хорошо помню кадры из этого фильма, там довольно подробно показано здание библиотеки, — продолжила Тамара.
— Вряд ли он вспомнит наше мимолетное знакомство. Так или иначе, завтра мы его увидим, и если он не узнает меня, познакомимся еще раз.
На следующий день, придя с моря, мы застали Эрнста за обеденным столом. Увидев Тамару, он встал, поцеловал ей руку и спросил, как будто виделся с ней только вчера:
— Как поживают мои друзья, Саша и Володя?
— Не знаю, наверное, снимают новую картину, а я здесь, в Сухуми закончила сниматься. Познакомься, это главный художник нашего фильма.
Эрнст сильной рукой кузнеца крепко пожал мне руку, посмотрел оценивающим взглядом прищуренных глаз и, неожиданно улыбнувшись, сказал:
— А мы с вами знакомы. Правда, не помню где, но припоминаю, что нас знакомил Абдула, мой друг архитектор.
И он еще больше наклонил голову и сильнее прищурился.
— У вас отличная память. Действительно, знакомил нас Ахмедов, — ответил я.
Вечером, когда мы собирались ко сну, в дверь постучался и вошел Эрнст. В одной руке он держал бутылку чачи, в другой толстую книжечку в черном жестком переплете. Я подумал, что это альбом для набросков, какие художники часто носят с собой, но, увидев ее толщину, тут же отбросил эту мысль. Тамара подвинула ему стул, поставила на стол бутылку с минеральной водой, граненые стаканы и тарелку с виноградом.
— Другой закуски у нас нет, — сказала Тамара.
Мы выпили с ним немного чачи, потом еще. После третьего стаканчика лицо Эрнста потемнело, побагровел шрам над бровью, след войны, которую он прошел десантником и был тяжело ранен. Он открыл свой талмуд и, слегка заикаясь, сказал:
— Это мой рукописный, пока еще не изданный трактат о скульптуре. Я прочитаю вам из него отрывки, время уже позднее, долго утомлять не буду.
Заикаясь, Эрнст начал читать свой трактат. Прочитав несколько страниц, он откладывал в сторону свои записи, и мы выпивали чачи, закусывая сочными виноградинами, а Тамара пила минеральную воду. Когда в книге уже оставалось немного недочитанных страниц, а бутылка опустела, времени было далеко за полночь. По своей природе я жаворонок, поэтому клевал носом, с трудом воспринимая его научный трактат о скульптуре. Порой я засыпал под монотонное чтение книги. Первой не выдержала Тамара, она сказала:
— Эрнст, такие умные вещи лучше с утра слушать, а не под утро. Давайте на этом остановимся, а завтра мы с удовольствием дослушаем трактат до конца.
Эрнст закрыл книгу и сказал:
— У меня есть еще бутылочка чачи, я ее сейчас принесу и мы с Володей взбодримся.
Эрнст ушел за второй бутылкой, а Тамара легла на диванчике, не раздеваясь.
— Вы можете пить, разговаривать, читать трактат, а я сплю.
Я накрыл абажур платком, чтобы не мешать спать Тамаре, а мы продолжили выпивать, но Эрнст уже не открывал свой манускрипт, а рассказывал о себе:
— После юбилейной выставки в Манеже, когда меня измордовал Хрущев, да и не только меня, к моей мастерской приставили ребят в пагонах, правда, они были в цивильном, но я их узнаю по лицам, в какую бы одежду они не рядились. И что ты думаешь? Через неделю они уже у меня в мастерской были своими людьми, дневали, ночевали и выпивали со мной. Все это я пережил. А вот теперь покидаю страну, которую, между прочим, я с оружием в руках защищал в Великой отечественной. Отметины и заикание до сих пор при мне.
Эрнст провел ладонью по шраму на лице и сказал:
— Мне повезло, я сижу вот с тобой сейчас, выпиваю, а мог бы и не быть на этом свете. Давай выпьем, не чокаясь за тех, кто остался там, навсегда, — и он посмотрел вверх.
Утром, спускаясь по скрипучим ступеням во двор, мы с Тамарой увидели Эрнста, сидящего за столиком, на котором лежала уже знакомая книга в черной обложке. Эрнст сосредоточенно что-то писал. Увидев нас, он оторвался от рукописи и поздоровался. Вид у него был свежий и отдохнувший.
— Доброе утро, Эрнст, мы собрались на море, пойдешь с нами? — Спросила Тамара.
— Пойду.
Море было спокойное. Тамара заплыла довольно далеко, мы остались вдвоем, лежа на горячих гладких голышах. Эрнст подробно рассказал мне о своем ближайшем отъезде из страны, и как в этом ему очень помогла Нина Петровна Хрущева.
— Скоро ко мне приедут девочки, мои натурщицы, они сестры, и я их обеих люблю и называю женами, им это очень нравится. Они мирно сосуществуют, и я никогда не видел, чтобы они ссорились, просто идеальные жены. Они позировали для многих моих работ, очень пластичны. Я вас познакомлю с ними. Уезжая навсегда из этой страны, я решил своим девочкам сделать прощальный подарок, отдых на море.
Увидеть этих девушек мне не пришлось, мы вернулись в Москву. Продолжалась съемка фильма. С тех пор Эрнста я больше не видел. Абдула Ахмедов в 2004 году, уже в Москве, с женой Маргаритой были у меня в гостях, в мастерской, на дне рождения. Я спросил его об Эрнсте, виделись ли они.
— Как-то с группой молодых архитекторов мы прибыли в Америку. Эрнст пригласил меня к себе в гости, а я захватил ребят посмотреть его новые работы, мастерскую и его американский дом. Он долго показывал свои владения, мастерскую, двор, на котором выставлены его скульптуры прямо на лужайке, рассказывал о своем житье в Штатах. Все это растянулось надолго, мы изрядно устали и проголодались. По старой дружбе я намекнул Эрнсту, что пора бы перекусить и выпить за встречу. На что Эрнст с улыбкой, но жестко ответил:
— Я теперь сам не пью, и других не угощаю.
Представь себе, Володя, что я испытал! Мне было стыдно перед моими молодыми коллегами, ведь это я их привел к Эрнсту, будучи уверен, что нас ждет радушный прием и приличное застолье, тем более что я им много рассказывал о нашей хлебосольной, бескорыстной дружбе.
Я засмеялся и сказал:
— Абдула, твой друг отпустил вас не солоно хлебавши, видимо забыл, как ты с женой Маргаритой поил, кормил и таскал его по гостям, а главное обеспечил такими крупными заказами.
— Меняются люди в чужой стране, у них меняется психология.
За Абдулу ответила Маргарита. Помолчала и добавила:
— К сожалению, и у нас такое бывает. Сегодня ты отдашь последнюю рубаху другу, а завтра он пройдет и не поздоровается.
Абдул Рамазанович Ахмедов, Народный архитектор СССР, лауреат Государственной премии СССР, профессор Международной академии архитектуры, действительный член Российской академии художеств ушел из жизни в 2008 году. Расул Гамзатов, его земляк и друг посвятил стихи Абдуле:
