Владимир Высоцкий без мифов и легенд

это достав­ляет неудовольствие. Потом узнал о том, что стал опасен и вреден. Гитаристы обвиняли меня в бездарности, композиторы — в отсут­ствии профессионализма, певцы — в безголосье, а все вместе — в наглости, нахальстве, пошлости. А официальные лица — в песси­мизме, в антипатриотизме, в пацифизме...»

14 ноября 1961 года Окуджава выступил в Ленинграде, во Двор­це работников искусств им. Станиславского на Невском, 86. В ин­тервью 1992 года он вспоминал: «Позвонил директор Дворца ис­кусств Михаил Сергеевич Янковский и попросил выступить у них. Для меня это была большая честь. Приехал. Ажиотаж страшный, а я этого всегда боюсь, у входа — столпотворение, милиция, в зале — Товстоногов, Акимов, Райкин и еще много других, перед чьим авто­ритетом трепетал... Но прошло все хорошо».

Через две недели после концерта, 29 ноября, в ленинградской «Смене» появилась статья Игоря Лисочкина «О цене 'шумного ус­пеха'». Ее почти сразу (5 декабря) перепечатала «Комсомольская правда». В частности, И.Лисочкин писал: «...Двери Дворца были в этот день уже, чем ворота рая. Здесь рвали пуговицы, мяли ребра и метался чей-то задавленный крик: «Ой, мамочка!»

Булат Окуджава — московский поэт... О какой-либо требова­тельности поэта к самому себе говорить не представляется воз­можным. Былинный повтор, звон стиха «крепких» символистов, сюсюканье салонных поэтов, рубленый ритм раннего футуризма, тоска кабацкая, приемы фольклора — здесь перемешалось все под­ряд. Добавьте к этому добрую толику любви, портянок и пшенной каши, диковинных «нутряных» ассоциаций, метания туда и обрат­но, «правды-матки» — и рецепт стихов готов. Как в своеобразной поэтической лавочке: товар есть на любой вкус, бери что нравится, может, прихватишь и что с боку висит.

...Дело тут не в одной пестроте, царящей в творческой лабора­тории Окуджавы. Есть беда более злая. Это его стремление и, пожа­луй, умение бередить раны и ранки человеческой души, выискивать в ней крупицы ущербного, слабого, неудовлетворенного... Позволи­тельно ли Окуджаве сегодня спекулировать на этом? Думается, нет! И куда он зовет? Никуда...»

Пройдет всего семь лет, и будут писать подобные заказные ста­тьи о песнях Высоцкого... «Нелояльность» Окуджавы станет приемле­мой, терпимой, и идеологический огонь направят на новую «амораль­ную, блатную, безыдейную и попросту вредную личность» — Влади­мира Высоцкого. Пройдут еще годы, и критики уйдут в небытие, а имена поэтов Окуджавы и Высоцкого будут помнить и их песни — слушать. Да, история все-таки все ставит на свои места.

Через пару лет власти сменили гнев на милость. Сам Окуджа­ва объяснял это так: «После многих лет всяческих гонений на меня, всяческих «придерживаний» появились люди типа Солженицына и других диссидентов, на которых обрушился гнев государства, и на их фоне я показался уже своим. Меня стали пускать за границу, широко печатать».

Высоцкий познакомился с песнями Окуджавы в начале 60-х го­дов:

«Вскоре после окончания студии Художественного театра — молодым еще человеком — я услышал пение Окуджавы, по-моему, это было в Ленинграде во время съемок. Его песни произвели на меня удивительное впечатление не только своим содержанием, которое прекрасно, но и тем, что, оказывается, можно в такой вот мане­ре излагать стихи.

И действительно, я считаю его своим крестным отцом, он меня подтолкнул. Я к тому времени много написал стихов и вдруг увидел, что возможно, взяв инструмент, написав ритмическую ос­нову к этим стихам, еще больше усилить воздействие этих сти­хов на зал. Вот так я взял некоторые вещи под рояль, под аккор­деон, потом все как-то выкристаллизировалось и упростилось до гитары».

Возродившийся в стране в конце 50-х годов интерес к гитаре и появление в это же время первых магнитофонов способствовали моментальному распространению авторской песни. «Магнитиздат» стал явлением советской действительности, явлением, уследить за которым и контролировать которое было невозможно. Внушаемые ложные ценности «стакнулась» с ценностями истинными, с истин­ной гуманной сутью вместо показухи неграмотно прочитанных по бумажке речей. Именно на магнитофоне услышал впервые пение Высоцкого и Окуджава. Много лет спустя в интервью он рассказал: «Это было в доме кинорежиссера Швейцера, я услышал его на маг­нитофонной ленте, такой крутой голос пел с хрипотцой под гита­ру песню. По-моему, это была песня Львовского «На Тихорецкую». Мне очень понравилось, я стал спрашивать:

—  Кто это, кто это?

—  Это Высоцкий, артист.

—  Не знаю такого. Что он поет?

—  Песню из спектакля.

—  Как замечательно!

И так она на меня подействовала, эта манера исполнения, что я под ее впечатлением написал «Мастер Гриша»... А потом мы в ско­ром времени познакомились. У меня есть фото, снятое за кулиса­ми, в антракте, на моем вечере, — Володя тогда пришел ко мне. Он уже сочинял и пел песни, уже года два как писал, — это был при­мерно 1962 год...»

Действительно, в то время Высоцкий часто исполнял ставшую популярной песню поэта и драматурга Михаила Львовского, написаннуюя для его же пьесы «Друг детства».

Выступая в Ленинграде 18 ноября 1967 года, Высоцкий вспо­минал:

«Я первую свою песню написал в Ленинграде пять лет тому назад. Ехал однажды в автобусе и увидел — это летом было — впе­реди себя человека. У него была распахнута рубаха и на груди — та­ туировка: нарисована была красивая женщина. И внизу было напи­сано: «Люба! Я тебя не забуду!» Потом я написал песню, которая называется «Татуировка», но, правда, вместо Любы для рифмы по­ставил — Валя. Это была первая песня. А потом я постепенно на­чал. Так как я учился тогда играть на гитаре, а чужие песни труд­нее разучивать, — я стал писать свои».

Формально

«Татуировка»

не была первой песней Высоцкого. Но она стала «первой» в целом цикле его ранних песен, где проявил­ся индивидуальный стиль автора: появляется ролевой герой с ост­рыми жизненными проблемами. Текстологи сочинений Высоцкого считают, что первой песней была

«Сорок девять».

Эта поэма была написана в 1960 году в шутливо-пародийной форме. Поводом для ее написания послужили многочисленные печатные отклики на под­виг четырех наших солдат, оказавшихся на барже в открытом океа­не без связи с землей, мужественно продержавшихся в течение со­рока девяти дней и чудом спасшихся.

Может быть, пародийность поэмы определилась слишком на­зойливым и красочным описанием в печати подвига, на который способны «только советские» солдаты. Позже — в период «гласно­сти» — с «великолепной четверки» был снят пафос героизма. Ока­залось, что четверо солдат после получки в поисках укромного мес­та для выпивки оказались на барже. Пока разливали и закусывали, баржу отнесло от берега в океан. Их, конечно, искали наши, но слу­чайно нашли американцы... подобрал вертолет, базировавшийся на американском авианосце.

Поначалу это была не песня, а разрозненные куплеты. Потом ко­личество их росло. Чтобы усилить пародийность текста, автор при­думал второе название —

«Пособие для начинающих законченных халтурщиков»

и закончил комментарием:

«Таким же образом мо­гут быть написаны поэмы о покорителях Арктики, об экспедиции в Антарктиде, о жилищном строительстве и о борьбе против коло­ниализма. Надо только взять фамилии и иногда читать газеты».

Второй песней, написанной на фактическом материале, можно считать

«Пока вы здесь в ванночке...»:

в ночь с 30 апреля на 1 мая 1961 года врач Леонид Рогозов на станции Новолазаревской в Ан­тарктиде сделал сам себе операцию аппендицита.

Герой он! Теперь же смекайте-ка:

Нигде не умеют так больше!

Чего нам Антарктика с Арктикой,

Чего нам Албания с Польшей!