Раздосадованные одесскими потерями, они нахрапом попытались провернуть дело и в Румынии, но из этого ничего не получилось. Разумеется, допотопная «Елизавета» с её мелкокалиберными пушчонками, была «Потёмкину» не соперник. Но тут уже пахло международным скандалом. Ко всему прочему, над «Потёмкиным» красовалось огромное красное полотнище с цитатами Березовского, ни дать ни взять самый натуральный пиратский флаг. Правда, уже спустя несколько часов после прихода на «Потёмкине» красный флаг спустили и снова водрузили царский Андреевский, но, как говорится, у румын осадок остался. Теперь все европейские газеты пестрели заголовками, что русский мятежный броненосец в нарушение всех морских международных прав ходит под красным пиратским флагом и пытается захватывать корабли в иностранных портах. Это был уже скандал!
Историк пишет: «Расчехлённые орудия, наведённые на город, вызвали панику среди жителей Констанцы. Но румынское правительство распорядилось не оказывать бунтовщикам никакой помощи. Но что мог поделать начальник порта, если в его распоряжении имелось всего две канонерки с шестью орудиями, а против них… семьдесят шесть, из которых четыре 12-дюймовых. От их огня город в считанные минуты мог обратиться в руины. И всё же румыны проявили на переговорах выдержку. Они решительно отказались доставить на корабль столь необходимое продовольствие».
Похоже, что более умные и прагматичные Березовский с Фельдманом всё же поняли, что играют с огнём, и приструнили Матюшенко, так как понимали, что в Европе они должны выглядеть мучениками, а не разбойниками. После дикой выходки с попыткой захвата «Псезуапе» стало очевидно, что ловить в Румынии, собственно, нечего. Выдавать продукты, воду и уголь румынские власти наотрез отказались. За это их в советское время историки дружно порицали, и зря! На самом деле: кому надо из-за какого-то Матюшенко портить отношения с Россией? Единственно, что предложили местные власти, так это принять у команды броненосец для его последующей выдачи России, а самим потёмкинцам предоставить статус военных дезертиров. Разумеется, что военный дезертир — это совсем не узник совести и не политический страдалец, но всё же намного лучше, чем пират.
Чтобы хоть как-то успокоить насторожившуюся европейскую общественность, утром 20 июня Фельдман послал во все иностранные консульства пространное заявление с амбициозным заголовком «Обращение к цивилизованному миру», где пространно порассуждал о болях человечества и о свободах. Фельдман объявлял миру о начале революции в России и провозгласил восстание «Потёмкина» составной частью революционной борьбы: «И вот мы, КОМАНДА ЭСКАДРЕННОГО БРОНЕНОСЦА „КНЯЗЬ ПОТЁМКИН ТАВРИЧЕСКИЙ“, решительно и единодушно делаем этот первый великий шаг. Пусть все те братские жертвы рабочих и крестьян, которые пали от солдатских пуль на улицах и полях, снимут с нас своё проклятье, как их убийц. Нет, мы не убийцы, мы не палачи своего народа, а защитники его, и наш общий девиз: смерть или свобода для всего народа. Мы требуем немедленной приостановки бессмысленного кровопролития на полях далёкой Маньчжурии. Мы требуем немедленного созыва всенародного УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права. За эти требования мы единодушно готовы вместе с нашим броненосцем пасть в бою или добиться победы. Мы глубоко уверены, что честные граждане всех стран и народов откликнутся горячим сочувствием нашей ВЕЛИКОЙ БОРЬБЕ ЗА СВОБОДУ. ДОЛОЙ САМОДЕРЖАВИЕ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ УЧРЕДИТЕЛЬНОЕ СОБРАНИЕ!»
Что и сказать, обращение напыщенное и красочное, но, увы, весьма безграмотное, чего, к примеру, стоит только выражение: «пусть… братские жертвы рабочих и крестьян, которые пали от солдатских пуль на улицах и полях, снимут с нас своё проклятье, как их убийц». Братские жертвы снимут проклятье как их убийц! Вы что-нибудь поняли? Ну, ладно бы писали его неграмотные матросы, но профессиональный революционер Фельдман почему-то так и не выучил русского языка!
Более практичный Березовский озаглавил своё сочинение скромнее «Ко всем европейским державам», так сказать, сузив ареал влияния только до Европы, и попытался оправдаться в нём за пиратский налёт на «Псезуапе»: «Ко всем европейским державам. Команда эскадренного броненосца „Князь Потёмкин Таврический“ начала решительную борьбу против самодержавия. Оповещая об этом все европейские правительства, мы считаем своим долгом заявить, что мы гарантируем полную неприкосновенность всем иностранным судам, плывущим по Чёрному морю, и всем иностранным портам, здесь находящимся. Команда эскадренного броненосца „Князь Потёмкин Таврический“». К воззванию была приложена судовая печать, «накопчённая на свече». Европейские державы обещание «товарища Кирилла», однако, почему-то не успокоило. Уже через несколько дней в газете «Echo de Paris» появилось сообщение из Лондона, что «если „Потёмкин“ не будет захвачен, то английское правительство решило начать против него действия с согласия других держав. А Турция согласна пропустить для этой цели флот через Босфор». Это значило только одно — отныне «Потёмкин» объявлялся как пиратское судно в самый настоящий международный розыск. При этом для потёмкинцев в этом сообщении была и ещё опасность. Признание «Потёмкина» пиратским кораблём значило, что вся команда (по тому же английскому закону о пиратах) подлежали аресту и повешению именно как пираты.
К слову, Англия в таких случаях обычно не церемонилась и пиратские корабли атаковала. Примеры тому были. Так в мае 1877 года в чилийский порт Арика, где находилась английская станция, поступило известие: восставший перуанский монитор «Гуаскар» пытается преследовать и задерживать английские торговые суда. Причина та же, что и у потёмкинцев, — восставшим перуанским матросам нужен был уголь и продукты. Реакция англичан была однозначна — найти и уничтожить! Вскоре «Гуаскар» был настигнут у прибрежного городка Ило. Англичане атаковали мятежников. «Гуаскар» был тяжело повреждён и счёл за лучшее сдаться перуанским властям.
Надо ли говорить, что такой оборот дела был весьма неприятен для Матюшенко и его компании, после подобного путь им в Европу был бы заказан навсегда. Насколько была проинформирована о последних событиях остальная команда, в точности сказать сложно, но то, что она с каждым днём впадала во всё большее уныние — это факт.
Шифрованная телеграмма из Севастополя на имя командира Отдельного корпуса жандармов, 21 июня 1905 года: «За исключением „Ростислава“, „Двенадцати Апостолов“, настроение флотских команд вызывающее, тревожное… Возвратилось учебное судно „Прут“ из Николаева. На нём взбунтовавшаяся команда из-за пищи убила боцмана. Судно стоит под караулом. Рассказы о бунте „Потёмкина“ вернувшихся с него рабочих, бывших там для доделок, производят нежелательное влияние… Вчера объезжал суда возвратившийся главный командир, которым среди матросов царит сильное недовольство. Предполагают взорвать флотские пироксилиновые хранилища; поставлен к ним пехотный караул. Между портовыми рабочими толкуют об устройстве сочувственной демонстрации матросам, „Потёмкин“ по слухам в Кюстендже. Морские офицеры просят разрешения без участия матросов взорвать минами „Потёмкин“. Решения ещё нет. В городе жизнь нормальная».
К этому времени Российское общество пароходства и торговли прекратило движение судов по Чёрному морю. Вслед за ним австрийский «Ллойд» отменил пароходные рейсы Константинополь — Одесса. Чёрное море опустело.
Положение на «Потёмкине» стало тяжёлым. Из провизии осталось лишь четыре мешка сухарей. Думается, что, грызя сухари, матросы не раз вспомнили о наваристом борще, который несколько дней назад они отказались есть. Теперь бы из-за него, наверное, передрались! Угля на «Потёмкине» вообще было на сутки хода, пресную воду даже для питья получали опреснителем. Машинные котлы запитывали забортной водой. Из-за этого они быстро обросли солью, причём исправны оставались только два. Чтобы и они не засолились окончательно, их постоянно чистили. Но было понятно, что через несколько дней «Потёмкин» останется без хода и электричества. Кочегары и машинисты до предела были измучены тяжёлой непрерывной работой. Пока наверху в адмиральских апартаментах заседали Матюшенко и его подручные, они вкалывали на пределе сил. Боясь бунта нижней команды, Матюшенко старался лишний раз не спускаться вниз, а верхние люки держать под контролем своих подручных. Броненосец находился на грани нового мятежа, теперь уже антиреволюционного. Помимо всего этого, на корабле началось массовое пьянство, чего не было в первые дни мятежа.
Тем временем царское правительство продолжало принимать меры к подавлению восстания потёмкинцев. Ещё 18 июня управляющий Морским министерством Ф.К. Авелан приказал адмиралу Г.П. Чухнину сообщить по всему побережью о выходе «Потёмкина» из Одессы. 20 июня царь Николай II записал в дневнике: «Чёрт знает, что происходит в Черноморском флоте. Три дня тому назад команда „Георгия Победоносца“ присоединилась к „Потёмкину“, но скоро опомнилась, просила командира и офицеров
