этаж, за исключением холла и лестницы. Все три окна выходили на улицу; два окна были скрыты портьерами.
Стены украшал почти сплошной ковер из ножей, кинжалов и мечей всевозможных размеров и форм, а тут и там в комнате стояли языческие идолы; их было больше двадцати. То были скульптуры, составлявшие знаменитую коллекцию Дигера — вероятно, самое крупное собрание такого рода в Соединенных Штатах. Они были выполнены из бронзы и дерева, камня и латуни, изваяны и вытесаны искусными руками. Могло показаться, что они были расставлены в комнате по размеру, но на самом деле, видимо, порядок диктовался их важностью, так как все они будто поклонялись большой бронзовой статуе, помещенной на пьедестале в дальнем конце комнаты, в углу у одного из окон.
Но не там, а у стола мы обнаружили то, что страшились найти.
Джером Дигер сидел, точнее, полулежал за столом: его туловище и голова покоились на столе, руки были протянуты вперед. Когда произошло нападение, он что-то писал или собрался писать; перед ним на столе лежали листы бумаги, рядом — ручка.
Я поспешил к старику и, подойдя поближе, увидел, что голова Дигера лежит в луже крови, которая расширялась с каждой пульсацией его сердца. Не теряя времени, я велел патрульному Джонсону поскорее принести из автомобиля Конроя мой медицинский саквояж. Затем я пощупал пульс старика, проверяя, жив ли он.
— Он мертв? — спросил Конрой.
— Нет, — ответил я. — Пульс едва прощупывается, но… Господи Боже, Томми! Только погляди!
Я поднял руки Дигера.
Ни на одной из рук не было пальцев!
— Пальцы отрезаны! — ахнул инспектор.
Я наклонился и быстро осмотрел руки жертвы.
— Не отрезаны, Томми, — сказал я. — Думаю, их размозжили каким-то тяжелым предметом!
Я приподнял голову старика, и то, что я увидел, на мгновение лишило меня профессиональной невозмутимости.
— В чем дело? — воскликнул Конрой.
— У него вырезан язык! — вскричал я. — Вырезан ножом!
— Он сможет говорить?
— Сумеет, я полагаю, издавать звуки, — ответил я, — но о членораздельной речи можно забыть навсегда!
Тем временем полицейский вернулся с моим саквояжем; я достал инструменты и занялся ранами жертвы.
— Что мне делать с девушкой, инспектор? — спросил полицейский. — Она все еще внизу, в холле.
— Чем она занята? — в свою очередь спросил я.
— Когда я вернулся, — сказал полицейский, — она пыталась выбраться на улицу, но я запер дверь. Ее что-то связывает с этим делом?
— Мы точно не знаем, — ответил я. — Может, ничего, а может, все.
— Дикая она какая-то, — сказал патрульный Джонсон. — Когда я ее остановил, она начала меня душить, а после заплакала и упала на пол.
— Где дворецкий? — спросил Конрой. — Что с ним?
— Я велел ему подняться сюда, — ответил патрульный. — Он пытался скрыться вместе с девушкой. Они оба, похоже, чего-то страшно боятся.
— Она что-нибудь говорила?
— Бормотала что-то похожее на «Он здесь! Он здесь!»
— И где теперь дворецкий? — спросил инспектор.
— Стоит у лестницы, — сказал полисмен. — Я велел ему оставаться там и ждать, пока его не позовут — и объяснил, что его ждет, если он не подчинится.
— Приведите его в комнату, — распорядился Конрой. — Приведем и девушку, Джерри? — спросил он. — С ней все хорошо?
— Она в полном порядке, — сказал я. — Допросим ее позднее. Но не позволяйте ей покидать дом.
— Ключи у меня в кармане, — сказал полицейский.
— Прекрасно, — сказал инспектор. — А теперь, Джонсон, вызовите карету скорой помощи и свяжитесь с участком на 22-й улице, пусть пришлют сюда детективов. Затем вместе с дворецким обыщите весь дом, от пола до потолка.
Он повернулся к слуге, который успел войти в комнату и стоял у двери с выражением ужаса на лице.
— Ваше имя? — спросил инспектор.
— Хендрикс, сэр.
— Вы в доме один?
— Да, сэр. Здесь никого нет, кроме меня и мистера Дигера.
— У мистера Дигера есть семья?
— Не думаю, сэр.
— Вы знакомы с молодой женщиной? Той, что пришла с нами?
— Кажется, я ее видел раньше, сэр.
— Известно ли вам, зачем она пришла сюда?
— Нет, сэр.
— Где вы ее видели?
— Если не ошибаюсь, здесь, в доме, сэр… Я не уверен.
— Она — родственница мистера Дигера?
— Может быть, сэр. Я не знаю.
Инспектор Конрой с любопытством поглядел на него.
— Ну хорошо, — сказал он. — Ступайте и покажите полицейскому дом. После мне нужно будет поговорить с вами.
Патрульный Джонсон и дворецкий ушли. Я занялся более тщательным осмотром раненого. Обрубки пальцев имели весьма странный вид; внимательней осмотрев их, я громко вскрикнул от ужаса. Инспектор Конрой тотчас оказался рядом.
— Его пальцы были отгрызены, Томми! — воскликнул я.
— Смотри!
— Отгрызены!
— Да! — крикнул я. — Смотри! Видны следы зубов!
— Кто способен отгрызть у жертвы пальцы?
— Сомневаюсь, что это мог сделать человек, — сказал я, — однако животное…
— Животное! — вскричал Конрой. — Козел, которого мы видели!
Мы замолчали, отгоняя жуткие образы, встававшие в сознании.
— Как могло животное… это животное… проникнуть сюда? — спросил инспектор. — И куда оно исчезло?
Но вопрос его, как и многие другие вопросы, которые мы задавали себе на протяжении минувших дней, остался без ответа. Я отвернулся и вновь занялся раненым. Конрой стал осматривать комнату, так как, поглощенный страшными событиями, еще не успел это сделать. Все три окна, как он обнаружил, были закрыты и заперты изнутри на засовы. Через них никто не смог бы проникнуть в комнату; мало того, убийца не мог бежать через окно.
— Ничего не понимаю, — признался Конрой. — У нас имеется комната с четырьмя выходами, то есть дверью и тремя окнами, и все они заперты изнутри. В комнате находится тяжело раненый человек, причем раны могли быть нанесены животным. Никто не мог попасть в комнату или выйти из нее.
— Но язык старика вырезало ножом вовсе не животное, — напомнил я ему.
Конрой лишь безнадежно пожал плечами и принялся бесцельно расхаживать по комнате. Он
