Под необъятными небесами

Мы используем её как образцы рисунков.

В Папеэте ей не было бы цены и Жаклин это знает. Но никому не приходит даже мысль продать реликвию.

Сестра Жаклин лежит на полу на животе и заканчивает раскрашивать чёрным части рисунка на тапа крохотной кисточкой.

— Это прядь волос, привязанная к палочке.

— А краска?

— Это личинки, размолотые и разведённые соком тангироо. Не выцветает на солнце, не смывается водой и даже мылом.

Конечный продукт выглядит очень эффектно и мне очень нравится.

— Сколько стоит? — не удерживается от вопроса сидящий во мне турист.

— В Папеэте, не знаю. Здесь мы меняем их на проходящем судне на мыло, ткани и продукты.

— И что бы ты хотела в обмен?

— У тебя есть лак для ногтей или помада?

— Честно говоря, помадой я никогда не пользовалась, но красный лак и тени, есть?

— Прекрасно! А духи?

— Давай так. Мы на лодке посмотрим, что у нас есть, что можно обменять и завтра принесём.

— И хозяйственное мыло, если есть! — кричит её мама.

— И детскую одежду. — добавляет другая женщина.

Вечером мы перерываем «Веккиетто» сверху донизу и на следующий день сходим на берег с полным рюкзаком. Лосьон после бритья, которым раньше пользовался Карло, разделён на три маленьких флакона (три маленьких упаковки продаются лучше, чем одна большая и позволяют также торговаться с большим количеством людей.) и мы выгребли всё имеющееся в наличии хозяйственное мыло. Ещё у нас есть два флакона лака для ногтей, тушь для ресниц, тени, ожерелье из искусственного речного жемчуга, кое какие лекарства и блок сигарет.

Жаклин созывает подруг и начинается рынок. За косметику они готовы и мать родную продать. Самым большим спросом пользуется тушь для ресниц (что они собираются с ней делать, у них всех свои ресницы длинные и чёрные), за ожерелье тоже идёт борьба, хорошо идёт лосьон после бритья, мылом больше интересуются женщины в возрасте, некоторые берут сигареты для мужа или сына, лекарства игнорируются. Когда бизнес заканчивается, наступает время любезностей. Раздариваем всё, что у нас осталось и оказываемся заваленными горой фруктов. Апельсины, мандарины, папайя, бананы и местные грейпфруты. Они весят около килограмма каждый, кожура толстая, в сантиметр, очень сладкие и с привкусом клубники.

Танои, отец Жаклин. Он весит около ста килограмм и всё его тело покрыто татуировками. После обеда он собирается присоединиться к мужчинам, собирающим кокосовые орехи для копры недалеко от водопада в глубине долины.

— Пошли со мной! — уговаривает он — Это всего час ходьбы.

Мы в нерешительности. Путешествуя на лодке, мы очень редко ходим пешком. К тому же, очень жарко и мне никогда не нравилось идти в гору.

— Там нет подъёмов, только ровная дорога. — парирует Танои.

На мне из одежды лишь парео и майка, на ногах резиновые сандалии. С другой стороны, Танои совсем босиком. В конце концов мы отправляемся с ним.

Тропинка идёт вдоль ручья, текущего с верховьев долины. Не всегда вдоль того же берега, поэтому нам часто приходится переходить вброд водный поток с илистым дном, к которому наша обувь прилипает, словно на присосках. Вдоль тропы растут огромные хлебные деревья, под которыми лежит множество упавших больших плодов. От жары они раскисают, делая землю скользкой и привлекая тучи насекомых. И, словно всего этого мало, рои комаров бросаются на наши голые руки и ноги. Танои невозмутимо продолжает шагать по траве, которая местами доходит ему до пояса. Мы начинаем выбиваться из сил и, примерно через час, робко спрашиваем, когда же мы будем на месте.

— Осталось пол дороги.

— Пол дороги! Но разве туда не было всего час ходьбы?

— Да. Но с вашим темпом мы всего на пол пути.

Жара стоит невыносимая. Периодически ливень омывает нас с головы до ног, делая ещё более привлекательными для комаров, которые теперь прилипают к нам.

— Танои, но тебя комары не кусают?

— Конечно кусают. Смотри. — и он показывает свою татуированную руку, на которой видны десятки вздувшихся комариных укусов.

— Ну ка, покажи. — мы никогда не видели татуировку так близко. Всё тело покрыто множеством полос с повторяющимися рисунками.

Танои садится на упавший ствол дерева и дарит нам передышку, рассказывая историю своей кожи.

— Каждая полоса, это история одного из предков. Чем больше рисунков на теле мужчины, тем богаче история его семьи. Мне татуировки делал мой дедушка, не смотря на запреты миссионеров.

Первые тату начинают делать, когда юноше исполняется пятнадцать лет. Он уже обладает телосложением мужчины и его кожа уже не будет сильно растягиваться с возрастом. Сначала копируются самые старые рисунки с тела его отца, потом с тела самого старшего мужчины из семьи матери, и так из поколения в поколение. Был один старик, тело которого было полностью покрыто татуировками, включая лицо и ладони рук!

Он встаёт, смахнув с себя рукой облако насекомых, и собирается идти дальше. Но мы уже не можем. Оправдываясь тем, что нельзя оставлять лодку надолго без надзора, возвращаемся назад.

Когда добрались до деревни, выглядели мы, видимо, не очень, потому что во всех домах, где мы останавливались передохнуть, кроме воды и фруктов, все предлагали нам ещё и умыться.

Анаи, жена Танои, готовит пои-пои. Это типичное блюдо Маркизских островов, как для нас паста, рис для азиатов или кус-кус для арабов. Готовят его в субботу, чтобы съесть в воскресенье.

Основой пои-пои является майорe, легендарный плод хлебного дерева. Он похож на зеленоватую дыню с жёсткой, морщинистой кожурой, покрытой тонкими чешуйками, которые, когда фрукт спелый, выделяют крохотные капельки белого, густого млечного сока. Растёт на деревьях с большими блестящими листьями, напоминающими инжирные. Весит плод около трёх килограммов, и дерево, средних размеров, приносит их по одному каждый день в течении всего года. Внутри, желтоватая губчатая мякоть.

Индейцы островов Сан-Блас угощали нас им в супе, порезанным кусочками, словно картошка и поджаренным ломтиками на углях, как гарнир к рыбе, позже мы и сами научились готовить его, делать салат и десерт с молоком кокосового ореха. Но здесь, на Фату Хива, его приготовление, это старинный кулинарный ритуал.

Фрукты целиком поджаривают на огне. Примерно через час, когда кожура обуглилась, женщины вынимают их из огня и удаляют её с помощью палки.

— Помогай мне, если хочешь научиться. — предлагает Анае, выкатывая с решётки два обугленных бочонка.

— Вот так. — она наносит палкой два удара и чёрная скорлупа трескается, показывая дымящуюся жёлтую сердцевину. — Вот так. — и лёгким нажимом палки она выкатывает плод на деревянную дощечку, придержав обугленную кожуру неуловимым движением пальцев.

Я стукаю палкой по своему плоду в первый раз, и ничего не происходит. Потом второй, третий, более энергично. Кожура лопается и палка вязнет в жёлтой мякоти, пачкая её чёрным. Пытаюсь вытолкнуть сердцевину на дощечку, но плод теперь уже не круглый, и палка ещё больше его деформирует. Пробую придержать кожуру и обжигаю пальцы.

Дети смеются глядя на меня: — И откуда такая неумеха? Даже поипои готовить не умеет.

— Таоа, помоги ей. — вступается Анае. Девочка лет десяти, берёт мою палку, ударяет пару раз и,