ничего не получилось, и я запрятал его далеко в письменный стол, чтобы никто не видел.
В военные годы, в газетах «Правда» и «Известия», постоянно печатали карикатуры художников Кукрыниксов, Бориса Ефимова,Ираклия Тоидзе. О том, что Кукрыниксы — это не фамилия одного человека, а тройка художников — Михаил Куприянов, Порфирий Крылов и Николай Соколов — работающих вместе, я узнал только после войны, когда поступил в художественную школу на Чудовке. Сатирические плакаты и рисунки в газетах мы ждали наравне со стихами Константина Симонова, Александра Твардовского, Сергея Михалкова, Льва Ошанина. Карикатуры я вырезал и наклеивал в альбом, а чаще срисовывал. Стихи мы с сестрами заучивали наизусть. Арбатская улица была очищена от обломков кирпича и мусора, и по ней, как ни в чем не бывало, ехали автомобили, двигались пешеходы, маршем шли батальоны защитников Москвы навстречу врагу, а в проходных дворах выстраивались длинные очереди: булочные теперь работали с черного хода, отпуская по карточкам хлеб.
Первую похоронку с фронта мы получили в разгар битвы за Москву. Мама, рыдая, читала сообщение о гибели дядя Вити Дроздовского. Я вспоминал, как зимой 1938 года он неожиданно появился у нас в квартире. На следующий день, после завтрака, на мамин вопрос:
— Какие у тебя, Витенька, планы на сегодня?
Дядя Виктор ответил:
— Хочу сфотографироваться на память с любимым племянником, ты приодень Володю и подскажи, где поблизости хорошая фотография.
— На Арбате их много, выбирай любую.
Мама одела меня в бежевый шерстяной костюмчик с накладными карманами и пояском, под короткими штанишками были тёплые коричневые гетры, заправленные в фетровые валеночки. Мы шли по Арбату, падал мелкий снежок, щеки пощипывал морозец. Дядя Витя был одет в темно синюю шинель с голубыми петлицами на отворотах воротника, белый шелковый шейный шарф, синюю фуражку с голубым околышком и черным лаковым козырьком, на ногах сверкали хромовые ботинки. Он держал меня за руку с левой стороны, так как правой рукой отдавал честь встречающимся военным, их попадалось на нашем пути довольно много, но они были в шинелях не такого цвета, как у дяди Вити.
— Дядя Витя, а почему эти военные в серых шинелях, а один, даже в черной?
На что он отвечал:
— В серых шинелях одеты командиры сухопутных родов войск, в черных — моряки, а у летчиков — темно-синяя форма, как у меня. Теперь ты будешь сам различать, кто в пехоте или в танке, кто — на корабле, в море, а кто — летает в небе.
— Раз ты в небе, значит, ты — летчик? Вот здорово!
— А ты, когда вырастешь, кем хочешь стать?
— Я хочу быть моряком! — гордо ответил я.
Так болтая, мы шли по Арбату, пока дядя Витя не открыл застекленную дверь одной из фотографий. В прихожей нас встретило чучело оскалившегося мохнатого медведя, а рядом, на стене — вешалка из рогов оленя, на ней висела дамская коротенькая шубка и вязаная беретка. Дядя Витя снял с меня пальто и шапку,
