Впоследствии в отечественной исторической литературе утвердилось мнение о жесточайшем расстреле «Очакова». Главным автором этой версии выступил, естественно, сам Пётр Шмидт. По его словам, такого расстрела, которому подвергся «Очаков», не было во всей мировой истории! Ни много ни мало! Думается, если бы «красный лейтенант» не сбежал в своё время с идущей к Цусиме эскадры, он бы узнал, что такое настоящий артиллерийский обстрел, когда осыпаемые шквалом крупнокалиберных снарядов новейшие броненосцы в считанные минуты превращались в огромные костры, а затем переворачивались кверху днищем, погребая в себе тысячные команды. Увы, для ни разу не бывавшего в настоящем бою Шмидта весьма вялый обстрел крейсера вполне мог показаться небывалым! Как говорится, у страха глаза велики!
Вторым автором версии «небывалого по жестокости обстрела» был известный писатель Александр Куприн. Любая книга о восстании на «Очакове» всегда включает в себя рассказ-ужастик Куприна, который, кстати, сам ничего не видел: «На Графской пристани стояла сборная команда — надёжный сброд. На просьбу дать ялики для спасения людей они начали стрелять. Эта бессмысленная жестокость остаётся фактом: по катеру с ранеными, отвалившему от „Очакова“, стреляли картечью, бросавшихся вплавь расстреливали пулемётами, людей, карабкавшихся из воды на берег, солдаты приканчивали штыками. Цепь карательного отряда располагалась от Южной до Минной бухты. Несчастный крейсер, пронизываемый с четырёх сторон снарядами, большинство которых — в упор, содрогался своим огромным корпусом. Стоны и крики неслись отовсюду…»
Рассказ Куприна стал в нашей исторической литературе почти обязательным ритуалом. Что касается личности Куприна, то у меня, как у кадрового офицера, он не может вызывать никаких чувств, кроме брезгливости. Разумеется, что как писатель Куприн был талантлив. Однако как гражданин и офицер он был, мягко говоря, весьма непорядочен. Начав свою писательскую карьеру с того, что оплевал родное ему российское офицерство в тенденциозном и надуманном рассказе «Поединок», он затем в угоду конъюнктуре сочинил весьма красочную, но совершенно нереальную картину расстрела «Очакова», оболгав при этом вице-адмирала Чухнина, назвав его адмиралом, который «всегда входил в порты, имея на ноках мачт по несколько повешенных матросов»! Выдумать такое о российском адмирале можно только или имея больное воображение, или просто люто ненавидя свою страну.
Восставшего лейтенанта-демократа рьяно защищал своим пером демократ поручик. По существу, с лёгкой руки Куприна и началась травля Чухнина. Куприн, как и Эйзенштейн, при съёмках сцены выноса брезента для расстрела матросов «Потёмкина» перепутал век восемнадцатый с двадцатым! Разыгралось воображение! Попробовал бы Чухнин повесить на самом деле хотя бы одного матроса, он тут же лишился бы своих погон! Впоследствии Куприн извинялся, что, дескать, «несколько приукрасил» события в Севастополе. Вице-адмирал Чухнин, как известно, подал на писателя в суд за заведомую клевету и последний был изгнан из Севастополя с запрещением появляться там до конца жизни.
Вся дальнейшая жизнь Куприна — это подтверждение его беспринципности и всеядности. Как известно, в годы Гражданской войны Куприн поначалу просчитался в выборе стороны. Он верой и правдой служил в армии генерала Юденича и бодро шёл вместе с ней на Красный Питер, но прошло время и, будучи прощён Сталиным, Куприн вернулся из эмиграции и уже вовсю славил режим, против которого ещё не столь давно яростно сражался. Менялась конъюнктура, незамедлительно менялся и Куприн. Типичный жизненный путь истинного демократа! Закончил свой жизненный путь он вполне закономерно — законченным алкоголиком. Можно ли после всего этого доверять Куприну как документальному источнику?
Верить либералам и революционерам вообще очень сложно. Очень часто их воспоминания являлись следствием политической конъюнктуры, и ярлыки навешивались на исторических деятелей, исходя исключительно из неё. Вот типичный тому пример — личность адмирала Скрыдлова. Храбрец и Георгиевский кавалер, он наряду с этим отличался большой либеральностью и добротой к подчинённым. Скрыдлов дважды командовал Черноморским флотом. Первый раз до 1904 года, когда был назначен командующим Тихоокеанским флотом и выехал во Владивосток. После окончания Русско-японской войны и убийства Чухнина, он снова был назначен черноморским командующим. Что же пишут о нём революционеры?
Некто социалист И. Яхновский: «Зачастую в доме терпимости появлялся адмирал Скрыдлов, командующий Черноморским флотом, здоровался и, когда ему дружно отвечали, подзывал к себе по очереди и спрашивал: „Почему не идёшь в комнату с девушкой?“ Получив ответ: „Нет денег“, выдавал по тридцать копеек, добавляя: „Ступай“. После таких прогулок каждый раз молодых, цветущих, здоровых юношей по несколько человек отправляли в госпиталь для лечения от разных венерических болезней. Этот же адмирал Скрыдлов, если встречал гуляющего матроса на главных улицах Севастополя или на Приморском бульваре… при встрече бил толстой палкой, с которой он обыкновенно ходил».
Другой участник севастопольских событий 1905 года, Жительский, придерживается совершенно иного взгляда на личность Скрыдлова: «Адмирал Скрыдлов был главным командиром Черноморского флота до Чухнина, но за его либеральное и гуманное отношение к низам черноморского состава он скоро был смещён. Команда Скрыдлова любила. Я помню, во время восстания многие из товарищей, быть может, и слишком ошибочно, но допускали мысль, что если бы был Скрыдлов, то он стал бы во главе восставших войск. После суда, накануне отправки осуждённых на каторгу, Скрыдлов явился проститься с осуждёнными. Войдя в помещение, он поздоровался так: „Здорово, братцы. Я буду стараться облегчить вашу участь“, — и это обещание он выполнил, так как сроки наказания были сокращены в 1–3 раза и только благодаря его хлопотам. Я помню, в 1906 году черносотенная газета „Киевлянин“ по этому поводу писала: „Нужно как можно скорее убрать адмирала Скрыдлова, который каторжан называет 'своими братьями'. Это не главный командир, а революционер, который своим либеральным обращением разлагает Черноморский флот“».
Но вернёмся к расстрелу крейсера «Очаков». На самом деле никакого бешеного и беспощадного расстрела «Очакова» не было и в помине. Даже рассуждая логически, невозможно предположить, чтобы командование Черноморским флотом горело желанием обязательно уничтожить собственный новейший крейсер. Задача Чухнина была совершенно иной: заставить мятежников прекратить огонь и спустить флаг. Едва это было исполнено, как огонь был немедленно прекращён.
Очень любопытно описан повод начала обстрела «Очакова» уже знакомым читателю героем Русско- японской, Первой мировой и Гражданской войн генералом Д.И. Гурко, непосредственным участником событий. Вот что написал Д.И. Гурко о событиях в Севастополе в ноябре 1905 года:
«В мае в Одессу приехал генерал барон Меллер-Закамельский. Он был послан в Севастополь, где, по не совсем точным сведениям, взбунтовался весь флот и весь местный гарнизон. Барон Каульбарс предложил мне поступить в распоряжение барона Меллера, которого я хорошо знал по Варшаве. У него была оригинальная внешность: очень маленький рост и моложавое лицо, похожее на молодого розового вербного херувима. Согласно репутации у него был сильный характер, не соответствовавший его внешности. Прикомандирован я был к барону неофициально — официально Каульбарс мною распоряжаться не мог, так как в Одессе я находился для лечения от ран.
Барон Меллер тотчас отправился в Севастополь на пароходе „Пушкин“. Прибыв туда, он застал следующую картину: большая часть флота под командой лейтенанта Шмидта действительно взбунтовалась. Это было опасно в особенности потому, что в гавани стоял минный транспорт „Буг“, нагруженный минами. Количество мин на нём было таково, что в случае взрыва на воздух взлетели бы не только все находящиеся в порту суда, но и сам город Севастополь. Кроме того, взбунтовалась бригада 14-й пехотной дивизии. Правда, ко времени нашего приезда один из полков, не помню который, Люблинский или Житомирский, пришёл в порядок. Кроме того, взбунтовалась почти и вся крепостная артиллерия.
Хотя было около 10 вечера, барон Меллер с пристани отправился прямо в казармы, поднял полк по тревоге и обратился к нему со следующими словами:
— Вы пришли в порядок и сознали свою вину, но этого недостаточно, нужно ещё заслужить своё прощение. Если вы хорошо его заслужите, я буду просить Государя, чтобы он вам простил.
Полк дружно ответил:
— Постараемся, ваше сиятельство.
Офицеры сказали, что они за полк ручаются. Тогда Меллер приказал раздать нижним чинам боевые патроны и повёл полк в боевом порядке, при бое барабанов, к казармам другого полка бригады. Солдаты, узнав, что на них идут, с боевыми патронами, их однобригадники, тотчас связали трёх агитаторов евреев и
