не двинулся с места. После команды «два» не прицелился, не выстрелил, а поднял дуло пистолета вверх — то есть принял позу того, кто уже выстрелил и ждет ответного выстрела!
По дуэльным правилам, это не просто оскорбление противника, но еще и уклонение от дуэли, то есть — позор и бесчестье. И если бы Мартынов выстрелил и промахнулся — дуэль на этом бы не закончилась. По правилам, секунданты Мартынова обязаны были расправиться с Лермонтовым!
Вот в какое положение поставил себя и всех Лермонтов.
От такого невиданного поведения секунданты так растерялись, что один из них тоже нарушил правило. Он выкрикнул слова, не предусмотренные никакими правилами. Он крикнул: «Стреляйте, или я вас разведу!»
То есть как бы вынуждал Мартынова к выстрелу. И Мартынов выстрелил.
Впоследствии он вспоминал: «
Представим Мартынова в той ситуации. Обыкновенный офицер, бедный дворянин. Не такой знатный, не такой светский, не такой блестящий, как Столыпин, Васильчиков, Лермонтов и прочие тамошние «львы». Мечтающий выслужиться на Кавказе в большие чины. Довольно нелепый в глазах светских «львов». Современники вспоминают, что Мартынов «ходил в черкеске с огромным кинжалом на серебряном поясе, огромными усами и огромной папахе мерлушковой…». В общем, первый парень на деревне, такой деревенский ухарь, попавший на бал городских щеголей. И огромный кинжал, и папаха, и фамилия беспощадно высмеивались в летучих эпиграммах и карикатурах Лермонтова. В общем, как мы сейчас сказали бы — закомплексованный, затравленный, уязвленный, и потому, естественно, нервический человек. А тут еще — прямое оскорбление в ходе самого поединка. Да еще крик секунданта с угрозой развести. А это — позор. Ведь он, Мартынов, вызвал, и потому он не мог не стрелять и не мог стрелять в воздух. «С дуэлью и секундантами не шутят».
Все это — в мгновения. И Мартынов — выстрелил.
Никто из свидетелей сразу же, по горячим следам, не рассказал полной правды о том, как проходила дуэль. Возможно, потому, что поведение Лермонтова в злоязыком обществе могли расценить как уклонение от дуэли, а следовательно, позор. Но трусом Лермонтов никогда не был, и почему так повел себя, знал только он один. Наверно, свидетели тогда поступили правильно: ведь Лермонтов был мертв и уже не мог сказать ничего. Так что виноватым во всем оказался Мартынов…
Закат
Четыре века дуэльной жизни Европы спрессовались в России в одном девятнадцатом веке. Это все равно что разом выстрелить из всех стволов Лепажа. Эффект был оглушительный. Вспомним пушкинскую повесть «Выстрел», монолог Сильвио: «В наше время буйство было в моде. Мы хвастались пьянством: я перепил славного Бурцева, воспетого Денисом Давыдовым. Дуэли в нашем полку совершались поминутно: я на всех бывал или свидетелем, или действующим лицом. Товарищи меня обожали, а полковые командиры, поминутно сменяемые, смотрели как на необходимое зло».
«
Да, в те времена отчаянные бретеры — Федор Толстой-Американец, Федор Уваров-Черный, Федор Гагарин, Якубович, Дорохов — были в определенных кругах более знамениты и почитаемы, нежели самые высокие сановники, самые родовитые из родовитых, нежели Карамзин или Жуковский, не говоря уже о Грибоедове и Пушкине.
Время было такое, атмосфера. Вспомним литературных героев-дуэлистов: Гринев и Швабрин, Пьер Безухов и Долохов, Онегин и Ленский, Печорин и Грушницкий, Базаров и Кирсанов, фон Корен и Лаевский, Ромашов и Николаев…
В один ряд с ними можно поставить и авторов: Пушкин, Лермонтов, Кюхельбекер, Грибоедов и Якубович; Дельвиг вызвал на дуэль Булгарина; молодой Лев Толстой — Тургенева; Бакунин — Маркса, и, наконец, как угасающее эхо девятнадцатого века — дуэль Максимилиана Волошина и Николая Гумилева, когда Волошин выстрелил в воздух, а Гумилев промахнулся.
Но надо сказать, что угасание началось гораздо раньше.
В «Поединке» Куприна дуэль Ромашова и Николаева хоть и уныло, но совершается без проволочек, поскольку среда офицерская, тут отступления невозможны, хочешь не хочешь, а надо… А вот в «Дуэли» Чехова, когда стреляются фон Корен и Лаевский, никто из противников и секундантов толком уже не знает, как, по каким правилам устраиваются поединки, и пытаются вспомнить, как же это было у Лермонтова, в «Княжне Мэри».
А времени-то между ними прошло, между Печориным и Лаевским, — всего ничего… Яркое было пламя, да быстро угасло: мещанская жизнь всюду брала свое.
Кто знает, может, в России и произошел бы новый всплеск дуэлей как института защиты чести. Все тот же поединок Гумилева и Волошина мог стать сигналом, та же бретерская слава думского лидера «октябристов» Гучкова могла дать новый импульс. Кстати, Гучков-то был не дворянин, а разночинец! То есть дуэльный кодекс чести примеряли к себе и другие сословия! Кто знает… Пришла революция и отменила все, что было прежде.
Эпилог
Автор раздвоен в мыслях и чувствах. С одной стороны, он никак не приемлет убийства человека другим человеком, ибо не мы даровали жизнь, и не нам ее отнимать. А с другой стороны, он понимает, что дуэль — единственный действенный инструмент, который приучает людей вести себя прилично. Иначе восторжествует право силы, право кулака, наступит эра того самого грядущего хама.
Правда, есть и третий путь: вести себя как подобает не из страха быть вызванным к барьеру, а только лишь из принятого как непреложный закон чувства глубочайшего почтения к личности, чести и достоинству другого человека. Но, опять-таки, автор никогда не писал фантастических произведений. Хотя знает, что таковые есть: и произведения, и их авторы. А следовательно, есть люди, которые свято веруют, что мир со временем неизбежно станет лучше, чище, благородней…
Глава 23
КТО ПОГУБИЛ ПРЕЖНЮЮ РОССИЮ?
Через рыцарство, через кодекс дворянской чести и даже дуэли мы неизбежно пришли к разговору о дворянстве вообще. К его роли в истории России.
И не только лишь к разговору на страницах книги. Долгую дорогу от Новосибирска до Владивостока коротал я за длинными беседами в одном купе с двумя молоденькими лейтенантами, едущими к новому месту службы. О чем говорили? Конечно, о России, о судьбах народа, о русском характере, о дворянстве, о революции, о выборе пути…
И не понять, то ли дорога, необъятная страна за окнами, наталкивала нас на такие разговоры, то ли, наоборот, служила она иллюстрацией к нашим размышлениям.
