даже если партия вам незнакома, мы успеем её разучить. И не переживайте, что времени мало. Это провинция, нас вводят в чужой спектакль, а мелкие огрехи вам простят только за то, что вы из столичного театра.
— А зрители знают, кем я там была?
— Нет, и вовсе не обязательно им об этом сообщать. Вам нужно сделать себе имя, Анжела, танцовщице из кордебалета, как бы талантлива она не была, сразу никто ведущих партий не даст. Так что считайте это репетицией перед настоящими выступлениями.
Я почувствовала, что неудержимо краснею. До смерти хотелось спросить, действительно ли он считает меня талантливой, или это сказано просто из вежливости, но я не решилась.
— Знаете, что я ещё думаю, — продолжил Энрике, сделав вид, что не заметил моего смущения. — Здесь, кроме спектаклей, планируется концерт. Почему бы нам не подготовить общий номер? Мне понравилось танцевать с вами.
— А какой?
— Я думал о танце Олимпии и Мага из недавней постановки.
— Она же была неудачной.
— Да, зрителям не понравилось, слишком новаторская. Но этот танец — несомненная удача. Спектакль он спасти не смог, но отдельным номером будет смотреться очень и очень неплохо. Ну как, согласны?
Я молча кивнула.
— Жёстче! — скомандовал Корбуччи. — Вы — ожившая кукла, а не человек. Все движения поначалу должны быть угловатыми. Давайте ещё раз.
Я послушно села на стул. В наше распоряжение предоставили единственный в театре репетиционный зал, тоже оказавшийся непривычно маленьким. Все местные артисты жаловались на тесноту и были правы.
Олимпию мне танцевать не приходилось никогда — даже во время своих самодеятельных занятий я воспроизводила то, что шло в нашей Опере сейчас, то, что видела своими глазами. «Жозефина» у нас также не шла, и я со страхом думала о Ясмин, боясь не справиться с незнакомой ролью. Олимпия почему-то пугала меня куда меньше. Я медленно выпрямилась на стуле, потом поднялась, подчиняясь приказам Мага.
— Руки жёстко фиксированы во второй позиции, ноги тоже… А теперь на пальцы, хорошо… — Энрике глядел на меня оценивающим взглядом, готовый исправить любую ошибку. — А вот теперь можно начать двигаться женственней, вы оживаете…
Я, вернее Олимпия, поклонилась, показывая, что готова служить Магу, своему создателю и повелителю, но тут дверь приоткрылась, и в комнату проскользнул сеньор Арканжо. Я остановилась и оглянулась на него.
— О, простите, — Арканжо замахал руками, — я не хотел вам помешать.
— Что же вы остановились, Анжела? — укоризненно спросил Энрике.
— Так ведь…
— Если у сеньора Арканжо что-то срочное, он нам скажет, правда, сеньор?
— Правда, — кивнул тот. — Сеньор Корбуччи, скажите, вы никогда не думали о деятельности преподавателя? Или, скажем, постановщика?
— Никогда, — признался Энрике. — Даже в голову не приходило.
— Значит, юная сеньорита имеет честь быть вашей первой ученицей? И, возможно, когда-нибудь будет гордиться этим. Подумайте, сеньор Корбуччи. Если захотите попробовать новый вид деятельности, у меня найдётся, что вам предложить.
— Для этого я сперва должен оставить старый, а этого в ближайшие лет пятнадцать, если со мной всё будет в порядке, не произойдёт.
— Ну зачем же, вовсе не обязательно, их ведь можно и совместить. Но я пришёл к вам не за этим. Моё дело касается сеньориты Баррозо, но это не срочно.
— В таком случае мы, с вашего позволения, сперва закончим.
Когда я вышла из зала, сеньор Арканжо ждал меня в коридоре.
— Видите ли, сеньорита, — доверительным тоном сказал он, беря меня под руку. — Я хочу передать вам приглашение от мэра этого города. На него произвёло большое впечатление ваше выступление в «Зачарованном лесе», и он хочет вас видеть.
— Только меня?
— Совершенно верно, только вас. Он хочет выразить вам своё восхищение.
— Куда он меня приглашает?
— К себе домой, естественно. Это будет приватная встреча.
Снова здорово, вздохнула я про себя. Сколько раз мне ещё предстоит отбиваться от мужчин с их «восхищением»?
— Нет.
— Нет?
— Вы не ослышались, сеньор Арканжо. Передайте ему мои искренние извинения вкупе с сожалениями.
— Сеньорита, вы уверены? Сеньор Плачидо — весьма галантный и учтивый кавалер, зачем же обижать его без нужды?
— Нет, сеньор, я не пойду.
— Что ж, как угодно. Но учтите, в его власти значительно затруднить наше пребывание здесь.
— Так соврите ему что-нибудь, — резче, чем следовало, сказала я. — Что я нездорова, или что у меня ревнивый жених, или ещё что-нибудь в этом роде. Но я не пойду.
Придя в свой номер гостинице, я бухнулась на кровать и с наслаждением вытянула ноги. Корбуччи умел вынуть из меня всё и ещё немножко, и я подумала, что Арканжо был прав, предлагая ему подумать о карьере преподавателя. У Энрике хорошо получалось заставить человека работать, без резкой критики, без насмешек, без унизительных реплик, которыми грешила та же сеньора Вийера. И он ни разу не сбился с дружеского тона, ни разу не повысил голоса, как, бывало, Соланос. А ведь это довольно-таки скучное дело — вводить другого исполнителя на роль, которую хорошо знаешь сам. Когда спектакль или номер готовят все вместе, то все вместе и заняты поисками, вживаются в роли, и это куда интереснее, чем рассказывать и показывать другому то, что сам знаешь уже давно.
Вскоре состоялось представление «Жозефины». Направляясь под сцену, к люкам, из которых предстояло появиться призрачным девам под предводительством моей героини, я чувствовала, как меня всё сильнее охватывает мандраж. Колотилось сердце, вспотели ладони, меня начала бить дрожь, и я испугалась, что вообще не смогу танцевать. Ведь на подготовку этой большой и сложной партии у нас была лишь неделя! Разве можно за неделю сделать что-то пристойное?
— Что, страшно? — раздался над ухом знакомый голос. Обернувшись, я увидела улыбающегося Корбуччи, по своему обыкновению подкравшемуся бесшумно, как кошка.
— Очень, — призналась я.
— Успокойтесь, Анжела. Не съедят же вас, в самом деле. Постарайтесь забыть о том, что вы на сцене. Вы Ясмин, вот на этом и сосредоточьтесь.
Кивнув ему, я пошла дальше. «Постарайтесь забыть, что вы на сцене»… Легко сказать!
Как хорошо, что исполнение этой партии и не предполагает какого-либо чувства, одна техника, думала я, вытанцовывая все необходимые па. Ещё и играть я была бы сейчас не способна, дай бог не запутаться в последовательности фигур. А уж что сказала бы про моё исполнение сеньора Вийера, да и сеньор Соланос, и думать не хотелось. Но публика доброжелательно молчала, не было ни шиканья, ни даже сдержанного, вежливого покашливания. Похоже, здесь и впрямь исполнителю готовы простить всё, что угодно, за одну только принадлежность к столичному театру.
Да, спектакли шли хорошо, и принимали нас весьма даже благосклонно. Никаких санкций со стороны мэра не последовало, вероятно, Арканжо и впрямь сумел соврать что-то достаточно убедительное. Или сам мэр оказался не так уж и страшен и мстить за отказ не стал.
Наши выступления в Нектрисе подошли к концу, и за два дня до отъезда мы дали обещанный концерт.
