— Я… я… я не знаю.
— Говорите! — приказал Конрой.
Девушка молчала. Мне почудилось, что она старалась взять себя в руки и что в душе у нее происходила какая-то борьба. «Она словно с кем-то сражается» — мелькнула у меня странная мысль.
— Нет! — вдруг воскликнула она, и ее мелодичный и чистый голос стал теперь хриплым, грубым и жестоким. Невообразимо, как такой голос мог исходить из женских уст! Конрой вздрогнул — уж не узнал ли он тот, второй голос, говоривший с ним по телефону?
Он внимательно посмотрел на нее и вдруг покраснел от злости.
— Мы можем заставить вас говорить! — крикнул он. — Вы находитесь под…
Девушка медленно покачала головой, точно пытаясь избавиться от тяжкой и непосильной ноши. Она бросилась вперед и схватила инспектора за руку; ее бездонный страдающий взор встретился с его глазами.
— Ах! — воскликнула она; на сей раз она говорила женским голосом. — Вы опоздали! Почему вы не пришли раньше?
— Что вы имеете в виду? — нахмурился Конрой.
Она поглядела на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого. Она повернулась ко мне и в отчаянии вцепилась в отворот моего пальто.
— Доктор! — вскричала она. — Вы гипнотизер?
Я помедлил.
— Видите ли, — сказал я, — мои умения в гипнозе ограничены, но в благоприятных условиях…
— Загипнотизируйте меня! Быстрее!
Она бросилась в большое кожаное кресло.
— Торопитесь! — воскликнула она. — Времени почти не осталось!
Она закрыла глаза и недвижно распростерлась в кресле, однако я видел, что в ней снова происходила мучительная внутренняя борьба и что ее душевные силы таяли в сражении с чем-то неизвестным и грозным.
— Сделай то, о чем она просит, Джерри! — велел Конрой.
— Быстрее!
Я иногда пользовался гипнозом как частью лечения определенных нервных заболеваний; как правило, мне удавалось без труда загипнотизировать податливых и покорных больных. Но Дороти Кроуфорд ничуть не походила на этих пациентов: чувствовалось, как что-то борется со мной и с нею, противясь гипнозу; некая энергия или сила, которая осознала, вероятно, что психические узы между мною и девушкой окрепнут и она станет мне подвластна, стоит ей впасть в гипнотическое состояние. Но она помогала мне, как могла, и в конце концов мои усилия увенчались успехом. Она лежала не шевелясь, тихо дыша, и была полностью подчинена моей воле.
Я принялся расспрашивать ее, следуя указаниям Конроя.
— Где ты? — спросил я.
— Красный — и — кровавый.
Слова падали медленно, она произносила их запинаясь, тем же зловещим голосом, что мы слышали раньше.
— Что… — начал я, но Конрой сжал мою руку и отрицательно помотал головой.
— Не надо, — прошептал он. — Пусть говорит, что захочет.
С минуту продолжалось молчание. Затем губы девушки снова разомкнулись.
— Кровь — я — убивать, — долгая пауза, и после: — Кровь — я — убивать — вервие…
Конрой наклонился и схватил ее за плечо.
— Кто ты? — воскликнул он.
Я повторил вопрос.
Губы девушки исказили жестокая и хвастливая гримаса, обнажившая зубы. Она подняла руку и горделиво похлопала себя по груди. Затем она вновь заговорила.
— Сильвио! — вскричала она. — Я Сильвио! Я подчиняться Господину! Я убивать…
Она говорила тем же низким и грубым голосом, исполненным зла, что показался Конрою, слышавшему его в телефонной трубке, голосом самого ада! Теперь и мне так казалось; неимоверное зло словно окружило нас со всех сторон — точно демоны подсматривали за нами, замыслив нашу погибель.
Наступила пугающая тишина. Ее прорезал громкий, пронзительный крик девушки. Конрой потряс ее за плечи.
— Кого ты убил? — резко воскликнул он. — Говори! Кого?
Девушка опять заговорила; зло в ее голосе сгустилось, и каждое произнесенное слово будто заставляло ее корчиться в невыносимой агонии.
— Кровь — вервие — Стэнли…
Конрой отступил на шаг, глаза его блеснули торжеством.
— Разбуди ее! — распорядился он. — Скорее!
Я торопливо привел девушку в чувство. На часах, стоявших на каминной полке, было без десяти двенадцать, когда она зашевелилась и выпрямилась в кресле.
Но теперь она отличалась от девушки, которую мы впервые увидели на пороге комнаты, так же разительно, как белое от черного.
Волосы более не сияли жизнью и силой; тусклые и помертвевшие, они приобрели глухой и черный, отвратительный цвет, подобный цвету крыльев стервятника. Блестящие черные глаза позеленели и покрылись ярко-красными прожилками, брови стали тонкими, как кромка ножа. Они были того же глухого черного цвета, что и волосы, и загибались уголками кверху, к ушам. Изменились даже ее губы и зубы. Изящный изгиб губ превратился в тонкий, прямой, безжалостный разрез; растянутые в презрительной ухмылке, губы ее обнажали зубы, ставшие теперь длинными, узкими и заостренными, точно клыки дикого зверя.
— Что случилось? — спросила она хриплым и севшим голосом.
— Мы вас загипнотизировали, — коротко отвечал Конрой.
— Я вам что-нибудь сказала? — спросила она. — Узнали вы то, за чем пришли?
Я заметил, что ее голос вновь претерпел изменения. Он снова был чист, мелодичен и непредставимо красив, но вместе с тем голос этот был металлическим, холодным и жестоким. Я содрогнулся, услышав его.
— Вы ничего нам не сказали! — ответил Конрой.
Девушка растянула губы; блеснули ее длинные, узкие зубы. Редко испытывал я такой ужас. Мнилось, что я стою перед самим Сатаной, и по моей спине пробежал холодок, когда девушка обвела нас зелеными, с красными прожилками глазами, впиваясь в нас взглядом и словно собираясь разорвать нас на куски своими острыми зубами.
— Ложь! — прорычала она. — Ничего, кроме лжи! Я вам солгала!
Она рванулась к нам, но я грубо толкнул ее в кресло и бросился к двери, то волоча за собой, то подталкивая Конроя.
— Скорее, Томми! — крикнул я. — Ради всего святого, не гляди на нее!
— Боже правый! — воскликнул Конрой. — Во что она превратилась?
Мы не сразу нащупали дверную ручку — наши дрожащие руки сталкивались и мешали друг другу. Дверь мы открыть не успели: девушка встала и направилась к нам. Теперь она казалась воплощением хрупкости и нежности, но прелесть ее облика оттенял блеск белых зубов и сияние зеленых глаз. Я был вне себя от ужаса и одновременно заворожен ею.
— Прошу вас, не уходите, — сказала она, и голос ее был чист и мелодичен, как позвякивание льдинок в хрустальном бокале.
Она обняла инспектора Конроя за шею и ласково прижалась к нему.
— Умоляю, останься! — прошептала она. — Я возьму тебя с собою на шабаш!
Конрой полуобернулся, очарованный ее пьянящей красотой. Я потянул его за рукав, но он только пробормотал:
— Ступай, Джерри. Я немного задержусь.
