— Куда?
— На отдельную квартиру. Нашла себе покровителя. Везёт же некоторым! — в её голосе слышалась откровенная зависть. — Теперь будет жить, как королева.
Не отвечая, я стала натягивать ботинки.
— Ты куда-то идёшь? — спросила Луселия.
— Да, за хлебом.
— Давай вместе.
Мы неторопливо прогулялись до булочной, болтая о том, о сём, и там расстались. Она пошла дальше по лавкам, я же отправилась обратно. Боль в теле уменьшилась, и я надеялась, что к завтрашнему дню она пройдёт. Что же всё-таки со мной случилось? Вроде нигде меня не продувало, и растяжений я не получала… Чудеса, да и только.
Около крыльца пансиона стояла хозяйка, бурно выяснявшая отношения с молочником. Я вежливо поздоровалась, проходя мимо, но ответом меня не удостоили. Да, девушке, сподобившейся уехать отсюда, можно только позавидовать. Я попыталась представить себе, каково это — иметь покровителя, который везде будет платить за тебя. Но ведь это означает, что придётся сообщать ему обо всех своих тратах. Или он просто будет давать Джине деньги, которые она сможет расходовать по своему усмотрению? Так удобнее, но всё равно зависимость слишком велика. Окажись я в таком положении, и я бы постоянно чувствовала неуверенность в завтрашнем дне, не говоря уж о том, что, продавая себя, лишаешься свободы поступать, как сочтёшь нужным. Но, может, у них любовь, и он не ставит Джине условий? Так значит, начнёт ставить потом. Быть может, я и похожа на ту лису, что сетовала на незрелость винограда, но сама я, по зрелом размышлении, на такое бы не согласилась.
С Луселией я встретилась на следующий день. День был особенным — состоялась генеральная репетиция «Рождественской сказки», и прошла вполне удовлетворительно. Не без накладок, конечно, но накладки во время прогона — вещь почти неизбежная. Более того, среди персонала нашей Оперы бытует поверье, что если генеральная прошла без сучка, без задоринки, то премьера, скорее всего, провалится.
С Луселией мы были соседками не только по комнате, но и по столу в гримёрной, поэтому, переодеваясь и разгримировываясь, я постоянно слышала её щебетание, обращённое, правда, по большей части не ко мне. Я причесалась и принялась закалывать волосы, когда Луселия снова обратила на меня внимание.
— Да у тебя их две! — сказала она, глядя на мои заколки.
— Да, парные.
— Слушай, отдай одну мне, а?
— Отдать тебе? У тебя разве своих нет?
— Таких — нет. Я о такой давно мечтала.
— Они же парные.
— Тем более. Значит, у тебя одна останется.
Я вытащила заколку из волос, подержала в руке. Отдавать было жалко, отказывать — неловко. Придумать же достойную причину для отказа я с ходу не могла.
— Ну дай, а? — просила Луселия. — Что тебе стоит? А я тебе свою шляпку дам поносить. Помнишь, с листьями, ведь она тебе понравилась?
Я вздохнула и протянула заколку приятельнице, твёрдо сказав себе, что не в вещах счастье. И ещё неизвестно, что хуже — мучиться сожалением о потерянной заколке, или чувством вины, оттого что из жадности отказала в пустяковой услуге.
— Спасибо! — обрадовалась Луселия. — А шляпку когда захочешь возьмёшь, хорошо?
Я махнула рукой, вдела в волосы вторую заколку и пошла к выходу.
Премьера должна была состояться два дня спустя. Чувствовала я себя вполне прилично, а потому решила свои занятия всё же не прерывать. Если я снова почувствую себя такой же усталой, то, конечно, придётся снизить нагрузку. А сейчас я опять пришла в пустующий класс и, запершись там, повторила вариацию[9] Софии. Вроде бы получалось неплохо. Невольно вспомнился недавний сон и чувство полёта, которое я тогда испытала. Жаль, что нельзя повторить это наяву, ведь даже сумей я вспомнить тот свой танец в подробностях, теперь я не была такой невесомой, как в своём сне. Как же там было? Вроде бы там начиналось с балансе[10], потом шло несколько прыжков… Я попыталась изобразить своё тогдашнее движение. Да, вот так. Потом па де буре[11] и пируэт. Я начала напевать про себя, хотя музыка вспоминалась ещё хуже, чем танцевальные па. Но совсем без неё было скучно и неудобно.
Танцевала я сначала медленно и неуверенно, не столько вспоминая, сколько импровизируя, но постепенно увлеклась. Мои движения становились всё изящнее и увереннее, танец разворачивался и развивался. Словно кто-то подсказывал мне, что делать дальше, и музыка, которую я слышала в своём воображении, становилась всё явственней и громче. Я пыталась воплотить в своём танце воспоминания о полёте и счастье, пережитых во сне.
Нога внезапно неловко подвернулась, и лодыжку пронзила острая боль. Я остановилась, с трудом удержав равновесие, и замерла, прислушиваясь к себе. Боль потихоньку уходила. Я осторожно наступила на пострадавшую ногу, встала на пальцы, сделала пируэт, но всё было в порядке. Нога слушалась и больше не болела. Ух, а то я уже испугалась…
Впервые оглянувшись по сторонам, я наконец-то заметила, что за окнами уже совсем темно. Это сколько же я так протанцевала? Не меньше часа, ведь начинала я в сумерках. Как бы опять не перетрудиться. Было тихо, даже как-то слишком тихо, как бывает, когда только что был шум, и вдруг прекратился. Ничего удивительного, ведь музыка была такой реальной, что впору поверить, будто я и впрямь танцевала под аккомпанемент оркестра.
Перенапряжение на следующий день дало о себе знать, так что Соланос обратил внимание, что я танцую, что называется, в полноги. Мне оставалось лишь порадоваться, что в этот раз с нами занималась не сеньора Вийера. Тогда бы я не отделалась замечаниями и призывами собраться и быть повнимательнее.
Я переобувалась после урока, когда ко мне подошла Луселия.
— Анжела, ты не брала заколку?
— Какую?
— Которую ты дала мне недавно.
— Нет, а что?
— Она пропала, и я нигде не могу её найти!
— Может, она у тебя дома лежит?
— Искала я дома, нет её там!
— Ну, тогда не знаю, — я развела руками.
Луселия отошла и, что-то ворча себе под нос, принялась перетряхивать свой ящик. Подошла Бьянка и предложила пойти погулять вместе с ней и ещё несколькими девочками, но я отказалась, решив как следует отдохнуть перед завтрашней премьерой.
Премьера! Первая за всё время моей работы в театре. Ради такого случая я даже изменила своей привычке являться в последний момент и пришла одной из первых. Конечно, если подумать, спектакль как спектакль, но у меня в жизни было слишком мало праздников, чтобы упускать даже самый пустяковый из них. Хотя и ответственность большая — от того, как мы все сегодня станцуем, зависит, быть или не быть всему балету. Но если всё пройдёт удачно, нас ждёт угощение и поздравления, пусть не от публики, которая, конечно, не снизойдёт до танцовщиц кордебалета, но от дирекции и наших балетмейстеров.
Войдя в непривычно пустую комнату, я бросила на стул сумку, поздоровалась с теми, кто пришёл ещё раньше меня (таковых оказалось всего двое) и подошла к ряду манекенов с нашими костюмами. Сегодня можно было не торопиться, поэтому я лишь посмотрела, нет ли на моих платьях пятен или иных дефектов. Конечно, костюмеры всё тщательно проверяют, но я немного волновалась и хотела убедиться во всем сама. Длинное платье для бала, пачки Снежинки и Цветка были в полном порядке. Я вернулась к столу, глянула в зеркало, опустила глаза и увидела лежащую на столешнице заколку.
